Чтение 28–й страницы книги ~Автоматная баллада~

— Они — не люди, — глухо возразил Швейцарец.

— А кто?

— Они просто ключ к алмазам. Которые, в свою очередь, ключ к Европе — твоя любимая идея, ведь так? А значит — никаких людей. Просто набор ключей.

— Ты — чудовище, — прошептала Анна. — Мутант. Монстр. Нелюдь.

Она не сразу поняла, осознала, что звук, изданный им в ответ, — это смешок, только очень хриплый.

— Не-ет, — протянул Швейцарец. — Ты глубоко не права. Чудовища на такое неспособны. Вспомни тех собак. Их вожак, глупая псина, понятия не имел, что бывают ситуации, когда нужно атаковать до конца, не считаясь с потерями. Только люди. Только люди… обладающие мутацией под названием «рациональное мышление». Когда-то… такие же люди, рационально просчитав, что добрая ссора будет лучше худого мира, решили перевести «холодную войну» в «горячую» стадию. Потом другие рациональные, а может быть, и те же самые, решили, раз уж проигрывать — так не в одиночку! И нажали кнопки. Умирать — так всем вместе!

Он снова коротко засмеялся.

— Эти два… лагеря, в общем-то, неплохо справляются с проблемой вымирания и без моей помощи. Сколько они еще протянут? Год? Три года? Пять лет? Навряд ли.

— Поле могло бы спасти их. Эта нейтральная земля… «чистая», никем не используемая пашня, из-за которой они воюют… почему бы им не поделить ее? Ты… ты ведь может помочь им договориться! Дать им не смерть, а мир!

— Слишком сложно, — Швейцарец перевернулся на спину. — А также долго и маловероятно. Люди вообще не очень-то склонны к компромиссам, иначе б не попытались устроить похороны родной планеты. И здешние… бывшие пионеры-октябрята в этом отношении ничем не лучше тех, кто держал палец на ядерных кнопках. Там ставкой была власть над миром, здесь — право распахать несколько гектаров земли, светящейся чуть меньше, чем по соседству. Разница только в масштабах, не в сути. Да и потом, они в любом случае даже и слышать не захотят о компромиссе — слишком уж много крови пролилось, и эту реку, так же как Шерну, вброд не перейти. Столько лет… и ты хочешь, чтобы я взял и сказал: «А давайте жить дружно»? Нет, я могу помочь им выиграть войну, а не совершить чудо.

— Они — люди, — упрямо повторила она.

— На самом деле, — после минутной паузы задумчиво произнес он. — Знаешь, что самое смешное? Эти алмазы, к которым ты рвешься… они ведь могут оказаться никому не нужны там, в Европе! Не думала? Это ведь у нас, в Сибири, уже кое-как восстановили формулу товар-деньги-товар и вспомнили, что желтый блестящий металл хорошо подходит на роль денег, а сверкающие камушки для этой функции служат еще лучше. Но Сибирь большая и пострадала сравнительно мало, а Европа… даже моя любимая Швейцария… — он усмехнулся, — пустят эти твои камушки на сверла и даже спасибо не скажут.

— И зачем тогда…

— Мы играем по твоим правилам! — перебил он. — А ты сказала: «Путь в Европу для нас лежит через Москву, запомни!» Я — запомнил.

— Но…

— Что?

— Я… — Анна тяжело вздохнула, — я тогда не знала, какую цену придется платить.

— Ой ли? — недоверчиво хмыкнул Швейцарец. — Брось. Ты с самого начала использовала всех, кто подворачивался тебе под… руку. Сначала Энрико, потом этот следопыт. Скажешь, нет? Они пошли за тобой — и поплатились.

— Это другое, — запальчиво возразила она. — Я использовала, да… но ведь у них всегда был выбор… а ты… ты хочешь устроить бойню, кровавую мясорубку — зачем, ради чего?! Если ты веришь в то, что сказал про алмазы… какое они для тебя самого имеют значение?

— Абсолютно никакого.

— И ты все равно собираешься…

— Я, — перебил ее Швейцарец, — намерен сделать лишь то, о чем они просят. Сами.

— А знаешь, — неожиданно сказала она, — мне тебя жаль. Ты ведь… убогий… нет, даже не так — просто слабак!

— Шутку оценил.

— Я не шучу. Ты сломался, Охотник, там, на поляне. Ты себя там потерял, вернее, похоронил. Осталась только ходячая приставка к оружию, но не человек.

— Не-ет, — протянул он. — Строго наоборот. Я наконец починился. Там, на поляне, я потерял свою слабость, единственное уязвимое место. Сейчас мне не за кого бояться — и я ничего не боюсь.

— Там, на поляне… — эхом отозвалась Анна. — Те, кто там остался… были куда лучше нас.

— Да. Так всегда и бывает. Лучшие погибают, а остаются… вроде нас.

— А ты — просто трус. Ну признайся, ты ведь боишься, ты попытался быть человеком, но сломался после первого же удара! И снова спрятался в раковину из вороненой стали!

— Неужели ты в самом деле думаешь, — спросил Швейцарец, — что я чего-то боюсь?

Она не ответила, да этого и не требовалось — этой ночью небеса словно решили выдать обитателям земной тверди месячную норму северного сияния, и Швейцарец мог без труда видеть, как лежащая рядом с ним женщина торжествующе улыбается.

«Интересно, — подумал он, — а сам-то я знаю ответ на вопрос — ради чего? Да, у меня есть целых два варианта ответа. Первый, наиболее логичный, — я свихнулся. Второй, дурацкий, — я готов помочь уничтожить полторы тысячи людей только потому, что меня об этом попросили… попросила. В самом деле, почему бы не выполнить просьбу маленькой девочки? Тем более что нам вроде бы все равно по пути, а обходить — непонятно как, но явно дольше».

САШКА

Этот человек не любил ненужные расчеты — я понял это, когда на вопрос командира «солнышек»: «Сколько человек ему нужно выделить на перетаскивание пушки?» — Черный Охотник посмотрел на него… секунд десять… и, дождавшись, пока бедолага Игорь осознает всю глубину своего невежества, спокойно произнес: «Столько, сколько нужно!»

В результате Игорь выделил раза в два больше, чем, по-моему, требовалось реально. Скорость буксировки лишние почти не добавляли, а вот пара дополнительных часов на стрельбище… впрочем, Швейцарцу, похоже, было на это плевать. Он вообще не верил, что мои собратья-автоматы способны хоть куда-то попасть, и всерьез уделял внимание лишь пулеметчикам. За три дня те сожгли по нескольку тысяч патронов на ствол, в ответ же на длинную тираду взбешенного подобным транжирством Толи-Главного-По-Складу, с истинно хомячьим упорством копившего эти запасы, последовала лишь одна короткая фраза: «Время разбрасывать камни!»

По-моему, Анатолий эту фразу так и не понял, а объяснить ему было некому… кроме, разумеется, самого Швейцарца.

— Приехали!

Эта земля еще считалась нейтральной — точнее, так считали «солнышки», а какого мнения придерживались по данному вопросу «огоньки», я так и не узнал. Думаю, они все же числили ее своей. Ведь от этой точки до их лагеря было всего восемь километров — семь тысяч метров кабеля полевого телефона плюс расстояние от корректировщика до стены пионерлагеря.

— Мы готовы, — Николай Сельгин, старший в расчете «МТ-12»20, едва не подпрыгивал от возбуждения. Еще бы — как-никак ему сейчас предстояло стрелять из любимой пушки третий раз в жизни. И впервые — перенести войну на территорию противника, как назвал это Швейцарец. До сегодняшнего дня такое удавалось лишь разведчикам, таким как Белоснежка, а это не в счет… забавы на ножиках, мелочь в сравнении с почти семнадцатью кило осколочно-фугасного.

— Как связь?

— Готовы.

Удивительно, но патрули «огоньков» до сих пор не заметили телефонный провод, хотя нас уверяли, что и проскользнуть-то мимо них почти невозможно. Однако пока было тихо, а если б провод нашли… и пошли по нему… и вместо привычных нескольких разведчиков напоролись на засаду из двадцати человек — шуму было бы много.

— Заряжай!

— Командир, а можно, можно я первая стрельну? Ну пожалуйста, товарищ командир, дайте, я первая по ним стрельну! Пожалуйста-а-а-а…

— Как тебя зовут? — неожиданно спросила Анна.

— Наташа. Теть Аня, ну вы скажите ему, пусть я первая стрельну.

Она была ровесницей Белоснежки. Красный бант в косичках, и он же крестом нашит на полотняной сумке — девочка упоенно играла роль санитарки при орудийном расчете.

Сельгин растерянно оглянулся на Швейцарца — тот равнодушно пожал плечами.

— Ну хорошо… давай.

Судя по рассказам и чертежам «солнышек», лагерь их противников был примерно в два раза больше их собственного. Лично для меня мысль о промахе по мишени два на три километра звучала сильно, однако у пушек свои представления о меткости — только пятый снаряд разорвался среди домиков лагеря. Швейцарец, впрочем, казался вполне довольным.

— В пределах ожидаемого, — сообщил он стоящему рядом Игорю. — А что рассеивание большое — так мы и не ставили себе цель снайперским попаданием уничтожить их главный сортир, а для беспокоящего огня подобная непредсказуемость даже в плюс.

Кислый вид командира «солнышек» навел меня на мысль, что как раз он-то, начитавшись в библиотечке книжек о доблестных пушкарях, мечтал о снайперском попадании — и этим подобным явно был не сортир «огоньков», а цель рангом повыше.

— Может, стоило подтащить больше снарядов?

— Нет, — отрезал Швейцарец. — Десять минут обстрела, шесть снарядов в минуту. Потом отступаем. Все должно идти точно по плану.

АННА

— Три танка, — к удивлению Анны, голос Швейцарца звучал ничуть не громче обычного. Скорее даже наоборот, ее напарник выглядел едва ли не… сонным? — Ты сказал, что у них есть только один, а их — три!

— Но мы так и думали! — стонуще произнес Игорь. — И пленные всегда только про один говорили! Я…

— Ладно, заткнись! — почти ласково предложил Швейцарец.

— И что теперь будет? — тихо спросила Анна.

— Теперь, — еще тише отозвался он. — Я буду думать.

«Думай быстрее!» — ужасно захотелось крикнуть ей, однако немногие оставшиеся пока не захлестнутыми панической волной островки в мозгу все же подсказали Анне, что подобный вопль — не самый лучший способ подхлестнуть Швейцарца.

Взамен она, резко крутанувшись и отойдя на два шага, коротко, но, что называется, с чувством выматерилась.

— Он придумает.

Белоснежка опять сумела незаметно объявиться рядом с ней.

— Ты… — взгляд, которым Анна наградила девчонку, по совести, должен был предназначаться Швейцарцу, но раз уж подвернулась… — Ты в него, ну прямо как в бога, веришь.

— Ты все перепутала, — невозмутимо отозвалась девочка. — В бога я не верю вовсе. А вот в него — верю. Безоговорочно.

— Ну и дура, — прошептала Анна. Нетерпеливо порыкивающие моторами танки уже почти докатились до развилки, когда Швейцарец, наконец, очнулся от полусна.

— Пушку!

Связист, секунду помешкав, протянул ему трубку.

— Командный на связи… да… хорошо, что видишь. Да… план меняется. Приготовься… через минуту, по двойной зеленой ракете, на левом фланге пойдет в атаку БТР. Это будет сигнал и для вас: как только увидите ракеты — стреляете! Они к тому моменту должны будут как минимум развернуть башни… если повезет, и борта подставят. Я открою огонь одновременно с вами. Да, перекрестным уделаем их на раз. Отлично, действуй! — закончил Швейцарец и, оторвавшись на миг от трубки, скомандовал: — Лейтенанта Сергачева!

— Готово!

— Командный говорит. Слушай внимательно. Ровно через минуту, по сигналу две зеленые ракеты, «шестидесятка» должна будет атаковать фланг противника. Без десанта, только с экипажем. Да, одна только «шестидесятка». О стрельбе пусть особо не думают, главное — скорость! Если будут держать скорость, проскочат всю вражью цепь быстрее, чем танки успеют за ними башни развернуть, так Петрову и скажи! Давай! Он бросил трубку.

— Ракетницу.

— Я-я уже зарядил, — запинаясь от волнения, похвастался Васек. — Как только услышал, сразу и зарядил. Сдвоенная зеленая, правильно?

— Правильно, — Швейцарец, переломив ракетницу, глянул на маркировку патрона. — Молодец. Разрешаю выстрелить.

* * *

БТР мчался быстро…

…пока вдруг не «клюнул» носом, кренясь, с разгону влетев в незамеченную водителем яму. Отчаянно, перекрывая утробный рев танковых дизелей, взвыл движок, бешено крутящиеся колеса выметнули целый фонтан грязи, машина, дернувшись, поползла назад…

…и скрылась в оранжево-черной вспышке, из которой в стороны брызнуло чем-то неузнаваемо-черным.

Почти в тот же миг слева донесся хлесткий удар пушечного выстрела — и Анна, стиснув кулаки, до боли впилась ногтями в ладонь… потому что белая нить трассера прошла буквально в считаных миллиметрах выше танковой башни.

— Десять секунд, — даже сквозь грохот и рев она удивительно четко расслышала слова Швейцарца. — У них есть десять секунд, чтобы перезарядиться и попасть.

— А ты?! — Он стоял рядом с ней, стоял, стоял, стоял… — Ты же сказал им… ты же пообещал! Одновременно…

— У них на лобовой мешки с песком, — Швейцарец произнес это чуть удивленно, словно не понимая, почему она сама не расшифровала смысл его поступка. — Мне нужно, чтобы танки развернулись бортом.

— И ты… — Анна задохнулась, слов не было, да и звуков тоже… и вообще ничего нельзя было сделать.

Потому что Швейцарец был, скорее всего, прав. Как всегда.

И, что было куда важнее, только он успел хоть как-то научиться управлять ракетами — тренироваться двоим было бы слишком расточительно и потому рискованно.

— Десять секунд, — повторил Швейцарец. — Они должны успеть.

Они успели, выстрелили и даже попали — танк буквально подпрыгнул, когда на его броне расцвел ослепительно-белый бутон… и через секунду взорвался, исчез в облаке огня и дыма, сорванная башня рухнула на землю метрах в трех от полыхающего остова…

А еще через миг оставшиеся два танка плюнули огнем.

Второй снаряд прошел слишком высоко, бесполезно рванув землю далеко позади пушки, рядом с ней взметнулось лишь одно причудливое дерево из дыма и пыли — и правый танк, натужно ревя, стал разворачиваться, явно решив на случай промаха довершить работу пулеметами и гусеницами. Стоявший на левом фланге укоротившейся цепи остался на месте, доразвернув в сторону пушки лишь башню — в башню он и заполучил рыжий росчерк «ПТУРа»… но прежде успел сделать еще один выстрел.

Во втором танке сообразили, что именно происходит, а сообразив, бросились прочь из могучего стального чудовища, внезапно превратившегося в мишень. Далеко, впрочем, убежать им не удалось — сначала на левом фланге разом «ожили» пулеметы, а когда командиры «огоньков» попытались развернуть цепь, их накрыл минометный залп. Всего один — правильно переносить огонь расчеты не умели, и потому стрелять по бегущим Швейцарец им попросту запретил.

Бой закончился в считаные минуты, и когда Анна и Швейцарец начали спускаться с холма, выстрелов уже почти не было слышно. Только время от времени гулко хлопало со стороны горящих танков, а когда они дошли до пушки, остался только ровный гул пламени.

На огневой — бывшей огневой — хозяйничала смерть.

«Почище любой катаны, — отрешенно подумала Анна, — в десять, нет, в сто раз». Смерть была прихотлива — почти не тронув одних, она изрядно поглумилась над другими.

…Наводчик полусидел, обняв искореженный осколками затвор.

…Наташка прижимала к себе снаряд, и веснушки казались почти черными на побелевшем личике.

…левая рука подносчика, чье имя Анна так и не запомнила, сжимала пучок вырванной травы, а полуприсыпанная землей правая виднелась в трех метрах, словно отброшенная за ненужностью палка.

И она могла лишь догадываться о том, что едва заметные темные пятна на траве — это и есть единственный знак, единственный оставшийся след того, что Коля Сельгин когда-то ходил по этой земле… жил… радовался… пока разорвавшийся в метре перед ним танковый снаряд не стер его взмахом осколочного веера.

А тот, кто был виноват во всем… кто позволил смерти прийти совершить все это — он стоял рядом с ней и смотрел. Без тени эмоций.

И это было невыносимо!

— Ну что?! — бешено заорала Анна прямо в его лицо, в эту проклятую неподвижно-равнодушную маску. — Ты доволен?! Теперь ты доволен?! Смотри, хорошо смотри… нравится зрелище?! Ведь это ты убил их, слышишь, ты! Всех этих людей убил ты!

Маска не дрогнула — и тогда она, взвыв, замахнулась, собираясь вцепиться когтями так, чтобы из-под чертовой личины брызнула, наконец, живая кровь. Стянуть, в клочья изодрать…

И замерла, ощутив горлом холод стали.

— Опусти руку, — негромко приказала Белоснежка. — И отойди от него.

Только сейчас в глазах Швейцарца что-то неуловимо дрогнуло.

— Этих людей убил не я, — он говорил медленно, делая чуть ли не по секундной паузе после каждого слова. — Те, которых я, они там, — он мотнул головой в сторону поля, — в танках… догорают. И остальные, что там лежат… если ты думаешь, что мина оказывает на человека менее ужасное действие, чем танковый снаряд, можешь сходить и убедиться в обратном.

«Как гвозди, — подумала Анна, — эти его слова — как гвозди…

…гвозди, которыми прибивают к кресту».

— Зачем?

— Затем, что это — война, — сухо произнес Швейцарец. — Вот так она и выглядит. Ты не знала этого? Я тоже… только догадывался.

— И что ты будешь делать теперь? Когда — знаешь?

— Я ее закончу!

КОМАНДИР

— «Васильки» пусть установят здесь, — приказал он. — Организуй! Пусть тащат из лагеря все мины, все, что есть, до последнего ящика. И воду, ведрами. Обстрел должен быть непрерывный, два стреляют, два остывают!

— Все мины? — изумленно переспросил Игорь.

— А ты как думал? — Швейцарец криво усмехнулся. — Это бой — последний, он же решающий. Те, в «Огоньке», это понимают отлично и драться будут отчаянно. И ты пойми наконец — тому, кто сегодня победит, никакие мины-снаряды и прочее уже не потребуются… а тому, кто проиграет, тем более!

Он был весь в масле и копоти — «огонькам» все же удалось зажечь их трофейный танк, но добились они этого успеха слишком поздно, чтобы переломить ход сражения. Траншеи перед оградой были уже давно захвачены, бетонный забор проломлен в пяти местах, чадно горели столовая и один из жилых корпусов. И хотя засевшие в остальных строениях продолжали драться с отчаяньем людей, которым некуда отступать и не у кого просить пощады, исход боя уже не вызывал сомнений.

— Я понял, — быстро сказал Игорь. — Минометы сейчас будут.

— Хорошо. И, — Швейцарец огляделся, — передай третьему взводу, пусть активнее двигаются вперед, их туда не спать посылали. Вон, гляди — между корпусами какие-то шальные «огоньки» вовсю перебегают… куда этот Жигов смотрит… вместе со своими пулеметчиками? Пусть броском идет к стене, перекрывает огнем окна и гранатами, гранатами… что, как на учениях, так первый, а как в бою, так все забыл?

— Гранат мало уже, — озабоченно произнес Игорь. — А этих гадов еще выкуривать и выкуривать.

— Трофеи где? — оскалился Швейцарец. — Пятьдесят человек в трофейную команду были выделены? Чем они занимаются, ботинки себе выбирают? Гранаты нужны, ленты снаряженные нужны… все ж есть, все валяется, подобрать и принести! Давай, шевели своих! А то, я смотрю, вы, похоже, решили — ура, победа, можно расслабиться, можно уже и на рожон лишний раз не лезть! Хрена — если сейчас не дожмете, будет вам не победа, а… — он увидел идущую к нему Анну. — Короче, давай, покажи, что ты тут главный, а не так, памятник самому себе!

— Я искала тебя.

— А чего меня искать-то было? — удивился он. — Я вон где, — Швейцарец мотнул головой в сторону костра имени «Т-55», — был. Черт, жалко танк, я уж было думал его забрать, вместо бэтээра. У него и броня потолще, и проходимость не в пример.

— Я искала тебя, — повторила Анна. — Хотела сказать, что Белоснежка тебя звала.

— Ничего не понимаю, — озадаченно произнес Швейцарец. — Я же приказал ей рядом с тобой быть. И вообще, где она?

— Она мертва.

— ЧТО?!

— Когда брали траншеи, слева, где эти, из бревен…

— Блиндажи…

— …блиндажи, один пулемет никак не могли задавить, все лежали. Она сказала, что, если так будет дальше, «огоньки» успеют пере… — Анна закашлялась, — перегруппироваться, и все будет напрасно. Взрослые лежали, а девчонка встала и пошла.

— А ты…

— Остановить ее я не смогла.

— А ты. Где. Была?

— А я пошла рядом с ней, — Анна большим пальцем ткнула себя в грудь, там, где на фигурной вязи четко выделялись две «звездочки» попаданий. — Нас одной очередью свалило… только у нее панциря не было.

Швейцарец сел на землю. Анна, чуть поколебавшись, опустилась рядом.

— Белоснежка просила, чтобы ты забрал гитару, — тихо сказала она. — Все время это повторяла. Я говорила, что ей нельзя, что ей надо молчать, а она все время повторяла… чтобы гитару забрал ты, потому что никто в лагере играть не умеет, а ты умеешь.

Он молчал.

— Швейцарец?

— Что?

— Откуда она узнала, что ты умеешь играть?

— Я сказал ей об этом. Прошлой ночью.

— А. Так вот где ты был.