Чтение 28–й страницы книги ~Окаянный груз~

Струг уходил от левого берега. Гребцы-плотогоны гнули толстые ясеневые весла. Понуканий не требовалось — жить хочется каждому. Просто капитан, управившись с остатками веревок, волокущих за собой мешающую движению мачту, принялся отсчитывать:

— И раз! И два! И раз! И два!

Несколько раз бельты грозинчан догоняли корабль. Но опасности в них не осталось никакой. Как и в нескольких вяло шипящих языках огня, запущенных вслед «Ласточке» Мржеком.

— Жаль, промахнулся Тыковка самую малость... — хмуро проговорил пан Войцек. — Не прикончил изувера.

И все же от главного врага он их избавил.

Очевидно, колдуну тяжело запускать огненные шары одной рукой. А может быть, боль не давала сосредоточиться и создать достойное оружие.

— Ты, студиозус, сам-то понял, что сделал? — ухмыльнулся пан Юржик, когда Войцек отправился поговорить с капитаном. Мертвые лежали там, где упали во время боя. Сейчас главное — уйти, скрыться, запутать преследователей.

— А что я сделал? — попытался прикинуться дурачком Ендрек.

— Ты это брось, — погрозил пальцем Бутля. — Все видели. Ты ж побелел весь, и пот градом льется, а клубок-то огненный остановился и ни взад ни вперед. Знал бы Мржек в замке Шэраня, какого он вражину готовит, зарезал бы тебя и не задумался бы.

— Я и сам не понимаю, как оно вышло, — невпопад ответил Ендрек.

— Так я ж тебе объяснял! Эх, студиозус, не веришь мне, а я жизнь повидал и всякого наслушался-нагляделся. Ты теперь чародей, и к бабке не ходи!

— К какой бабке?

— К бабке-шептухе. Не отшепчет, не отмолит.

— Да я...

— А что ты? Радуйся. Вот Юстын на что шел ради такого счастья? На убийство, на грех, на нарушение Контрамации. А тебе как на тарелочке.

— А не надо оно мне ни даром, ни за деньги!

Пан Юржик внимательно на него посмотрел:

— Ну, как знаешь, парень. Только одно скажу — хочешь ты того или нет, а всё... Будешь чародеем. Контрамацию чтишь?

— Что? Конечно же! Как иначе?

— Значит, пойдешь в реестровые. Или ко двору.

— Мне теперь только ко двору, — горько усмехнулся Ендрек.

— А я же не сказал, к какому. Думаешь, Уховецку твои способности не нужны?

— Угу... очень здорово ты придумал, пан Юржик... Против своих идти сражаться...

— Ты от этих своих мало натерпелся?

Ендрек стиснул зубы:

— Эти, — кивнул за корму, — мне не свои... И рошиоры тоже... давай, пан Юржик, лучше раненых поищем. Полечим...

— Как знаешь, парень, как знаешь... — пожал плечами пан Бутля. — А раненых я и не видел... Метко бьют сволочи. Сразу насмерть. Разве что у Лексы щеку зацепило. Так то щепкой... Заживет само.

— Тогда давай мертвых сложим, что ли... — Студиозус был готов на все, лишь бы не продолжать неприятный разговор. Как объяснить пану Юржику, для которого, кажется, все просто и понятно, все покрашены белой и черной краской — свои и чужие, что трудно, мучительно трудно делать выбор. С одной стороны — родня, друзья детства, уважаемые наставники, а с другой — новые друзья, с которыми преломлял последнюю горбушку хлеба, сражался бок о бок и вместе хоронил убитых товарищей... Когда сердце рвется на две половинки, а выбора сделать не может. Точнее, выбор-то уже сделан, ведь он с паном Войцеком, а не в Выгове, но это выбор разума, а не сердца. Выбор долга, а не влечения. А как хотелось бы, чтоб желания души и умозаключения холодного рассудка совпали. Тогда и ночная бессонница улетучится...

Пан Бутля прищурился, хотел еще чего-то добавить, но благоразумно смолчал. Все-таки жизненные опыт — и немалый — подсказывает, когда не надо лезть в душу грязными пальцами. Пускай само утрясется.

Подошел нахмуренный Войцек. Стянул с головы шапку:

— Г-грай... П-пять лет в моей сотне.

— Он про мать говорил, — нерешительно начал Ендрек. — В Богорадовке, мол...

— Зн-знаю, — кивнул пан Шпара. — Живы будем, я ее н-не оставлю. Сестры еще меньшие у него. Все на п-приданое копил. Отец-то погиб. Рыцари-волки. О-о-он тоже порубежником был.

— Я тоже помогу, чем смогу. У моего отца деньги есть...

Меченый махнул рукой:

— Что вп-впустую говорить? Сл-слушайте меня. Авцей нас высадит...

— Когда? — удивился студиозус.

— А п-прямо сейчас.

— Как же?..

— А так! Уходить по суше б-будем. Через Гр-грудки.

— Хоть не собачьи кучки, — попробовал пошутить Юржик, только грустно как-то у него вышло. — Думаешь, пан Войцек, они за кораблем гнаться будут?

— Д-думаю. А Авцей д-думает, что чародей наш след ведет. Вот и поглядим.

— Ясно, — согласился Юржик. — Как там Лекса говорит? И волки сыты, и дело мастера боится.

— Т-точно.

— Да, Лексу-то с собой берем или тут бросим? — Пан Бутля оглянулся на застывшего у правила великана.

— Нам каждый человек на счету, — сжал челюсти так, что желваки на щеках заиграли, пан Войцек. — Чем т-тебе Лекса плох?

— Да ничем, помилуй меня Господи... Всем хорош. — Пан Юржик вздохнул. — Что-то я людям верить перестаю. А все груз наш окаянный... Нельзя так жить.

— Д-думаешь, мне легче? Терпи, пан Юржик, терпи. Немного осталось. Искорост в десятке поприщ, ежели по суше.

* * *

Издали Грудкавые горы напоминали кучу конских кругляшей. Ну, очень большую кучу. Коричневатые базальтовые глыбы громоздились одна на другую, но не поднимались высоко. Самая высокая гора — аршин пятьсот, не больше. Подножия заросли мрачным, черным ельником. Верхушки, обдуваемые южными суховеями, нагло выпячивали голые бока, лишь кое-где покрытые серо-зелеными потеками лишайников.

Вблизи поверхность скал вызывала еще меньше приязни. Изъязвленная ветрами, дождями, сходом снегов, она вызывала в памяти картины обезображенного черной оспой лица.

— Пан Войцек, ты прости меня, дурака, что-то я в толк не возьму — как мы через горы перевалим? — Пан Юржик натянул повод буланого, раньше принадлежавшего Граю. Его серый в яблоках повредил ногу, когда рухнула мачта. Видно, взбрыкнул с перепугу и рассадил плюсну до кости. Пришлось бросить на берегу. Выживет значит повезло. Не выживет — не судьба. — На телеге-то?

Меченый хмыкнул, скептически оглядел повозку, вихляющую по бездорожью перекошенным правым передним колесом.

— А к-к-кто говорил, что мы перевалим?

— А что, перелетим? — улыбнулся Юржик.

— П-перейдем, только без т-телеги.

— Как так?

Даже Ендрек, рысивший позади повозки, разглядывая широкую спину Лексы, сидевшего с вожжами, поднял голову и прислушался. Что это новенькое сотник выдумал?

— Д-да уж так, пан Ю-юржик. Мржек, конечно, сволочь, но не дурак. Это ротмистр Переступа болван надутый, а Мржек — нет... Н-на сколько ему хватит корабля, нами кинутого?

— Ну, уж и не знаю... А корабль ли он искал?

— Т-то-то и оно. Ты заметил, они от Искороста шли, а не по следам нашим.

— Заметил.

— Выходит п-предали нас, как думаешь?

— Значит, предали. Ох ты, ядреный корень! — Пан Бутля звучно щелкнул плетью по голенищу сапога. Буланый дернулся в сторону, прижимая уши. — Тихо! Балуй мне! Значит, будут ждать нас в Искоросте?

— К-как пить дать. Мало того, что им наша цель ведома, Мржек, сдается мне, еще и чует кого-то из нас.

— Студиозуса? — Бутля оглянулся на Ендрека, возвел глаза к небу — ничего, мол, не поделаешь — ты ж не виноват.

— Н-не знаю. М-может, и его, а м-может — меня. Кто их, колдунов, знает, на что способны?

Ендрек решительно толкнул серого шенкелями и, обогнав ссутулившегося Лексу, поравнялся со шляхтичами.

— Пан Войцек, разреши, я попробую его со следа сбить!

— Ра-ра-разрешил бы, — серьезно кивнул Меченый, — если б ты в Выговском Институциуме чародейства полный срок выучки прошел бы. Понял?

— Нет...

— Т-ты супротив Мржека, как кутенок против волкодава. Ясно? Проглотит, прожует и косточки выплюнет.

— Но я же...

— В-великим чародеем себя возомнил? Забудь. И не говори никому. А коли с Мржеком на узкой т-тропке встретишься, на сабельку уповай, а не на волшбу.

— Да я с саблей-то...

— Ничего. Цецилю Вожику не дал себя на капусту искрошить? Не дал. Уже, значит, не новичок, — вмешался пан Юржик.

— Т-точно, — согласился Войцек. — Но я не про то. Мржек, он с отрочества чародейству учится. То бишь дольше раза в три, чем ты вообще живешь. Но саблей ладони не осквернил. М-мне доносили, он хв-хвастал как-то — эти руки, м-мол, никого не убивали! — Меченый даже оскалился от с трудом сдерживаемого гнева. — А что по его приказу в хлевах жгли баб и ребятню, это выходит, не в счет! Шляхтичей конями разрывали, кметям животы вспарывали и ржаным зерном засыпали — жрите, мол. Руки рубили, глаза выкалывали, насиловали малолеток...

— Стой, стой, пан Войцек, — запротестовал пан Бутля. — У меня любви к Мржеку никакой — наслышан премного о его «подвигах». Но тебя куда-то не туда повело.

Пан Шпара с видимым усилием взял себя в руки:

— Д-добро, не буду. Ты не обижайся на меня, студиозус. Сделать с Мржеком ты ничего не сможешь.

— Да я!.. — вспыхнул сперва Ендрек, а после понурился. — Верно, пан Войцек. Прости. Куда мне...

— Т-то-то же. А ко всему прочему, н-не знаем мы, чей след он ведет. Я ему тоже насолил в свое время...

— А может, он вообще казну чует? — предположил Юржик.

— Кто ж его знает? — не стал спорить Войцек.

— Что ж делать? — как-то жалко и беспомощно проблеял Ендрек.

— Ч-ч-что делать? — Пан Шпара рубанул воздух ребром ладони. — А зароем казну тут.

— Прямо тут? — поразился Медикус.

— Н-не прямо. Вот в отроги Грудок заедем...

— А потом?

— А п-потом выберемся в Искорост. Тихонько, кружной д-дорогой. А т-там поглядим, где Мржек с Переступой нас дожидаются, и кто из нас кого бояться должен. — Пан Войцек не брался за кончар, не трогал рукоятку сабли, но слова его прозвучали так, что Ендреку стало на мгновение страшно. Меченый помолчал и добавил: — И к-колдовство хваленое ему н-не поможет.

— Эх, позабавимся! — мечтательно воскликнул пан Юржик. — Всех припомню...

Всех припомню...

Ендрек вздохнул, и в памяти всплыли имена тех, кто начинал поход с ним разом. Из маленькой, захолустной Берестянки в стольный Выгов, а уж после сюда — на южные границы королевства, в дикие степи за Стрыпой.

Грай. Бельт в грудь.

Хватан... Этот, хвала Господу, только ранен, может, и выходят порубежника Беласци.

Хмыз. Зарезан рошиором.

Пан Стадзик Клямка. Посажен на кол.

Пан Гредзик Цвик, предатель. Убит Лексой.

Издор. Пропал в Выгове.

Самося, Даник по кличке Заяц... Посечены в схватке с рошиорами.

Шилодзюб. Зарублен в замке пана Шэраня.

Пиндюр. Погиб от арбалетной стрелы в замке пана Шэраня.

Глазик, веселый конокрад. Забит, затоптан шляхтичами в застянке, названия которого Ендрек так и не узнал.

Гапей-Тыковка. Утонул в Стрыпе.

Квирын. Зарублен рошиорами.

Миролад. Повешен хоровскими порубежниками с одобрения самого пана Войцека.

— Я тоже, — тихо, но твердо произнес Ендрек. — Я с вами. Я хочу отомстить за всех.

— Л-лечить лучше, чем убивать, — ответил Меченый. — Л-лечи людей.

— После, — убежденно проговорил студиозус. — За каждого убитого я обещаю вылечить десяток недужных, но вначале я помогу вам отомстить. Может, против Мржека я кутенок беспомощный, а все-таки клубок его огненный придержать сумел. Еще потягаемся.

Пан Шпара дернул себя за ус, повернулся к Юржику.

— Да что ты с ним сделаешь, пан Войцек? — ухмыльнулся пан Бутля. — Пущай едет. Значит, судьба у нас такая — вместе ошиваться. Вон Лекса, поди, тоже не отстанет. А, Лекса?

— А то? — пробасил великан. — Прогонять меня и не думай. Не плюй в колодец — не вырубишь топором.

От громового хохота шляхтичей и присоединившегося к ним мгновением позже Ендрека слетели с ближних елей кедровки.

Пан Войцек предостерегающе поднял руку.

— Все! Б-больше не шумим. И следов поменьше оставляем. Во-он в том распадке.

Верхушки елей устремлялись к небу наконечниками пик. Тяжелые лапы хлестали по плечам, по щекам, по гривам коней.

Меченый дождался, пока телега въехала в смолистый полумрак ельника. Внимательно огляделся — он помнил о аранках клана Росомахи — и направил вороного в лес.

* * *

Лопата нашлась всего одна. Все ж таки не кмети ехали — воины.

Копали по очереди. Да и то сказать, положа руку на сердце, — большую часть ямы вырыл Лекса. Ендрек довольно быстро набил кровавую водянку и теперь сидел в сторонке, зализывая ладонь.

— Горелки бы... — вздохнул он.

— Ага, тебе только дай горелки — всю на раны да болячки разольешь, — ядовито отозвался пан Юржик, орудующий маленьким топориком. То ли у всех елей были такие крепкие корни, то ли в здешних горах они как-то по-особенному росли, но лопата отказывалась резать жесткие, жилистые прутья.

Сперва, если не обращать внимания на корни, копалось легко. Серый мелкий песок с малой толикой базальтовой дресвы. Бери больше — кидай дальше. Но, углубившись на аршин — или аршин без пары вершков, — они наткнулись на плотный сырой суглинок. Он лип к лопате, марал штаны бессовестными желто-коричневыми разводами и вообще всячески сопротивлялся.

— С сундуком вместе опустим или выкинем? — поинтересовался пан Юржик.

— З-замок ломать не хочется, — откликнулся Меченый. — К-крепкий замок. Н-надежный.

— Того-этого... Замок — не беда... — Лекса оперся локтями о край ямы. — Надо — сломаем. А лишку рыть неохота.

Пан Войцек окинул взглядом вместительный сундук. И правда, что золоту сделается в сырой земле? Чай, не железо, ржа не поест.

— Д-добро. Бросай лопату. Иди с-сундук ломать.

Шинкарь выбрался из ямы. Взялся пальцами за толстую дужку замка.

— Того-этого... Замочек, оно конечно, крепкий. А скобка... — Он на миг напрягся, рванул замок на себя. Послышался хруст расщепляющейся древесины. — А скобка так себе. Того-этого... хлипкая. На продажу делали, не себе.

Лекса подбросил на ладони вырванный со скобами — не помогли и каленые гвозди — замок. Хотел швырнуть в кусты, но после по-хозяйски сунул в свой мешок.

— Что везете-то?

— Золото! — сделал круглые глаза пан Бутля. — А ты не знал?

— Дык... Того-этого... Догадывался. Только...

— Что «только»?

— Да того-этого... Ваш груз — это ваш груз. Чужой каравай по осени считают.

— Чего?

— Да... того-этого...

— Что ж ты с нами увязался? — удивился Ендрек. — Я думал, ты знаешь.

— А чо было не увязаться? Я с малолетства странствовать хотел... Того-этого...

— Н-ну, теперь настранствовался? — Войцек поднял крышку сундука.

— Точно! — подхватил пан Бутля. — Как в той побасенке: «Не догоню, так хоть согреюсь...» Эй, пан Войцек! Ты чего?

Ендрек и сам заметил неестественно остановившиеся глаза и расползающуюся по скулам бледность пана Шпары.

— Что там? — Юржик бросил топор и одним прыжком взлетел на повозку. — Песья кровь! Это ж надо...

Когда медикус присоединился к старшим товарищам, Меченый уже смог оторвать взгляд от распахнутого сундука. Он сидел, сжав виски руками, сгорбив сильные плечи под затертым, кое-где прохудившимся кунтушом.

— Гляди, — пан Юржик малость подвинулся.