Двое придержали ее на столе, третий заученными движениями вскрыл вены на руках. Можно бы главную жилу на шее, но ритуал требует, чтобы кровь сбегала неспешно.
На соседние столы положили еще двух, Хакама смотрела сверху, сердце начало биться чаще в радостном предчувствии. Через несколько минут ванна наполнится горячей кровью. Рабы вытащат ее на середину зала. Один из них отправится звать ее, не догадываясь, что она наблюдает за каждым их движением.
И потом наступит долгожданный миг, начертанный звездами: она, обнаженная, опустится в эту горячую молодую кровь, разогреется, кровь этих молоденьких дурочек начнет впитываться в ее тело, и наконец-то она помолодеет…
Да, пока длился этот магический дождь, можно было возвращать себе молодость силой заклятий, но сейчас она с ужасом и омерзением всматривается в зеркало, чуть ли не каждый день находя то новую морщину, то складку на шее, то даже седой волос!
Интересно, внезапно мелькнула мысль, что сказали бы другие из Семерых Тайных, увидев вот это… Скорее всего, ничего бы не сказали. Для всех эти короткоживущие люди – всего лишь что-то вроде травы, животных, домашнего скота. Да, можно поплакать над сломанным цветком, умершим соловьем, ручным воробышком или погибшей под конскими копытами любимой собачкой, но никто не поставит себя с ними вровень.
Другое дело – Богоборец. Его один только Россоха зовет по имени, остальные предпочитают эту кличку, прозвище. Хакама сама звала его только Богоборцем, так лишний раз подчеркивала, что во главе Семерых стоит человек, которому нельзя не подчиниться, нельзя перечить, что он боролся с богами и остался жив, а боги отступились. Этот Богоборец еще дивно молод, для него люди – все еще люди, такие же, как и он. Надо, чтобы сменилось несколько поколений, чтобы он сроднился с мыслью, что они все подобны траве или домашнему скоту. О траве и домашней живности можно заботиться, кормить и защищать, но когда нужно, их можно использоваться как дрова или мясо так же спокойно, как используем для печи березу, а для жаркого – телятину или оленину.
Но это будет потом. А сейчас он, узнав о таком, пришел бы в негодование. Не понимает еще, что жизнь жизни рознь. Жизнь простолюдина ничего не стоит. Любая баба рожает, как крольчиха, по двадцать детей. Если их не убивать, земля прогнется под их тяжестью…
Один из рабов исчез за дверью. Хакама отпустила край ковра, вернулась к окну. Через время в дверь легонько постучали, слегка скрипнуло. Она обернулась. Раб с поклоном указал обеими руками на распахнутую дверь.
Хакама распустила шнур на шее, легкий халат заскользил по телу. Дождавшись, когда он весь лег и застыл невесомыми волнами, она переступила и пошла к двери. Раб почтительно шел следом, она чувствовала его тупой жадный взгляд на ее ягодицах.
Да, всплыла у нее мысль, пробовала и это. И многое другое. В погоне за молодостью хороши и позволительны любые средства. Но звезды говорят, что только молодая свежая кровь в ее жилах вернет ей то, ради чего любая женщина пойдет на преступление. А для нее вовсе не преступление резать коров ли, овец или простых людей.
Темные тучи закрыли небо от горизонта до горизонта. Там клубились и двигались тяжелые черные массы, но на землю падал странный свет.
В глубине леса высилась каменная гора, такой она казалась издали. Возможно, это и была гора в древности, но сейчас на самой вершине горел свет, словно в полном безветрии полыхал и не мог сгореть смоляной факел, тускло блестели массивные двери из темной меди.
К вершине вели пять уступов, на каждом могли бы поместиться несколько сот лучников или просто людей с камнями, что с легкостью побивали бы нападающих снизу. Наверх вела одна-единственная узкая лестница, каменная, по ней к лучникам могла сверху опускаться помощь, по ней же могли отступать наверх.
Крепость выглядела неприступной, да и в самом деле неприступна вот уже много столетий, с самого начала, когда ее создали не то неведомые боги, не то герои, равные им по мощи. Но стража все равно бдит, а ночные дозоры каждый день обходят лес вокруг их крепости, выискивая следы вражеских лазутчиков.
В дальней комнате на вершине горы горели все светильники, а люди недвижимо смотрели в магическое блюдо. Миниатюрная хрупкая женщина прерывисто вздохнула в напряженной тишине:
– Что так долго?.. Раньше ты был быстрее!
– Ничего подобного, моя повелительница, – ответил сварливо толстый рыхлый старик. – Раньше это занимало куда больше времени… Но вы желаете смотреть только за этим человеком, так что я уже насобачился, насобачился!..
В блестящей поверхности клубился серый неопрятный туман. Чародей двигал руками, бормотал заклинания, с кончиков пальцев срывались короткие искорки. Туман слегка редел, однако из-за краев зеркала надвигались новые комки, сгустки.
В комнате рядом с женщиной, которую чародей почтительно назвал повелительницей, смиренно сидел рослый юноша, красивый, с суровым мужественным лицом. Он был широк в плечах, с толстыми мускулистыми руками, настоящая стать воина, но лицо задумчивое и совсем не воинственное.
– Вот, – вдруг сказал чародей с довольством, – поймал… А вы говорите, долго!
Туман поредел, проступила зелень, это оказался лес, деревья, вот лесная тропа, показался скачущий всадник. Женщина прерывисто вздохнула. Всадник приблизился, чародей застонал от усилий, перед всадником словно летела задом наперед птица и смотрела на всадника, а здесь, в этой комнате, видели глазами птицы разлетающиеся под ударами ветра красные как пламя волосы, зеленые глаза, устремленное вперед лицо.
Следом за всадником на тропу выметнулся второй, красивый молодой мужчина с черными как вороново крыло волосами, с яростным лицом, конь под ним несся широким галопом.
Женщина произнесла властно:
– Этот меня не интересует.
– Да-да, моя повелительница, – пробормотал чародей. – Просто мне кажется, что этот юноша сыграет немалую роль…
– Меня его роль не интересует.
Изображение снова сдвинулось на первого всадника. Все трое всматривались в суровое лицо, в котором, однако, от суровости воина или властителя не было и тени, но всадник явно суров, силен и в то же время словно бы наполнен печалью и отчаянием. Сейчас, когда, как он думал, его никто не видит, он смотрел вперед широко раскрытыми глазами, в которых отражалась проносящаяся мимо зелень, и лицо его было открыто, как человек открывается только перед собой и своими богами.
– Кто он? – спросил чародей шепотом. – Это не простой человек.
Юноша нетерпеливо задвигался на стуле, его мать не станет беспокоиться о простом человеке, но смолчал, его глаза тоже жадно следили за всадником.
Деревья проносились толстые, ветви иногда опускались низко, всадник на полном скаку пригибался, и было видно, что делает это безотчетно, не выныривая из тяжелых, как горы, дум. Иногда острый сук на огромной скорости проносился на волосок от его головы, даже чародей задерживал дыхание, не говоря уже о женщине и юноше, но всадник мчался через лес, совершенно не думая про эти сучья, ветки, корни, словно сам был наполовину лесным существом.
– Куда он скачет? – спросила женщина.
Чародей недовольно заворчал, пальцы задвигались, всадник отдалился, словно наблюдавшая за ним птица начала быстро подниматься вверх. Туман проступил сперва как завеса из мелкого дождика, все заволокло серым, в комнате слышно было только быстрый шепот чародея да легкое потрескивание сгораемого в светильниках масла.
В уголке зеркала проступило зеленое пятно, двое сидели у костра. Изображение мучительно медленно увеличивалось, это все те же двое – красноволосый и юноша с черными как смоль волосами. Нет, в сторонке стреноживает коней еще один, коренастый, в кожаных латах, голова покрыта сединой. Его видно только со спины, женщина сказала нетерпеливо:
– А это что?
– Неведомо, – ответил чародей шепотом. – Похоже… я нащупал случайно дорожку в грядущее… Я ж говорил, сегодня очень благоприятное стечение звезд…
– Грядущее? Они выглядят так, будто выехали из того леса и остановились на отдых!
Чародей ответил все так же шепотом, страшась спугнуть видение:
– Возможно, так и есть… Заглянуть на час вперед – уже грядущее… Хотя… взгляните на солнце!
Туман то наплывал на края, то отодвигался, в зеркале смутно проступал далекий горизонт, уже багровый, а красное распухшее солнце опускалось за темный край.
Юноша впервые подал голос:
– Возможно, это даже не сегодня. Кони истощены. За сутки их так не заморишь…
Женщина сказала жадно:
– Смотри еще!.. Смотри дальше!.. Если что нужно, скажи. Слуги тут же принесут, даже если понадобится побывать на краю земли.
Туман сомкнулся со всех сторон, изображение исчезло. Чародей рассерженно бормотал, искорки срывались уже не только с кончиков пальцев, но пробегали по суставам, волосы вздыбились, сухо и неприятно потрескивали.
Очень медленно туман начал отодвигаться, начиная с середины. Блеснули мрамором ступеньки величественного дворца, тут же сменились голой безжизненной степью, донеслись далекие удары тарана в городские врата, этот звук невозможно спутать, затем всплыло отчаянное лицо человека с красными волосами. Перепачканный золой, он кричал что-то, в руке меч, с широкого лезвия срываются красные капли.
Женщина отчаянно вскрикнула. Чародей дернулся, изображение уплыло в сторону. Но все успели увидеть, как сразу трое из воинов ринулись к красноволосому со спины, жутко блеснули лезвия копий. Все три острия вонзились глубоко, одно под левую лопатку, второе в печень, а третье с хрустом перерубило хребет. Он упал, на троих набросились другие воины и тут же изрубили в куски. К упавшему метнулись, чья-то спина почти заслонила, сраженного перевернули на спину. Видно было, как губы смертельно раненного двигаются все медленнее, потом улыбка застыла безжизненно, а глаза невидяще уставились в небо.
Чародей бормотал, пытался удержать уползающее изображение. Искры прыгали уже по всему телу, но по зеркалу поплыл серый с пятнами туман, собрался в сгустки, поверхность стала неподвижной, словно стоячая вода в темном лесном озере. Наконец чародей в изнеможении откинулся на спинку кресла. Лицо осунулось, он хрипло и часто дышал, по мясистому лицу катились крупные капли пота.
Юноша налил в кубок вина, чародей схватил жадно, зубы стучали о металл, струйки пролились на грудь.
– Что это было? – спросила женщина с отчаянием. – Это не могло быть правдой!
– Мама, – сказал юноша тихо, – успокойся. Возможно, мы что-то не так поняли.
Чародей измученно мотнул головой. Капли пота сорвались со лба, словно у отряхивающегося после купания пса.
– Все видели одно и то же, – прошептал он раздавленно. – Этот человек погибнет. Я заметил то, чего могли не увидеть вы… На лезвиях копий блестели зеленые капли. Это значит, что оружие еще и отравлено. Этого человека очень боялись… боятся, моя госпожа! Видимо, он в самом деле великий воин. Тех предателей разорвали… разорвут на части, но свое черное дело они сделать успеют…
– Но что… с ним? Он умер?
– Умер, – ответил чародей неохотно. Он вскинул глаза, тут же опустил, не мог смотреть на отчаянное лицо госпожи, развел руками: – Что я могу? Я только показал, что произойдет.
– Нет! – сказала она яростно. – Этому нужно помешать! Вы заметили, где это происходило? Я могу нарисовать эту стену, на ней еще две такие странные фигуры из темного камня…
Юноша вскочил, стул под ним опрокинулся, но поднимать не стал, метнулся зачем-то к окну, словно хотел свистом позвать коня, опомнился, вернулся, лицо виноватое и отчаянное. Губы дрожали, в глазах мольба.
– Что мы можем сделать? Что нужно сделать?
Чародей ответил измученно:
– Госпожа… молодой господин, вы не поняли. Это для нас будущее… но не для богов. Для них нет ни будущего, ни прошлого, ни настоящего. То, что для нас только произойдет завтра или через сто лет, для них уже произошло!.. Потому будущее и есть неизменно, неизменяемо, как и прошлое… понимаете? Потому что в будущем это уже все произошло. Нас просто несет по реке времени, как по любой другой реке… и те села, которые открываются за поворотами, уже существуют… даже если мы их не видим… или увидим через год…
Тяжелую тишину нарушало только его прерывистое хриплое дыхание да лязг зубов, пил он часто и много. Юноша снова наполнил для чародея кубок, а потом придвинул ближе кувшин с вином.
– Я успел увидеть женщину, – произнес он медленно. – Волосы черные, как агат, лицо бледное, но я еще не видел такой ослепляюще холодной красоты… И еще, мама… Она очень похожа на того второго, который ехал с этим Олегом. Помнишь, молодой с черными как смоль волосами?.. Так вот эта женщина показывала пальцем, на нем блестело зеленое кольцо…
Чародей увидел устремленные на него взоры. Пожал плечами, голос был сухой и треснутый, как перекалившийся на огне горшок:
– Я никого не старался запомнить. Если бы знал!.. Да и зачем?.. Все уже свершилось. Свершилось, хотя для нас, смертных, это еще впереди. Но оно свершилось… Но, если хотите, я узнал там только одного человека.
– Кого?
– Рядом с той женщиной, я ее не знаю, стояла другая. Ростом меньше, не такая красивая, менее яркая, да и одета проще… Но мне ли, чародею, не узнать одну из самых сильных колдуний! Поговаривают, что она входит в некий тайный совет самых могучих чародеев, что правят миром… Конечно, это все враки, но то, что я видел могущественную Хакаму, – голову на отрез, что это она!
Женщина в волнении встала, заходила по комнате. Юноша, которому ее голова едва доходила по середины груди, поспешно сел, чтобы не столкнуться с миниатюрной матерью. Она металась по комнате, как быстрый огонек пламени, руки ее заламывались, она вскрикивала, голос ломался от плача, затем вдруг остановилась, повернулась к ним.
– Это неспроста!.. Мы можем узнать, где это произойдет. Ты, мой сын, узнал чародейку Миш, чей сын сейчас едет с Олегом. Ты, чародей, узнал Хакаму, что, по слухам, никогда не покидает свою зачарованную башню. Я запомнила место, где… где это… произойдет. Как только эти две ужасные женщины сойдутся, мы будем знать, что вот уже началось, уже близко… Пусть наши люди отыщут ту стену с двумя львами из темного камня… у левого льва отбито правое ухо, пусть там разобьют лагерь…
Чародей сказал устало:
– Госпожа… Я устал повторять, что сделанное невозможно сделать несделанным. Этого не могут даже боги. Но даже то, что ты говоришь… немыслимо. Ни один правитель не позволит, чтобы в его земли въехали вооруженные чужаки, да еще встали лагерем!
Она кивнула:
– Ты прав. Но трое-четверо странников, у которых под одеждой будет оружие, могут пройти везде.
– И что они могут?
– Они будут знать, за кем следить. Как только те трое приблизятся, они на них бросятся. Главное – успеть отвлечь хоть на миг! А там остальные подоспеют. И Олег будет спасен.
Чародей устало промолчал. Юноша подошел к матери, она снова сидела в кресле, но теперь еще меньше ростом, печальная, с тоскующими глазами, похожая на затравленного лисенка.
– Мама, – сказал он тихо, однако голос прозвучал твердо, – позволь, я поеду сам.
Громыко Ольга
Грабб Джеф
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер
Березин Федор