самом деле, - ей все равно придется узнать о гибели тети.
спросил он, взяв в ладони обе ее руки. Пальцы были ледяными и никак не
согревались.
Папа умер от рака три года назад. Кроме тети Зои, у меня никого нет.
диктофон первую кассету.
он, прежде чем пустить пленку.
встал, взял две чашки из буфета, налил чаю Лене и себе.
не заглушить голоса на пленке, сказала Лена.
"Честерфильда". Кротов подошел к приоткрытому окну и с удовольствием
затянулся.
доктора Курочкина. Сначала Кротов слушал спокойно, но через несколько минут
резко нажал на "стоп".
показывать, конечно, нельзя. Но и терять эти показания нельзя, ни в коем
случае. Надо добиться, чтобы доктор повторил хотя бы часть сказанного еще
раз, составить протокол и сделать все как следует".
этот шанс Кротов не хотел.
Кротов.
осторожно спросил:
всего месяц, только расписались и сразу разбежались. Второй раз было
серьезней. Собственно, мой второй муж и есть отец моего ребенка, хотя мы
расстались восемь лет назад. Но в этом году случайно встретились - в Канаде,
за Полярным кругом, в маленьком эскимосском городке. Был июнь, а там - снег
по колено, ни одного русского, только он и я. Там проходила конференция
"Женщина и полюс". Знаете, собрались бездельники из разных стран и десять
дней болтали о том о сем с важным видом. За десять дней - три банкета: в
честь открытия, в честь закрытия, а в середине - в честь участников
конференции.
он, как выяснилось, написал книгу очерков о малых народах Севера. Вот нас и
пригласили. И поселили в гостинице в соседних номерах.
погасло. Он и не знает, что я жду ребенка. У него очередная семья, десятая,
наверное, по счету. Он их меняет, не считая. Мы с ним совершенно чужие люди.
бывшем дядином кабинете, а сама отправилась в комнату, где обычно спала,
ночуя в этом доме, с раннего детства. Там все еще сидели в тонконогом
неудобном кресле ее старые игрушки - одноглазая плюшевая обезьяна и огромная
тряпичная кукла с лысой резиновой головой.
Глава 14
Бубенцов написал повесть об армейских буднях. Повесть получилась
жизнеутверждающая. Армию он изобразил в самых радужных тонах, врал не
стесняясь, описывал веселую доблесть и военное братство, мудрых
наставников-старшин и наивных, романтически-возвышенных новобранцев. В
повести гремели дружные солдатские песни, зеркальным блеском сверкали сапоги
и царила стерильная идеологическая ясность.
Повесть была опубликована в толстом молодежном журнале, потом вышла
отдельной книгой.
капризные молодые москвички прямо-таки тают от грубоватой мужественности
высокого, широкоплечего сибиряка. Не все, конечно, но многие.
женился на сокурснице, дочери одного из секретарей Союза писателей, и
поселился на теплой тестевой даче в поселке Переделкино.
двухкомнатную квартиру в писательском кооперативном доме у метро "Аэропорт",
которую выбил для молодой семьи маститый тесть.
особенно раздражало. Юрий считал, что квартира и прописка достались ему
слишком дорогой ценой, в то время как кому-то Москва дается даром, по праву
рождения. Глубокая обида на такую несправедливость засела в нем надолго и
всерьез.
писателей, а получив диплом, обменял двухкомнатную квартиру на трехкомнатную
и развелся с опостылевшей женой, поделив жилплощадь с большой для себя
выгодой.
считал, что это делается исключительно с целью его, драгоценного, удержать.
Младенцев он терпеть не мог, считал, что они только мешают жить, орут и
пачкают пеленки. Жен и детей бросал, не щадя, словно вымещал свою горькую
обиду на Москву - что не досталась она ему даром, а заставила прожить пять
лет с толстой надоедливой истеричкой.
военно-патриотические повести печатались в лучших журналах, одна за дру -
гой выходили книги, сыпались гонорары, на которые можно было беззаботно
существовать, учитывая писательские пайки, дома творчества, разбросанные по
красивейшим уголкам страны, уютный, закрытый для посторонних ресторан Дома
литераторов с отменной и недорогой кухней.
интерес представительниц прекрасного пола к его персоне, а у мужчин вызывала
зависть и уважение.
перестраиваться, и стал описывать не только ратные подвиги и нравственные
искания героев, но и их интимную жизнь - все подробней с каждой новой
повестью.
порнуху, однако печатали его все меньше, потом и совсем перестали. Таких
сообразительных оказалось слишком много, недавно еще жадный до "клубнички"
российский читатель быстро ею объелся. Гонорары за последние его опусы
оказались копеечными, а система номенклатурных благ растаяла как
прошлогодний снег.
появился Иван Голованов, земляк Бубенцова, тоже тюменец. Они не виделись
очень много лет, но, случайно оказавшись за соседними столами в ресторане
Дома литераторов, узнали друг друга - когда-то они росли в одном доме и
почти дружили.
постарался подружиться с ним вновь.
Ваней его никто давно уже не называет, а все почтительно именуют Колдун.
выпить в хорошем кабаке с каким-нибудь артистом или писателем. А уж если
писатель к тому же был земляком и другом детства, то для него всегда
находилось место за широким колдуновским столом.
о трудном писательском хлебе, о проблемах с издательствами и вечной нехватке
денег.
кого, как не у писателей, есть и антиквариат, и золотишко, и много еще
кой-чего. Вон за соседним столом мочалка сидит. Что у нее в ушах и на
пальцах, видишь? Наверняка ведь писательская жена!
писательницами, но эта, с бриллиантами, действительно была, правда, не
женой, а молодой вдовой недавно скончавшегося восьмидесятилетнего
поэта-песенника, о чем Бубенцов тут же Колдуну и сообщил.
с ней не знаком, случайно?
шапочно, и раньше никакого внимания на ее уши и пальцы не обращал.
посмотрел бы, много ли заработал своими комсомольскими песенками муж ее,
покойник. А потом и поговорим с тобой о трудном писательском хлебе.