Чтение 28–й страницы книги ~Закатный ураган~

Вынужден признать, Терциел по мощи создаваемых потоков и в подметки ему не годился. Засиделся парень в Квартулах, засиделся.

Одного у него не было — бесконечного источника. Гелки. Моего живого оберега и смысла существования.

С трудом — и не стыжусь в том признаться — преодолевая сопротивление чародея, я начал сжимать тугие, прозрачные стены ловушки. Никто, кроме меня и его не видели противоборства стихий. С чего бы это два мужика на вершинах холмов кряхтели, закусив губы, сдували заливающий глаза пот? А у нас дрожали коленки от напряжения.

А потом начали лопаться, один за другим, рассыпаясь в мелкую каменную и костяную крошку многочисленные амулеты, увешивающие Квартула, как цветные ленты Белен-Тейдовский столб. Жрец исчерпал Силу, наполнявшую их, до последней капли.

Исчезли струи Воздуха, препятствовавшие моему Щиту. Я поспешил расширить его, чтобы не расплющить человека, спалившего мой дом и только что убившего на моих глазах феанни Мак Кехту, с которой я делил тяготы и лишения дальних странствий больше полугода.

Маг попытался сбежать. Сгорбился, развернулся, но неловко оступился на осыпи и припал на колено.

Врешь, не уйдешь!

Мой Бич Воздуха свистнул, целя Квартулу по ногам. Но, видно, гнев, застилавший мне глаза оказался слишком силен. Разум утратил власть над чувствами. От удара Бичом, чародей взлетел почти на сажень и, раскорячившись черной фигуркой, грянулся о склон холма.

Неужели убил? Или покалечил?

Нужно немедленно проверить. Помочь, если понадобится.

— Коня! — крикнул я, сбегая с холма. Подумать только, заправским конником сделался.

Сотник и Кейлин проводили меня долгими взглядами, когда я проскаал, наклонившись к холке гнедого мерина, спокойного и надежного, мимо них.

Похоже, разбитых петельщиков никто уже не преследовал. Мельком я успел заметить однорукого Лабона, лежащего с залитым кровью лицом. Живой ли?

А вот еще знакомое лицо. Если бы не табард петельщика, руку отдал бы, что Рогоз — старый знакомец по Красной Лошади. Пронзенный несколькими стрелами конь придавил ему ногу. Представляю, что там с костью делается! И все равно, увидев меня он взмахнул кулаком, словно продолжал сжимать меч. Точно Рогоз! И за что он на меня взъелся?

Ладно!

Потом будем лечить всех. Потом.

Вот и правый холм западного берега.

Я спрыгнул на землю, бросил повод. Его подхватила Гелка. А я и не заметил, что она мчалась за мной по пятам.

Вверх, вверх по склону...

Вот и он. С первого взгляда я понял, что лекарская помощь Квартулу больше не понадобится. Таких глаз, неподвижных и пустых, у живых людей не бывает. Алая струйка крови сбегала из уголка рта. Рука вывернута и согнута гораздо выше локтя, а рукав серого гамбезона взмок и потемнел. Открытый перелом, не иначе.

Я наклонился над убитым. Зарекался не отнимать жизнь, дарованную Сущим, а вот на тебе. Судьба вновь по-своему распорядилась.

Квартул выглядел совсем молоденьким. Мальчишка. Светло-русые волосы, чистое лицо — ни грязи, ни крови, за исключением измаранного подбородка.

На шее его я заметил черный засаленный шнур, выглядывающий из-за ворота стеганой куртки. Неужели один амулет остался цел? Потянул осторожно, освобождая диковинную фигурку. Темное дерево, отполированное с годами. Человечек. Вырезан неумело. но догадаться, что не конь и не коза можно. Руки и ноги едва намечены, круглая голова — две дырки — глаза, две дырки — нос, одна, побольше, рот...

Загрызи меня стрыгай!

Да это же...

Диний?

Диний!

Как же так...

Белый день померк перед моими глазами, словно на голову в одночасье накинули багряный платок. И только издалека, издалека, с другого берега океана донесся пронзительный, испуганный визг Гелки:

— Молчу-у-у-у-н!!!

А после пала тьма.

ЭПИЛОГ

Легкий предсумеречный ветерок сорвался с верхушек холмов и полетел, трепеща прозрачными стрекозьими крылышками, над рощами и пажитями; погнал волну по золотым, налитым солнцем и земными соками, колосьям; зашелестел причудливо вырезанной листвой виноградников; тронул шаловливыми пальцами бока недозревшего инжира, стыдливо прячущегося в глянцевитых темно-зеленых шатрах. Подлетая к беленым стенам господской усадьбы, он уже вобрал в себя и басовитое гудение пчел над ульями, и свирель пастуха, гонящего стадо на ночлег, и визг плещущихся в пруду после жаркого рабочего дня подростков.

Вольноотпущенник Клеон, приставленный по причине врожденной лени и благоприобретенной дряхлости к хозяйской голубятне, сыпанул горсть проса в кормушку. Избегая шумно захлопавших крыльями птиц, проковылял в сторонку и уселся на парапете, блаженно подставляя морщинистое лицо свежему ароматному дуновению. Какое счастье на склоне лет ощущать дыхание жизни, надеясь, что — хвала Сущему Вовне — нынешний день не последний.

— А скажи, почтенный, — сипловатый голос вырвал Клеона из состояния блаженной неги. — Не здесь ли усадьба легата Сестора Ларра?

— Бывшего легата, — машинально поправил старик и лишь после открыл глаза.

Сидящему на темно-гнедом ширококостном мерине мужчине можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Внимательный взгляд вольноотпущенника различил глубокие морщины в уголках глаз и у крыльев носа, густую седину на висках и в подстриженной на трегетренский манер бороде. Слегка сутулящийся всадник не производил впечатление человека родившегося в седле, да и в крепких пальцах с шишковатыми суставами уместнее смотрелся бы не плетеный ременный повод, а грубая рукоять мотыги или кайла.

— Это так важно? — удивился незнакомец. — Ну, хорошо, бывшего легата...

— Здесь, господин, — Клеон слегка поклонился (так, на всякий случай). — Ворота во-он там.

— Спасибо, я знаю, — всадник тронул каблуком коня, который, тряхнув головой, зашагал дальше, твердо ставя широкие копыта в кремовую пыль.

Тут только вольноотпущенник обратил внимание на двух спутников собеседника — веснушчатую девчонку лет шестнадцати в мужских штанах — что за варварская манера одеваться?! — и красных сапожках подбитых серебряными гвоздиками, а рядом сухощавого воина с белой, на вид льняной, повязкой поперек лица и полоской черных усов. Бегло скользнув взглядом по девушке — всего и отличий от местных, что рыжая да конопатая, — голубятник вернулся к одноглазому. Вот уж кто зовет Смерть сестренкой. Плевать, что рукоять меча в добротных черных ножнах демонстративно охвачена кожаным ремешком и опечатана красно-коричневой сургучной лепешкой. Такой убьет голыми руками, прежде чем вспомнишь, как звали твою маму. Можно смело ставить тельца против яйца — настоящий пригорянин. Головорез и прирожденный убийца.

Возникшее смутное беспокойство взяло верх над ленью и апатией, заставив Клеона с с наибольшей в его возрасте резвостью скатиться по лестнице с крыши пристройки и на скрученных ревматизмом ногах пошаркать к господским покоям.

— Зови госпожу! — буркнул он проходящей мимо служанке и хотел уже подкрепить приказ полновесным отеческим шлепком по заднице, однако отвлекся на решительный но, вместе с тем, деликатный стук в ворота.

Госпожа Аурила спустилась с веранды на засыпанный золотистым песком дворик как раз в тот момент, когда гости, передав поводья широкоплечим рабам-конюхам — Роко и Дилу, — оправляли одежду, смятую от долгого сидения в седле и основательно пропыленную по дороге. Одноглазый с особой тщательностью расправил складки сдвинутого на левое плечо коричневого плаща тончайшей шерсти — стоимостью в два коня по первой прикидке — и передвинул на видное место блестящую фибулу в виде четырехконечной звезды с заключенными внутри языками пламени.

Завидев хозяйку, все трое замерли в глубоком поклоне перед выглядящей младше своих пятидесяти шести лет женщиной, одетой в знак бессрочного траура в белую столу и головную накидку с черной кружевной каймой.

— Приветствую вас в моем доме, благородные господа. Да пребудет с вами извечная благодать Сущего Вовне. Не угодно ли будет смыть дорожную пыль и утолить свой голод и жажду под кровом нашей скромной усадьбы?

Клеону захотелось крякнуть от удовольствия. Не взирая на нависшую угрозу разорения — прошлогодняя засуха подорвала благосостояние хозяев окончательно, не оставив ни малейшего шанса на восстановление хозяйства с былым размахом, даже несмотря на нынешний благодатный дождями год, — гостей в усадьбе бывшего легата Сестора Ларра встречать умели... А почему, собственно, бывшего? Легата Сестора Ларра! Командира семнадцатого Серебряного легиона.

Одноглазый, прижав ладонь к сердцу, ответил за всех:

— Благородная матрона Аурила! Мы прибыли издалека с важной для вас вестью. Я — Глан, коннетабль его королевского величество, властителя Трегетрена, протектора Ихэрена и Восточной марки, Кейлина Первого. Моего спутника зовут мастер Эшт, а с ним — Гелла, названная сестра королевы Трегетрена. Мы почтем за честь принять ваше гостеприимство, и просим, в знак величайшей милости, разделить с нами вечернюю трапезу.

Голос у него был под стать внешности — шелест холодного клинка, покидающего ножны в рассветных сумерках, и скрежет латных пластин одна об другую. Мороз по коже.

Остальные не прибавили не слова. Только склонились повторно.

Старая, но все еще властная и скорая на расправу — Клеон хорошо помнил ее тумаки, а завидев в пухлых пальцах скалку, предпочитал вовсе остаться голодным — повариха старалась вовсю. Стол, накрытый в атрии, не отличался излишеством или чрезмерным для Приозерной империи разнообразием яств. Простая и здоровая деревенская пища. Тушеный в сметане карп из собственного пруда, голуби, только что снятые с вертела и обернутые свежими листьями салата, омлет с нежными молодыми стручками фасоли, пышные пшеничные лепешки с сушеной винной ягодой и сотовый мед на плоском блюде. В тонкогорлом кувшине из необожженной, прекрасно сберегающей прохладу, глины плескалось розовое, прошлогоднего урожая, вино местного сорта. Все-таки есть польза от засухи — виноград уродился отменный. И вино из него выходило ароматное, сладкое и хмельное.

Гости чинно расселись на расставленные низенькие скамны. Обычай, повелевающий благородным нобилям Империи вкушать пищу лежа, как-то забылся и был вытеснен за минувшие полтораста лет войн с кланами пригорян. В моду исподволь вошел суровый аскетизм беспощадных воителей юга. В одежде, в еде и в привычках.

Госпожа Аурила, занявшая место во главе стола, с удивлением отметила, что по правую от нее руку усадили не знатного воителя из Трегетрена — одноглазого пригорянина с пламенем на фибуле, а его седобородого товарища, выглядевшего не представительнее обычного арендатора, если снять добротную одежду северянина. Вдобавок к сутулости мастер Эшт оказался кривобок — правое плечо выше левого, как у храмового писца, — да еще и не знал, куда девать мозолистые ладони каменотеса. Вот только внимательный взгляд хозяйки заметил не его указательном пальце крохотное чернильное пятнышко. Значит, приезжий не чужд грамоте.

Гелла, сменившая дорожную куртку лучника на тонкую тунику длиной до колен, выглядела за столом еще моложе, чем во дворе. Чуть смущенная улыбка, темно-рыжая коса, переброшенная через плечо. Ребенок ребенком, если бы не странно взрослые, умудренные опытом прожитых лет, глаза. Она выбрала место слева от госпожи Аурилы.

Возблагодарив Сущего Вовне за вкушаемые плоды, приступили к трапезе. Выполняя обязанности хозяйки, матрона постаралась занять гостей разговором. Беседа вначале касалась легких тем — видов на урожай, введения императором, да живет он вечно, нового налога на перевоз скота через реки паромами, потом перешла к более серьезным, но все же мало затрагивающим интересы граждан Империи. Отголосок прокатившихся по северным землям войн коснулся благодатных окрестностей Соль-Эльрина и прочих провинций великой южной державы лишь в виде слухов да изменившихся цен на местных рынках. Некоторые товары стало выгоднее ввозить, некоторые — продавать... Но гости, судя по омрачившимся лицам, знали о кровавом вихре межрасовой борьбы и последовавших за ним междоусобицах не понаслышке.

— Хвала Сущему, наши купцы вновь могут покупать товары северян и продавать им изделия наших мастеров, — покачала головой хозяйка. — Думаю, это только на благо и вашим странам и нашей Империи.

— Верно, — согласился пригорянин. — Но дружба и добрососедские отношения еще важнее.

— Полностью разделяю ваше мнение, мастер Глан. А позволь спросить, достигли ли согласия короли севера? Не беспокоят ли их телесные хвори? Счастливы ли народы под их, несомненно, мудрым правлением?

— Конечно, не все обстоит столь хорошо, как мечталось бы, — небрежно пожал плечами Глан, поправил повязку, скрывающую отсутствующий глаз. — Его величество Кейлин Первый недавно сыграл свадьбу с талессой Ихэрена, наследницей знаменитого Витека Железный Кулак. Благодаря этому альянсу, Трегетрен почти не ощутил убыли в территориях. А ведь Спорные земли и значительная часть западных баронств отошла по договору к Повесью.

— Да, да... — покивала госпожа. — Мы слышали об этом. А еще много ужасных, прямо-таки пугающих, слухов докатывалось в нашу глухомань. О королеве Селине, например.

— Что же такого пугающего принесли на хвостах сороки? — легонько улыбнулся воин.

— Ну, — матрона замялась, — ходят слуги, что брат, принц, вернее, король Кейлин выдал ее голову королю Властомиру в кожаном мешке...

Гелла прыснула в ладошку, улыбнулся и пригорянин. Лишь мастер Эшт сохранял скорбное лицо. Будто присутствовал на похоронах.

— Разочаруйте при случае пустомель, госпожа Аурила, — твердо проговорил Глан. — Да, Селина отправилась в Весеград в мешке. Но с головой, руками, ногами и всеми прочими частями. Да и мешок был дерюжный, а не кожаный, чтоб не приведи Сущий, особа королевской крови не задохнулась. А вот дальнейшая ее судьба... Говорят, Властомир заточил ее в высокий терем. Так веселины называют бревенчатые башни. Вот и все, собственно.

— Вот странно. Я всегда представляла северных варваров более кровожадными. Дикари, не ведающие пощады... — Хозяйка осеклась и настороженно бросила на гостей пристальный взгляд навеки пронизанных грустью больших серых глаз. Не обидеть бы ненароком приезжих неосторожным и поспешным суждением.

Мастер Эшт дернул щекой и уставился в мозаичный пол. Девушка встрепенулась, словно хотела броситься ему на помощь, но мимолетное движение руки Глана остановило ее.

— Госпожа Аурила, — мягко, но настойчиво, словно подбирающий повод опытный наездник, проговорил главный военачальник трегетренского короля. — Волей-неволей, как бы ни было тяжело это сделать, мы подобрались к цели нашего визита.

— Я слушаю вас внимательно, господа.

— Что вам известно о судьбе вашего сына, Диния, госпожа Аурила? — осипшим голосом начал мастер Эшт.

— Священный Синклит известил нас о его гибели, — хозяйка отвечала твердо, как и подобает супруге благородного нобиля, легата его императорского величества. — Святейшие отцы сообщили, что он выполнял важную миссию в Трегетройме в период войн с перворожденны...

Она осеклась.

— Может быть, правильнее говорить — остроухими? Ведь, находясь на переднем рубеже борьбы вы, очевидно, не испытываете к нелюдям ни малейших светлых чувств?

— Что вы, госпожа, — успокоил ее Глан. — Ратовали за войну ныне покойные короли Витгольд и Экхард Первый. Его величество, король Кейлин, направил посольство к Эохо Бекху для подписания вечного мира между людьми и сидами. Король Экхард Второй принимал прошлой осенью у себя во дворце одного из старейших ярлов перворожденных — Мак Тетбу. Вскоре мир и согласие воцарятся над всем краем — от Северной пустоши до великого Озера. Так что называй их так, как принято среди граждан Империи.

— Благодарю за разъяснения, мастер Глан, — матрона величественно поклонилась. — Так вот, мой сын попал в столицу Трегетрена в разгар войн с перворожденными и последовавшей за ними междоусобицы. Вместо того, чтобы сохранять приличествующий представителю Священного Синклита нейтралитет, как мне объяснили, он вмешался в ход событий и погиб в бою у какого-то брода... Они говорили название... Забыла...

— Козьего Брода, госпожа Аурила, — проговорил седобородый.

— Да, вы правы, мастер Эшт. Именно Козьего Брода. Вы там были, почтенные? Вы знали моего сына?

Вместо ответа Эшт полез за пазуху и вытащил примитивно сработанную фигурку человечка на длинном, затертом до блеска шнуре. Сперва протянул амулет хозяйке, но потом, устыдившись невольного порыва, положил его на стол.

— Да, — голос матроны наполнился слезами. — Это амулет моего сына. Моего Диния... Фигурка всегда теплая, даже если не носить ее на теле... Ведь так?

— Так, госпожа Аурила. Думаю, ваш сын хотел бы, передать ее вам. Вам и благородному Сестору Ларру. К сожалению, он не успел высказать свое последнее желание.

— Спасибо, спасибо, господа. Как умер мой сын?

— В бою, как воин.

— Но ведь он же не был воином? Жрецом... Да. Посланником Священного Синклита.

— Бывают случаи, когда жрец сражается плечом к плечу с воинами. И, порой, гибнет, — заметил пригорянин.

— Он встретил более сильного или, правильнее будет сказать, более удачливого противника, — это уже Эшт.

— Чародея?

— Истинно так, госпожа.

— Да, северные земли поистине рассадник мрачных сил и варварских обычаев. Что может быть страшнее человека, обладающего врожденными способностями к магии, но не прошедшего смиряющую дух и плоть учебу в храмовой Школе?

Глан то ли кивнул, то ли просто тряхнул прядью упавших на лоб волос. Мастер Эшт молчал, сцепив на колене сильные мозолистые пальцы.

— Спасибо... Искренне благодарю вас, господа, — матрона грустно улыбнулась, дабы смягчить возникшую неловкость. — Вы благородные люди, коль проделали такой путь, чтобы передать матери последнее "прости" ее погибшего мальчика. Вы вправе требовать сколь угодно высокой награды.

— Мы лишь исполнили свой долг, госпожа Аурила, — покачал головой капитан Глан. — Ваша благодарность — высшая награда для нас, поверь.

— Если это будет прилично, — подал голос его сосед. — Позвольте мне задать пару вопросов. Довольно личных. Вы вправе отказаться, госпожа, — я не буду настаивать.

— Для вас — все, что угодно, мастер Эшт, — Аурила сжала в кулаке амулет шестнадцать лет провисевший на груди Диния. — Кстати, извините мое любопытство, у вас не человеческое имя... Эшт.

— Это не имя, госпожа Аурила, а кличка. Просто переведенная на речь сидов.

— Молчун по-нашему, — впервые за время ужина подала голос Гелла.

— Ясно, дитя мое. Спрашивайте, господин... Господин Молчун.

Эшт откашлялся.

— Скажите мне, пожалуйста, прежде всего, каково самочувствие легата Сестора Ларра?

— Благодарю за заботу, без изменений. Известие о смерти сына доконало его. Удар. Паралич правой руки и ноги, — женщина развела руками. — Боюсь, мне нечем вас обнадежить.

— Если бы вы дали согласие, госпожа Аурила, — Молчун смущенно помедлил. — Я мог бы попробовать излечить его...

— Поверь, я обращалась к очень хорошим лекарям. И жрецам Синклита, если вы понимаете, о чем я...

— Я понимаю. Я и хотел предложить лечение посредством магии.

— Вы окончили Школу, мастер Эшт? — Аурила вскинула бровь.

— Нет. К сожалению, госпожа, Школы я не заканчивал, — покачал головой седобородый. — Но некоторые практические навыки...

— Молчун — очень сильный лекарь, — звонко произнесла Гелла.

— Хочу добавить от себя, — откашлялся Глан. — Он вылечил моего приемного сына. У мальчика была родовая травма. Шесть лет неподвижности. Ни один лекарь не брался. И даже жрец ранга Терциела не смог ничего поделать. А Молчун справился. Всего десять дней лечения и теперь я учу сына держать меч.

— Прошу простить меня, — в голосе хозяйки зазвучал лед Облачного Кряжа. — Увы, ни я, ни мой супруг не примем помощь от "дикаря". Прошу простить меня, если невольно обидела вас этим словом, мастер Эшт.

— Что вы, что вы... Я, действительно, "дикарь". А при том еще самоучка и бездарь.

Гелла вновь порывисто подалась вперед, словно желая вмешаться в разговор. И снова движение пальцев Глана удержало ее на месте.

— Последний вопрос, госпожа. Откуда у Диния этот амулет?

Совершенно безобидная фраза подействовала, как удар плети. Матрона отшатнулась, прижимая сжатые в кулаки руки к груди. Помедлила немного, успокаивая бешено колотящееся сердце. Наконец нашла в себе силы произнести упавшим голосом:

— Это тайна нашей семьи, мастер Эшт. Я не вправе ее разглашать. Прошу не настаивать... Простите меня...

— Это вы, госпожа Аурила, простите меня за то, что невольно причинил боль человеку, за которого готов умереть, — седая голова склонилась почти к столешнице. — Простите меня...

— Вы уже прощены, мастер, — хозяйка вполне оправилась от потрясения. — Как мне держать сердце на вас? А сейчас я покину вас, господа. Спокойной ночи.

Когда Аурила удалилась, оставшиеся за столом обменялись долгими взглядами и, не проронив ни слова, отправились в отведенные для них покои.

Взошедшее утром следующего дня солнце застало троих гостей усадьбы Сестора Ларра во дворе.

Хозяйка стояла, прислонившись к резному столбу веранды, лаская пальцами амулет Диния. Темные круги под глазами лучше всяких слов свидетельствовали о бессонной ночи.

Прощание было сердечным, но кратким.

Глан, подставив сложенные ладони, подбросил в седло Геллу. Легко, едва коснувшись стремени носком сапога, вскочил на коня сам. Молчун, собрав гриву и повод в левый кулак, взялся правой рукой за заднюю луку...

— Простите меня, мастер Эшт, — вполголоса обратилась к нему неслышно сошедшая с крыльца матрона.

Чародей повернулся к ней, тщательно скрывая притаившуюся во взгляде боль.

— Слушаю вас, госпожа Аурила.

— Вчера я была не права, — запинаясь, проговорила женщина. — Вы вправе получить ответ на свой вопрос...

— Но зачем, госпожа?

— Не перебивайте меня, мастер Эшт. Пожалуйста... Вы вправе. Просто запрет, наложенный моим супругом, так глубоко впечатался в мою душу... Диний — мой младший сын. Он должен был стать наследником имения. А в Школу отправился, чтобы загладить позор семьи, который навлек на нас поступок его старшего брата, бежавшего из Школы тому уж скоро семнадцать лет. Этот амулет сделал и надел на шею Динию его брат Сесторий. Его судьба мне не известна... Вы удовлетворены, мастер?

— Более чем, — порывистым движением Эшт преклонил колено и коснулся губами края столы госпожи Аурилы. — Простите и прощайте...

Сильные, хорошо отдохнувшие кони поигрывали уздой, порываясь сорваться в галоп. Рассветный холодок, забираясь украдкой под одежду, заставлял ежиться. Хотя, что для северянина даже соль-эльринская зима? А тут еще радующий теплом яблочник.

Мастер Эшт угрюмо сгорбился в седле, от чего кривизна плеч особенно бросалась в глаза.

— Почему ты не сказал ей все, Молчун? — девушка от возмущения даже взмахнула кулачком. — Почему смолчал?

Перед ее глазами кошмарным сном заструились розовые воды Серебрянки, вспененные на Козьем Броде копытами коней и сапогами атакующих петельщиков.

Перекошенное лицо Кейлина. Рык:

"Держать строй! Сбить щиты!"

Сотник Рябчик, отдающий команды лучникам.

"Два пальца лево! Товсь! Цельсь! Залп!!!"

Забрызганный кровью, подобно стрыгаю, но хладнокровный и собранный Глан.

"Центр не проваливать, щучьи дети! Насмерть! За короля!"

Падающая с небес трезубая молния. Безмолвно валящаяся, как подрубленная березка, Мак Кехта. Темные воды, сомкнувшиеся над лицом феанни. Ладонь Молчуна, выбрасывающая вверх незримый купол защиты. Вторая ладонь до синяков вцепилась в ее запястье.

А потом петельщики прорвали строй щитоносцев, а Глан сошелся в поединке с Валланом.

Но некогда было смотреть и переживать потому, что вражий маг метал прицельно молнию за молнией, долбил купол заклятьями, словно бешеный дятел ствол осины. И Сила бурлила в ней, вливаясь клокочущим полноводным потоком в пальцы Молчуна.

А потом распяленная в полете фигурка чародея в сером гамбезоне грянулась о покрытый желтыми стеблями прошлогоднего тонконога склон на левом берегу. Лопнули, рассыпаясь в пыль, многочисленные увешивающие его амулеты...

Кроме одного, над которым осматривавший после боя тело противника Молчун вдруг завыл, разбивая в кровь кулаки о каменистую землю...

— Помолчи, Гелка, — единственный глаз Глана зыркнул сурово, словно она была расшалившимся ребенком. — Наши слова ему не нужны.

— Ведь так нельзя, Сотник! — волнуясь, девушка частенько называла старого вояку известной лишь немногим глупой кличкой. — Это же неправильно! Он должен был ей сказать правду!

— Гелка, девочка моя, — коннетабль склонился к ней со спины статного повесского скакуна. — Терять близких тяжело. Запятнать руки родной кровью — страшно. Я не уверен, смог бы открыться своей матери...

Дробный топот копыт заставил его прерваться на середине фразы и оглянуться.

Чумазый мальчишка лет двенадцати резво нагонял их, отчаянно колотя грязными пятками в бока незаседланного пегого мерина.

— Письмо господину Ларру!