Чтение 28–й страницы книги ~Операция "Испаньола"~

Считает, что он - истребитель...

Они начали с песен Высоцкого. Они всегда начинали с песен Высоцкого. Потому
за классической "Смертью истребителя" последовала менее известная, но от
того не менее любимая:

Их восемь, нас - двое.
Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
"Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять!"
Я этот небесный квартет не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой Друг защищает мне спину,
А значит - и шансы равны.
Мне в хвост вышел "Мессер", но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы -
Сойдут и на крыльях кресты.
"Я - Дпервый", я - Дпервый", они над тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!.."
В бою не бывает чудес.
"Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность лишь строп".
Нет, поздно, и мне вышел "Мессер" навстречу.
"Прощай, я приму его в лоб!.."
Я знаю, другие сведут с ними счеты,
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолета,
Ведь им друг без Друга нельзя...

И конечно же была исполнена душещипательная "Песня о погибшем летчике":

Он кричал напоследок, в самолете сгорая:
"Ты живи, ты дотянешь", - доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом, возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.
Встретил летчика сухо райский аэродром,
Он садился на брюхо, но не ползал на нем,
Он уснул - не проснулся, он запел - не допел,
Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.

После Высоцкого вспомнили о Розенбауме, и Никита спел сначала "Черный
тюльпан": "В Афганистане, в ДЧерном тюльпане", с водкой в стакане мы молча
плывем над землей...", затем - "Камикадзе":

Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу - не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало
Зацветут еще мои деревья в саду!..

Не обошли вниманием и классиков: "Мы летим, ковыляя во мгле...", и
современников: "Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали[44]?..".
Перебрав песни профессиональных авторов и сделав небольшой перерыв,
сдобренный водочкой, стали выяснять, кто чего знает из "народного"
творчества. Под аккомпанемент Усачева старший лейтенант Лукашевич исполнил
песню полярных авиаторов: "Кожаные куртки, брошенные в угол[45]..." А
комендант Подвицкий припомнил удалой гимн вертолетчиков:

"Впереди большая трасса - ас-са, ас-са, ас-са!.." Наконец Громов,
захмелевший и раздобревший, отобрал у Никиты инструмент и собственноручно
изобразил свою коронную, неизменную, с притопами и прихлопами:

Над Старыми Щербинками,
"Швейцарией" и Ляховым
Летит ПО-2, расчалками звеня-а-а!
Моторчик задыхается, инструктор матом лается -
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Коробочка построена, машина успокоена,
Иду я на посадку не спеша-а-а!
Вдруг вспомнил я далекую подругу синеокую -
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Убрал газок, спланировал, но очень низко выровнял
И резко дернул ручку на себя-а-а!
И вытащил рогатую скотину бородатую -
Высокого и резкого "козла-а-а"!
За это благородное домашнее животное
Я бегал за машиною три дня-а-а!
Язык на плечи высунешь, ногами еле двигаешь -
Эх, жизнь авиационная моя-а-а[46]!

(Как и любой фольклорный текст, эти куплеты имели длинную предысторию.
Самолет первоначального обучения ПО-2, упоминавшийся в тексте, очень
известен. Его первый полет состоялся аж в 1928 году (а тогда он именовался
У-2, то есть "учебный второй"). Разработал ПО-2 замечательный конструктор
Николай Николаевич Поликарпов, в честь которого самолет и был назван
впоследствии.

ПО-2 был необычайно дешев и прост: фюзеляж из фанеры с полотняной обшивкой,
узлы из мягкой стали, простые двухлонжеронные крылья, шасси на ленточных
расчалках. Отличаясь неприхотливостью и добрым нравом, самолетик быстро
завоевал сердца курсантов. Хорошо зарекомендовал он себя и в годы Великой
Отечественной. В боевых условиях ПО-2 использовали как легкий ночной
бомбардировщик. Когда война закончилась, самолетик вернулся к своим прямым
обязанностям - обучению курсантов премудростям воздушного маневрирования.

ПО-2 является идеальной машиной для тех, кто еще толком не сидел за
штурвалом. Для того чтобы завалить ПО-2 в штопор, нужно очень постараться:
статическая продольная устойчивость "второго учебного" вошла в легенды.

Впрочем, даже при всей своей легендарной устойчивости и этот самолетик не
застрахован от промахов, сплошь и рядом совершаемых по глупости или
безрукости. Одним из классических промахов такого рода считается "козел".
"Благородное домашнее животное", как вы, наверное, уже догадались, имеет
лишь косвенное отношение к рассматриваемому вопросу. Согласно общепринятой
в авиационных кругах терминологии, "козел - повторное отделение самолета от
земли при посадке". То есть фактически самолет вместо того, чтобы, как
пишут очеркисты, "слиться с взлетно-посадочной полосой", начинает резво
подпрыгивать, в буквальном смысле разваливаясь на ходу. "Козление" может
произойти по трем причинам: грубое приземление на три точки на большой
скорости, резкое опускание носового или хвостового колеса, значительная
неровность грунта в месте посадки. Лирический герой куплетов, которые
пропел майор Громов, по всей видимости, "словил козла" именно по второй из
перечисленных причин. В этом случае инструктора советуют добавить газу и
вывести самолет на режим планирования, чтобы осуществить посадку по всем
правилам. Как поступил лирический герой, нам неизвестно, но наказание за
ошибку было суровым.

Нынче ПО-2 забыт (он был снят с серийного производства в 53-м году),
курсанты летали на "Як-18", "МиГ-15", а позднее - на чешских "L-39" и
"L-410", но песня осталась в памяти народной; ее продолжают петь, вспоминая
с ностальгией свои собственные первые полеты, страх перед "козлом" и
наказанием, которое за этим воспоследует. Как говорится, за козла
ответишь.)

Офицеры разошлись за полночь, очень довольные жизнью, с вновь обретенной
верой в будущее. Троица виновников торжества посидела еще с часик, болтая о
разных пустяках; Стуколин пытался наигрывать на гитаре, но получалось у
него плохо, и он быстро оставил это занятие. Об историческом захвате они
старались не вспоминать: азарт прямого участия в необъявленной войне
прошел, и разум подсказывал, что нет в акции захвата беззащитного
"Геркулеса" ничего героического. Пираты - они пираты и есть. "На сундук
мертвеца, йо-хо-хо! И бутылка рома!" Да и само действо больше смахивало на
дурной фарс. сначала чуть ли до голода не довели, а потом вместо того,
чтобы повиниться и взяться за ум, по-барски приказали: а ну вперед, жрать
хотите - отрабатывайте. Будто бы не кадровые офицеры перед ними, а наемный
сброд. Портить вечер разговорами о своих оскорбленных чувствах не хотелось.