пребывала в некотором ошеломлении, но салон оказался просторным, чистым,
обтянутым светло-серым бархатом, а диванчик, на котором мы устроились, -
широким и мягким. Правда, машина тронулась с места погромыхивая и екая, как
томимый жаждой верблюд, но на скорости в тридцать пять километров в час
подозрительные звуки прекратились, и тряску сменило ровное, плавное
покачивание. Неторопливо и величественно мы плыли мимо купчинских
многоэтажек, а за нами, в столь же неспешном темпе, следовал белый
?жигуль-девятка? под номером Е 8209;701ВБ. Тоже не бог весть что, однако ж
не ?Волга? в бальзаковском возрасте.
к утру все-таки доберемся в Приозерск?
Аркадьевич Мартьянов) и разразился лермонтовскими стихами, немного
подкорректированными к случаю:
ужели вам позволено? Как я, ужели вы искали свой рай в моторе сем? Едва ли!
- Он перестал завывать и произнес нормальным деловым тоном:
начал громким шепотом объяснять ей, что мой друг не только ловелас и спец по
автомобильной части, но еще и фанатик изящных искусств. Обожает русскую
поэзию, читает в подлиннике Апулея и меценатствует над кордебалетом Театра
варьете. Пока я об этом рассказывал (а Паша одобрительно хмыкал и гмыкал),
мы добрались до Софийской улицы, широкой и почти безлюдной в этот час. Паша
свернул - не налево, к центру, а направо, к окраине, где стояли корпуса
овощебазы и где улица упиралась в окружную железную дорогу. За дорогой
когда-то была свалка, а теперь тянулись бетонные стены пяти или шести
огромных кооперативных гаражей. Я там бывал; кое-кто из моих
знакомцев-неудачников держит свои тачки в этих отдаленных палестинах. Мимо
гаражей идет дорога к Московскому шоссе, разбитая грузовиками, очень опасная
для лиц несведущих и потому получившая название Гробиловки. Есть на ней ямы,
есть и камни, а также холмы, колдобины, канавы, пруды и бетонные обломки с
торчащей ежиком арматурой. Словом, все, чтобы водитель поседел и выпал в
кому.
рисовался смутный силуэт ?девятки?, и произнес:
инерция вжала нас в спинку сиденья, заставив откинуть головы; мне
показалось, что асфальт встал дыбом и через секунду обрушится на нас,
прихлопнув машину вместе с водителем и пассажирами. Стрелка на спидометре
ушла за цифру сто пятьдесят, за остеклением дверец с бешеной скоростью
промелькнули овощебазные корпуса, затем - чуть медленнее - домик у переезда,
шлагбаумы и рельсы; мы еще раз повернули, сбросили скорость, взлетели на
холм, рухнули в яму и помчались устанавливать рекорд Гробиловки. Паша,
автомобильный гений, лихо крутил баранку, стены и ворота гаражей уносились
назад под грозный рык мотора, Дарья пищала - не то от ужаса, не то от
восторга, - и прижималась ко мне, а я успокоительным жестом гладил ее
коленки. Наконец мы обогнали какой-то древний ?Форд?, увернулись от
встречного трейлера (его шофер с разинутым ртом крутил пальцами у виска) и
выехали на Московское шоссе. Паша обернулся, взглянул на наши бледные
физиономии и не без ехидства спросил:
надо было его подзаводить, - объяснил я. - Насчет того, когда мы доберемся и
куда. Теперь он нас вместо Приозерска в Тихвин отвезет. Кирпичников
ухмыльнулся, но повернул все-таки на север, а не на юг. От белых ?Жигулей?
не осталось даже воспоминания.
понаблюдали, не тащится ли за нами хвост, не обнаружили ничего, выпили квасу
и тронулись дальше - на скромной скорости сто десять, притормаживая лишь у
постов и засад ГАИ. Минут через сорок Паша начал крутить головой,
оглядываться, хмыкать и посматривать в зеркальце, потом сказал:
Парголовом привязался. Только не пойму - просто из любопытства или по делу?
означенное транспортное средство, блистая черным глянцем, пронеслось мимо
нас. - ?Крутые? поехали, - со вздохом сказала Дарья.
восемьдесят и начал декламировать Лермонтова. Теперь сквозь рев и грохот
мотора до нас доносились бессмертные строки:
снова нам - то чем же их заменишь ты? Чем успокоишь жизнь мою, когда уж
обратила в прах мои надежды в сем краю, а может быть, и в небесах? Под эти
стансы мы с ветерком обогнали наглый джип, припудрив его хромированный
бампер дорожной пылью, форсировали автомобильный мост над ревущим потоком
Вуоксы и в четверть седьмого, как и планировалось, прибыли в Морозное,
притормозив у пивного ларька, дабы передохнуть и выпить чего-нибудь
освежающего. Там уже обретался хмурый пожарник Петрович, сосал из литровой
банки светло-янтарную жидкость и с мрачным видом дул на пену. Я подошел,
поздоровался с ним и, по давней традиции, заказал две кружки (вернее -
банки), для себя и для соседа.
экипаж. Потом отхлебнул пивка и разочарованно покачал головой:
кудлатой головой и спросил:
мужик? Пивом меня угощал? - Не нашли.
сперли, с брандсбойтом и лестницей - и ту не найти! Как корова языком
слизнула! - Он вдруг наклонился ко мне, обдавая сложным запахом пива, пота и
солярки, и прошептал:
выпытывал, когда, мол, хозяин будет? Клавка моя пасть разинула и давай
выкладывать, что знает и чего не знает, но я ей по сусалам? чтоб, значитца,
не болтала лишку? Ты меня, Димыч, знаешь: я чужих не люблю. Ходют тут, б..,
выпытывают? - Знаю, - кивнул я и заказал еще одну банку - само собой, для
соседа. - А каков он был? этот, который выпытывал?
похилей, так я бы по его сусалам съездил, не по Клавкиным Мы распрощались и
через десять минут достигли ограды моей фазенды. Колдобистую лесную
магистраль Паша преодолел с той же изящной легкостью, что и Гробиловку
Конечно, машина была у него зверь, но и сам он дорогого стоил, и я не
сомневался, что ему суждена блестящая карьера у Мартьяныча. Особенно если он
осилит Шекспира с Киплингом.
бродила по участку, ахала над одуванчиками, восхищалась соснами и проверяла,
не осталось ли чего на смородинных кустах, я открыл дверь, взошел на веранду
и первым делом стер тряпкой меловой рисунок на полу. Допрашивая Дарью,
Скуратов не рассказывал ей о судьбе Сергея, и я об этом тоже не собирался
говорить. Во всяком случае, сейчас. У женщины, склонной к романтике и
фантазиям, бывают странные предрассудки насчет трупов: так зачем же портить
настроение и себе, и ей? Незачем, решил я, распахивая вторую дверь - ту, что
вела в дом. В доме было сыровато. Я затащил в комнату баул, вытряхнул из
него продукты, книжки и прочее, потом окликнул Дарью:
сняла свои туфельки и зеленое платьице, покосилась в мою сторону и торопливо
влезла в старые джинсы. Правда, до того, как она натянула ковбойку, я успел
проверить, не спрятан ли в ее бюстгальтере пистолет. Потом, улыбаясь и
насвистывая, отправился к дровяному навесу.
висели на столбе, поленья были разбросаны, и те, которые выкатились из-под
навеса, промокли под недавними дождями. Я постоял, обозревая этот
беспорядок, потом сложил дрова в поленницы и занес большую охапку в дом.
Дарья уже азартно суетилась возле печки, складывала слоями старые скомканные
газеты, щепочки и корье, а также осваивала инструментарий - зажигалку и
кочергу. Кочерга, толстый железный прут, изогнутый и расплющенный с одного
конца, была в саже, и моя птичка успела перемазаться, но это, как и
хозяйственные хлопоты, доставляло ей одно лишь удовольствие. Увидев меня с
дровами, она счастливо улыбнулась. - Положи к печке, Димочка? Ты не
проголодался? Сейчас я печку растоплю, подмету на веранде и в комнате,
протру окна, сполосну посуду и займусь ужином. А потом? Мне едва удалось
сдержать улыбку.
принцесса. Щеки Дарьи порозовели, а я, убедившись в обширности ее планов,
снова направился к дровяному навесу. Наступило время изъять сокровища из
тайника и подготовить их к транспортировке. Пенал мне, пожалуй, не нужен -
хоть и небольшая вещица, а все-таки заметная. Лучше вытащить четыре
Круз Андрей
Жюль Верн
Куликов Роман
Шилова Юлия
Вронский Константин
Соломатина Татьяна