Чтение 28–й страницы книги ~Рай без памяти~

артистизм.

- Столько же и ему, - сказал Бойл, указав на меня вытянувшимся
экзаменаторам. - Подсчитайте.

- Тридцать, - подсчитал старший. - На шесть выше нормы.

- Отлично. Проверим сообразительность.

Он сел за стол - одноцветная сова среди пестрых попугаев. Рядом с ней
они еще более усохли и постарели.

- Почему тебя потянуло в полицию?

- Я уже говорил.

- Предположим, что я забыл.

- Власть и сила. Почему я выбрал сильнейшего для участия в схватке?
Потому что был качественно сильнее его. Почему вам, количественно более
слабым, подчиняется количественно более сильное население Города? Потому
что вы сильнее качественно.

Я был уверен, что мой ответ понравится Бойлу, и не ошибся. Он понимающе
улыбнулся.

- А чем же обеспечивается эта качественность - оружием? - спросил он.

Провокационный вопрос. Так бы ответил любой на моем месте. Любой
некачественный. А я должен был защищать позицию качественности.

- Не только, - ответил я, подумав. - Конечно, сила оружия - решающий
фактор в подавлении большинства меньшинством. Но оружие можно отнять или
изготовить. На оружие можно ответить оружием. А почему вам подчиняются не
только кучера и консьержки, но и директора "Сириуса"? Не выписывают же они
свои чеки под дулом наведенных на них автоматов.

Бойл засмеялся:

- Верное наблюдение. А вывод?

- Денег у них не меньше, чем у вас. Но деньги не фишки, у них должно
быть какое-то мерило стоимости.

- Что ты имеешь в виду? - прищурился Бойл, на этот раз, как мне
показалось, не дружелюбно, а настороженно.

Я вывел свою судьбу на опасный стрежень, но сворачивать не собирался.
Возможно, отсюда и не возвращаются. Но я почему-то был уверен, что Бойл в
конце концов оценит мою откровенность. С другими бы я подумал, но с
Корсоном Бойлом...

- Завод или заводы по изготовлению пищи. Пищевой комбинат вроде
химического, - решительно произнес я. - Это большая сила, чем оружие, и
большая ценность, чем деньги.

Последовал вопрос - как выстрел:

- А что ты знаешь о заводе?

- Ничего.

- Но ты же знаешь, что это завод?

- Предполагаю. А предположение - не знание.

- Ты с кем-нибудь делился таким предположением?

Спрашивал только Бойл. Тренинг-эксперты давно ушли. Экзаменаторы
молчали с серыми, как мундиры, лицами. Вероятно, таких экзаменов еще не
было.

- С кем у нас можно делиться? - изобразил я пренебрежение и равнодушие.
- С людьми без памяти?

- У тебя есть друзья.

- Они умствований не любят. Обеспечь себя - предполагай что угодно. Вот
их кредо.

- А секретарь Томпсона?

- Мы с ним почти не встречаемся. Он очень занят.

- Пишут историю, - скривился Бойл. - А кому нужна эта история? Как
трамвай превратился в конку, а в квартире погасли лампочки? Мы
восстановили телефон для себя, а Городу он не нужен. Мы замораживаем
изобретения только потому, что считаем прогресс преждевременным.
Статус-кво - вот что нам нужно. Объяснить?

- Не надо. Но я не уясняю угрозы прогресса.

- Память возвращается, мальчик. Когда-нибудь мы все вспомним, что было
и как было. Судный день, как говорят церковники... - Он посмотрел на меня,
как прицелился, и помолчал, словно взвешивая все, что хотел прибавить. -
То, что в наших руках пища, - известно. И то, что не любят нас в Городе, -
тоже известно. Так почему бы нам не завоевать любовь, когда все так
просто? Снизить цены. Пустить продукты по дешевке. Всем, всем, всем.
Уменьшатся прибыли? Не так уж страшно...

- Страшно другое, - перебил я. - Поднимется жизненный уровень,
повысится платежеспособность. Будут больше покупать, больше продавать и
больше производить. Расширится рынок труда. А за счет чего? И еще: судя по
товарным этикеткам, завод работал и до Начала. А помнит ли кто-нибудь его
мощность? Есть ли уверенность в том, что эта мощность неограниченна и
сможет удовлетворить любой спрос? А если нет такой уверенности, значит, вы
заинтересованы в стабильности положения, в сохранении нынешнего уровня
платежеспособности, в понижении, а не в повышении спроса.

- Соображает, - похвалил Бойл.

- Даже слишком, - поморщился старший экзаменатор: ему явно не нравился
такой оборот разговора, и мне он, по-видимому, не верил. Он долго буравил
меня своими колючими глазками-шильцами и наконец спросил: - А не
коммунист, случайно?

- А что это? - ответил я вопросом на вопрос как мог равнодушнее.

- Не притворяйся. Кто называет себя так в Сопротивлении?

- Это допрос или экзамен? - озлился я.

- Не горячись. За излишнюю горячность мы снижаем очки, - сказал Бойл. -
Мы и без тебя знаем, кто называет себя коммунистом, а почему - они и сами
не помнят. Мы знаем и о тебе все, что можно знать. Ты не сопротивленец и
не бунтарь. Тебе хочется хорошо жить и многим владеть. Но тебе придется
столкнуться с сопротивленцами. Вот мы и проверяем твои реакции.

- Я не считаю Сопротивление серьезной угрозой, - стараясь выглядеть как
можно более размышляющим, произнес я. - Конечно, можно достать оружие...

- Уже достают, - сказал Бойл.

- Можно отбить грузовик с продуктами.

- Уже отбивают, - сказал Бойл.

- Но пока мерило стоимости в наших руках, любая акция Сопротивления
бессмысленна.

Бойл засмеялся дружелюбно и поощрительно.

- Куда его? - спросил он экзаменаторов.

Старший сказал:

- Парень дошлый, умеет думать. Может быть, в БИ-центр?

Я счел нужным сыграть непонимание, хотя отлично знал, о чем речь.

- Вычислительный, - пояснил Бойл.

- Это там, где очкарики? - поморщился я. - Не по мне.

- Пусть начинает патрульным, - сказал Бойл. - Мне нужны люди, прошедшие
все ступени лестницы.

Экзамен окончился.

19. ТАЙНОЕ ТАЙНЫХ

Но не окончилось мое пребывание в полицейских чертогах. В почти
ресторанной столовой меня накормили отличным завтраком, подогнали в
цейхгаузе новенький золотогалунный мундир, одели в желтые канадские сапоги
с отворотами и подвели к контрольному зеркалу. Оттуда на меня взглянул
двухметровый - зеркало увеличивало, - обшитый золотом хлыщ, такой
напыщенный и нахальный, что мне самому стало противно.

- Не морщитесь, - предупредил оператор. - Что-нибудь не в порядке?

- Да нет, ничего, - вздохнул я.

Меня прижали к стене в нелепой позе, разместив руки и ноги в прозрачных
пластмассовых зажимах, почти не отражавшихся в зеркале. Но постовая поза
эта меня отнюдь не украсила.

- Зачем все это? - спросил я недовольно.

- Зеркальное отражение фиксируется особым аппаратом и передается в
Би-центр.

- Для чего?

- Если будете назначены туда на дежурство, пройдете лишь в том случае,
когда совпадет отражение. Мы сообщаем только контрольный номер.

- Канитель, - сказал я.

- Зато верняк. Любой пропуск можно подделать, а отражение - нет.

В словах седого оператора звучала гордость.

- Сами придумали? - спросил я.

- Нет. Я пришел к контрольному зеркалу уже в первое утро Начала. Все
забыл, а как работать с зеркалом и фиксировать отражение, помнил.

- И как устроено?

- Этого никто не знает. Сзади герметически закрытый цилиндр без единого
отверстия или соединения. Не требует ни ремонта, ни смазки. Видите? - Он
показал на табло, на котором проступили какие-то цифры. - Это наш
контрольный номер. Если вас назначат в Би-центр, мы сообщим его по
телефону. Вот и все.

- А отражение?

- Никто не знает, как оно фиксируется. Я проделываю только
подготовительную работу, все остальное закрыто. Отражение каким-то образом
оказывается в Би-центре и сверяется, если понадобится, тамошней
контрольной системой.

- И ни одной ошибки за девять лет?

- Ни одной.

Я подумал, что "облака" несомненно запрограммировали оптимальный
вариант снабжения этого мира продуктами. Но зачем такая строгость и
сложность контроля? Зеркала-фотоскопы, беспроволочная дистанционная
передача изображения, последующие контрольные наложения... Для чего?
Неужели "облака" не доверяли людям и сами запрограммировали полицейскую