себя ноги. Его темный силуэт выглядел рисунком армейской погрудной мишени.
Попасть в такую цель с близкого расстояния Мишину не составляло труда. Он
поднял автомат. Поставил переводчик на одиночный выстрел. Собрался сделать
глубокий выдох, но удержался. Ему вдруг показалось, что в тишине ночи это
прозвучит как шипение паровоза. Остаток воздуха он выдохнул медленно и еле
слышно. Беспокойство, которое он испытал в первый момент, уступило место
холодной уверенности.
раздобыл для своего отряда Духов, заметно удлиняли стволы автоматов, зато
работали на славу.
камень. Моджахеда, сидевшего на колпаке, как ветром сдуло...
Убил и тут же своими глазами увидел дело собственных рук.
тошноты, обалделости, позывов к рвоте - он не испытал.
к достижению цели оказалась преграда - живой человек с оружием. И он его
снял, убрал с дороги.
в тот миг не ощущал. А злорадствовал он потому, что на войне за
опрометчивость и неосторожность каждый платит сам за себя- кровью,
увечьями, жизнью. Таковы правила, и не он, лейтенант Мишин, их придумал...
окостеневших руках...
пробежал быстрым шагом. Производить "дострел" он не стал, хотя верить в
надежность попадания с расстояния не имел права. Во всех случаях Духов
требовал не жалеть второй пули.
заняться минированием.
в упор, часто с расстояния досягаемости штыка.
или твой противник. Это тяжелое дыхание, предсмертный хрип, сдавленный
крик "алла акбар" или трехэтажный убеждающий мат и неизвестность, кому и
куда откроют эти слова дорогу: в вечную темень безмолвия или в сады
блаженства.
впереди, на острие. Словно жить мужику надоело и в каждой схватке он
норовил снова и снова испытать благосклонность судьбы.
забитый детонаторами и магазинами.
Быстро!
Зато калитки для прохода людей здесь не имели запоров. Моджахед - не
прапорщик Советских Вооруженных Сил. Он не сопрет из склада гранату, не
уволочет "цинк" патронов, чтобы продать их на базаре в целях наживы. Если
так, то зачем нужны замки?
фонаря по штабелям ящиков, заполнявших штольню.
мины. Что поделаешь, страна мафии и макарон умеет делать такие вещи.
отрабатывал одно действие - закладку зарядов. И теперь в этом деле ему не
могло помешать ничто - ни кромешная тьма, ни стрельба, которая раздавалась
неподалеку.
собой калитку. Он торопился, понимая, что успех операции теперь зависел
лишь от него одного.
спускались в ущелье.
грянул для него внезапно.
Казалось, горы отторгли от себя все, чем люди начинили их чрево.
несколько раз прокатилась по ущелью, отражаясь от стен громким эхом.
Багровые отсветы заплясали на серых подбрюшиях низких туч.
Гремели, разрываясь, боеприпасы, не успевшие сработать вместе с другими.
прикрытые железными воротами, выглядели черными пустыми провалами, из
которых полз вонючий дым.
подножия скал.
разорванной пополам, сочились остатки уже вытекшей из тела крови.
хорошо понимал - этот моджахед, или "дух", как называли противника здесь,
на чужой земле, только что стрелял в него, и будь он чуточку поудачливей,
окажись более везучим, то убил бы Мишина. Но "духу" не подфартило.
Полуживой он уже никому никогда не принесет вреда. В голову сразу пришла
спасительная мысль: "Зачем? Он сам умрет через минуту".
ударов их ножей.
отражение своего прошлого в человеке, который подошел к роковой черте и
должен переступить ее.
или оставаться в саперах, Мишин бы ответил Духову словом "Нет!". Отступать
теперь значило потерять лицо. Мишин знал: его все равно уже не отпустят из
роты, но в глазах товарищей он многое потеряет.
Тот почти не подавал признаков жизни, и его дух должен был в аамое
ближайшее время выйти вон, чтобы отправиться в благословенные кущи джанны
- мусульманского рая - и появиться там в светлом нимбе шахида - мученика,
который принял смерть за веру.
вошла в тело мягко, без особого сопротивления. Лезвие, разрезая ткани,
скользнуло между ребрами. Острие пробило сердечную сумку...
остался почти чистым, но Мишин не сразу вложил его в ножны. Надо было
протереть металл. Подумав, Мишин нагнулся, приподнял полу куртки убитого и
вытер ею нож.
человек не становится более счастливым, не богатеет он и духовно.
участников войны, а в их душах близость к смерти поселяет холодную
пустоту, эгоизм и жестокость.
афганская и "демократическая" чеченская. Обе одинаково ненужные и
бесславные.
бессмысленных, подвиги и мужество в которых хотя и отмечаются орденами, но
само участие в них не добавляет человеку чести и славы.
обусловленное обычной физиологией, а любовь как чувство.
Как правило, в них одни люди доказывают, что любовь вообще не
запрограммирована нашей природой, и потому все чувства сводят к
естественному половому влечению. Другие утверждают обратное и говорят о
любви как о великом даре, данном человеку в ощущениях.
Подобное столкновение мнений не продуктиво, как дискуссия между
дальтониками и нормально видящими людьми о том, существует ли красный свет
или есть только белый и серый.
нежели страх, и радостей более сильных, чем одоление этого страха, он не
испытывал. Опыт его связей с женщинами не был велик, и делать из него
обобщения он не рисковал.
Впрочем, и сам Мишин созрел до состояния, когда влечение становится