Сам Арцеулов с трофейным "льюисом" устроился на первом этаже горящего
дома, решив никуда не уходить. В конце концов, здесь ничуть не опаснее,
чем в степи, где уже гуляют сабли мироновцев. По крайней мере, был шанс
получить пулю в грудь, а не в спину.
остатки Первого Офицерского во главе с заместителем Тургула - одноруким
Володей Манштейном. Тот, в запарке боя не узнав Ростислава, именовал его
отчего-то "капитаном" и подтвердил его решение держаться до подхода
морозовцев. Иного выхода, собственно, не было: на прорыв они уже опоздали.
авангард Миронова и ворваться в город. Весы вновь заколебались, но уже
через час с юга донеслась стрельба - к Александровску шла лучшая дивизия
Русской Армии - Корниловская...
огрызаясь, отступил, он не выдержал и заглянул туда, где провел вечер.
Взрыв разворотил все. Кирпичные стены змеились трещинами, а чей-то забытый
котелок расплющило и превратило осколками в сито. Ростислав покачал
головой: в эту ночь смерть еще раз прошла мимо. Но отвел ее не случай,
вернее - этот случай имел вполне конкретное имя. И сквозь страшную
усталость внезапно просочился стыд. Он не желал подобного подарка. Тем
более от проклятого краснопузого - потомственного дворянина Степы...
заявил, что составит особый рапорт, дабы Ростиславу дали наконец
полковника и разные нижние чины перестали бы путать звания. Присутствующий
при этом Манштейн, узнавший наконец Арцеулова, то и дело порывался
извиняться, но Тургул лишь зловеще похохатывал, грозя разжаловать Володю
за непочитание чинов.
опасаясь, что Барон вообще перестанет пускать на фронт. Слухи о
случившемся в Александровске уже дошли до Тургула. Он несколько раз с
интересом взглянул на приятеля, а затем, как бы случайно, спросил: правда
ли, что тот чуть не взял в плен красного командира Косухина.
Главнокомандующий выслушал его невнимательно: он сам только что вернулся
из-под Каховки, где высадился красный десант. Радоваться было нечему:
Александровск взят, но дальше ни Тургулу, ни корниловцам продвинуться не
удалось. Фронт стал...
съездить под Мелитополь: там тоже было жарко. Ростислав замялся. Ему было
стыдно, но он не решался сказать "да". После той ночи в Александровске
что-то сломалось в душе. Сам бой был не страшнее тех, что случались
раньше, не страшнее Екатеринодара и Камы. Но случилось нечто
непредусмотренное: краснопузый Косухин сыграл не по правилам. Между боями
враги разговаривали, такое случалось, но предупреждать об атаке нельзя,
просто невозможно. А Степа сделал это, решив выручить случайного приятеля,
теша свой пробудившийся классовый гуманизм. В конце концов, комиссары
берут верх, и в перспективе для них нет особой разницы, прибавится в
Париже одним инвалидом-эмигрантом или нет.
шла об умирающем, которому Степа не пожалел флягу с водой. Теперь же...
согласился, что подполковнику, без сомнения, следует отдохнуть. Только тут
Ростислав решился возразить, но Врангель был непреклонен, велев ему ехать
в Севастополь и ждать распоряжений. В глазах командующего Арцеулов
прочитал сочувствие к тяжелобольному, и ему стало не просто стыдно, а еще
и невыносимо плохо...
папиросой в холодном гремящем тамбуре, Ростиславу вспомнилось давнее, уже
позабытое правило. Врага отпускали, взяв с него слово не воевать - или до
конца войны, или год-другой, или просто на этом участке фронта. Никакого
слова он Степану, естественно, не давал, но он принял его условия,
послушав совета и не оставшись на верную смерть среди выщербленных
осколками стен...
оказался целый пакет (Валюженич любил писать основательно). Послание было
напечатано на машинке, вдобавок Тэд приписал еще пару страниц своим
чудовищным почерком. К счастью, послание было на английском, и Ростиславу
не пришлось продираться сквозь дебри Тэдова польско-русско-американского
воляпюка...
схемами церкви святого Иринея и дома Карла Берга, а также присланной
фотографией. На фото улыбающийся Тэд и хмурый Степа были запечатлены на
фоне Версальских фонтанов. Арцеулов аккуратно разорвал письмо на мелкие
кусочки и сжег их в пепельнице. Фото решил оставить - оно было не
подписано, и никто, включая фронтовую контрразведку, не сможет догадаться,
кто были изображенные на нем двое молодых людей в костюмах по последней
парижской моде...
нахлынувшие мысли в относительный порядок. Теперь он ощущал не только
стыд, но и бессилие. Он наконец понял, что не давало ему покоя с первой же
минуты приезда в Крым, в армию Барона. Арцеулов ошибся. Стараясь угнаться
за второстепенным, он упустил главное...
увольнении в отставку и ехать в Париж. Второй - оставаться здесь и ждать -
то ли случайной пули, то ли подсказки...
здесь почти ничего не напоминало о войне. Лощеные тыловики прогуливали дам
по Большой Морской и Историческому бульвару, посещали рестораны, где за
ужин выкладывали сумму, равную месячному окладу офицера, и откровенно
обсуждали, чем займутся в случае эвакуации. На тыловую сволочь Арцеулов
старался не смотреть. Это было нелегко: Севастополь гулял, веселился и
даже пускал фейерверки.
Графской пристани. Деньги покуда были. Он почти не тратил жалования, к
тому же контрразведка после нескольких напоминаний вернула ему
конфискованные фунты. Ростиславу повезло: его усадили за спрятанный в углу
столик, откуда не было видно зала и даже визгливый шум оркестра доносился
не так явственно. Официант, заметив опытным взглядом пачку фунтов в
бумажнике посетителя, извернулся и принес бутылку довоенной "Смирновской".
Пить Арцеулову строго запрещалось, но в этот вечер настроение было
настолько мерзким, что он пренебрег наказом эскулапов. Хмель не брал -
привычные фронтовые нормы были куда круче...
популярную на весь Крым песню про гимназистку седьмого класса, слышались
утробный гогот и пьяные вопли. Нет, под Александровском было все же проще.
Не надо думать о том, что защищают они не Россию, а тыловых шкур и наглых
спекулянтов, которые ничуть не лучше господ большевиков. Те, по крайней
мере, не изображают из себя защитников Отечества... Арцеулов подумал, что
Степа - изрядная сволочь. Ему не надо было предупреждать об атаке - и все
бы уже кончилось. А еще лучше, если б красный командир Косухин все-таки
пристрелил его на берегу Белой. Тогда умирать было легко: впереди маячила
Столица, и смерть казалась такой простой и нужной...
словно отвечая его мыслям. - Там для таких, как мы, нет покоя...
бокал. Лицо его было таким же, как и раньше, - спокойным, приветливым, и
так же странно смотрели пустые неживые глаза. Даже шинель оставалась
прежней - зеленой, поношенной. Сейчас, вблизи, можно было увидеть
несколько сквозных прожженных дыр: на боку, на животе и одну, самую
большую, - напротив сердца...
брат-вояк...
Челкеля; он мог еще сомневаться, то теперь знал, с кем имеет дело.
Непонятно лишь - почему. Он ведь никогда прежде не встречал этого
улыбчивого чеха.
поставил на скатерть пустой бокал. - Я тебе должен, Ростислав.
хочешь поговорить, то тебя ждут.
вспомнили! Его не списали в отставку!
пещерный город. Тебя будут ждать там послезавтра, перед заходом солнца.
Будь осторожен, брат-вояк... Прощай...
выдержав, взглянул из своего закутка: подпоручик спокойно шел по кишевшему
публикой залу. Никто, казалось, не замечал неожиданного посетителя, но,
странное дело, люди расступались, испуганно оглядываясь, на лицах
проступало недоумение и страх, словно в жаркую летнюю ночь внезапно
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Куликов Роман
Шилова Юлия