женский голос за спиной:
- Тс-с-с... Не нужно этого делать, Насадный. Самолет действительно упадет и
разобьется на подлете к посадочной полосе.
Академик оглянулся, надеясь увидеть спутницу полярника, ту красивую
женщину, однако за спиной никого не было. Точнее, женщина-то была, но
другая, на коленях которой прыгала и веселилась годовалая девочка...
Отупевший, не соображающий, он сел на место и поставил сумку между ног.
Научный груз давил ничуть не слабее, чем куски руды, вывозимые с Таймыра в
рюкзаках вот уже много лет. Или он задремал от нервных перегрузок, или
что-то случилось со временем: час пролетел, как пять минут, и вместо
набившей оскомину песни послышался голос в динамиках:
- Закончена посадка на грузовой спецрейс до Красноярска. Бортпроводника
Кошкина просят подняться на борт.
Насадный увидел этого Кошкина: явно похмельный человек в летной куртке и с
удивительными, редчайшими, поистине кошачьими, совершенно белыми и
пушистыми усами рванулся из буфета, запутался в толпе пассажиров, упал,
разбив себе нос о кресло. И кого-то случайно ударил, потому что длинный
чеченец в дубленке вырос над головами и стал бить бортпроводника. Методично
и жестоко, однако при этом давая подняться с пола. Народ стоял полукругом и
безмолвствовал, наблюдая избиение.
- Ты ударил мой женщина! - орал чеченец на все здание аэропорта. - Зарежу,
скотина! Убью, козол ванучий!
- Бортпроводник Кошкин, пройдите в свой самолет! - блажила диспетчерша.
Через минуту на взлетной полосе взвыли моторы, заревели на форсаже и умчали
грузовой самолет в небо. Бортпроводник Кошкин с лицом, разбитым в кровь,
распухшим и теперь с ярко алыми усами, выбрался из толпы и пьяно поплелся к
стойкам регистрации. Уткнулся, слепо огляделся, побрел вправо, но снова
уткнулся в сидящих пассажиров. Наконец, какая-то сердобольная северянка
взяла его под руку и повела в туалет - умываться.
Спустя какое-то время Насадный снова увидел его: Кошкин стоял в буфете и
пил спирт, всякий раз смахивая капли с усов и переговариваясь с соседом по
столику. И это продолжалось очень долго, так что академик успел трижды
поспать, зажав ногами драгоценную сумку. Ему вдруг пришла мысль, что
полярники в оленьих дохах - представители негласной охраны, специально
прикомандированной, чтобы обеспечить безопасный пролет до Питера. Верно,
все сходится! Видимо, им стало известно о каких-то неполадках в АН-12 и он
предостерег академика, так, на всякий случай. По северным трассам машины
вообще летают часто на честном слове; на материке ни одну бы не выпустили,
а тут если обращать внимание на мелкие поломки, то вообще никуда не
улетишь.
Точно, это сопровождение! Надо было предполагать, что оно будет: не камни
везет на сей раз - новейшие, еще даже не осмысленные профессионалами
технологии, документы особой важности, и радиограмма была заведомо послана,
чтобы встречали. И не заметил бы ничего до конца пути, не появись тут
соблазн в виде грузового рейса. Охране пришлось объявиться перед Насадным,
иначе, зная норов академика, его никак больше не остановить. Если с
самолетом действительно что-то произойдет, то охрана эта просто гениальная.
Но почему они оба так знакомы и так похожи на тех людей, что нашли его на
трамвайных путях в блокадном Ленинграде?..
В очередной раз проснувшись, он снова увидел Кошкина, пьющего спирт, только
уже с другим соседом. Бортпроводник не пьянел и все о чем-то разговаривал,
жестикулируя руками и головой. Его собутыльник вдруг достал из рюкзака
большой охотничий нож в чехле, сунул Кошкину. Тот вынул из ножен широкий,
гнутый клинок, попробовал пальцем лезвие и, спрятав во внутренний карман,
подал соседу деньги.
Горячему чеченцу жить оставалось совсем немного...
О том, что грузовой спецрейс рухнул на подлете к красноярскому аэродрому,
Святослав Людвигович узнал вечером, когда, проснувшись, услышал за спиной
испуганный разговор. Публика заметно сменилась: какие-то рейсы выпустили,
какие-то, наоборот, посадили но метеоусловиям конечных пунктов. В зале
ожидания колготились сонные, уставшие от дороги люди.
- ... Дым до неба, черный такой, - рассказывала невидимая женщина. - А
когда поднялись, видим, самолет лежит, на три части разломился. И горит! Мы
так через этот дым и пролетели... Страшно, сил нет! Пятнадцать лет летаю и
боюсь! Ходили бы поезда - сроду не села...
- Вы из Красноярска? - не оборачиваясь, с внутренней дрожью спросил
Насадный.
- Нет, из Певека! - отозвалась женщина.
- В Певеке самолет упал?
- Да слава Богу, нет! В Красноярске упал, но говорят, людей мало погибло,
грузовой был...
Их нельзя было считать просто прикомандированной негласной охраной. С таким
трудом достигнутое успокоение рухнуло в один миг...
Это были те самые люди, что спасли его уже однажды в блокадном Питере,
найдя босым и замерзающим в снегу, когда людоеды сняли валенки и отобрали
бидон с водой!
Неизвестно как, где и почему, но реально существующие люди...
И надо было согласиться с этим, но призрачное существование, невозможность
до конца понять их образ жизни, тайну предназначения и миссии, ими
выполняемой в его конкретной жизни, - все это выбивало из привычного русла.
Академик чувствовал - еще мгновение, и он начнет беспомощно метаться, а
возможно, делать глупости, ибо приступало отчаяние. Столько лет потратить
на поиск и изучение астроблем, все время ощущать затылком дыхание Космоса,
в котором Земля казалась маленькой и уязвимой, зависимой от роковых
случайностей и все время ожидающей катастрофы; отдать столько сил души и
разума, дабы предугадать, спрогнозировать космическую стихию и ее
последствия, и вместе с этим- не знать издревле известного проявления
земной жизни, описанного в сказаниях и легендах.
Таинство окружающего мира, правдивое, как детский сон, и реальное, как
мечта старца, - вот что было достойно познания, что могло принести истинное
счастье. И никакие секреты, произведенные изысканиями ума, ничего не стоили
по сравнению с этим таинством.
Академик бросил сумку в кресле и пошел разыскивать полярников. Бродил,
толкался среди пассажиров, высматривая оленьи дохи, несколько раз видел
высокого чеченца со своей женщиной - долганкой, судя по орнаменту на
унтайках и дошке. Лунообразное лицо ее светилось от счастья, и горячий
жестокий кавказец гарцевал рядом с туповатой улыбкой; можно было остановить
их, предупредить, что смерть ходит за ними с ножом в руке, но Насадный
неожиданно для себя всецело предался фатализму. В сознании вызрело желание
не нарушать хода вещей, логики жизни, табу, наложенное неведомым вершителем
судеб.
В дохах и шубах из оленьих шкур и полярного волка в аэропорту оказалось
десятки человек, было легко ошибиться, попасть в неловкое положение, и
потому Насадный подходил к каждому близко, заглядывал в лицо, вызывая тем
самым вопросы или просто молчаливое недоумение. Академик вышел на улицу,
прогулялся возле здания, поглядывая на пассажиров в сумрачном свете
фонарей, приблизился к группе каких-то веселых людей возле "уазика":
полярники исчезли бесследно...
Святослав Людвигович вернулся в зал ожидания, и, пробираясь к своему месту,
издалека заметил, что оно опять занято: в кресле сидел мужчина в лохматой
шапке и держал его сумку на коленях.
- Извините, здесь сижу я, - заявил академик, пробившись к креслам.
- Да, пожалуйста! - подскочил тот. - Очень устали ноги, а сесть некуда...
Простите!
И поставив сумку на сиденье, сунул руки в карманы дубленки, нахохлился и
побрел через толпу. Насадный сквозь жесткую ткань прощупал папки с бумагами
- все на месте, и замки "молния", связанные прочной ниткой, не тронуты...
Внезапно рядом очутился выпивший стюард Кошкин, тоже чем-то напоминающий
полярника, - теперь был обряжен в талабайскую малицу. Встал напротив, держа
Мережковский Дмитрий
Орлов Алекс
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк