того только и заел хмельное редькою.
Богоматери; перекрестился.
кость], добыл кленовые в клетку изрисованные тавлеи, разложил на столе,
пригоршней вычерпал костяные воинства; расставил по клеткам как положено.
Себе - белую дружину, по обыкновению; Ондрею - черную.
медля.
такого: либо сам тотчас приносил, либо посылал кого, и посланный
оборачивался вмиг.
не вспылил, сдержался.
- отлегло.
Подумал. Поворотил доску черным полком к себе.
игру. Но и то верно: невместно было. Не холопу белыми играть. А черными
так Ондрюха навострился, что и одолевал подчас; поддаваться запретил Борис
Микулич накрепко, еще обучая. Но обучал-то для смеху, а после и сам
дивился: ишь, откуда ж у холопа зверовидного, у двуногой плетки этакий
разум взялся, чтоб в княжьей забаве мастером стать?
исподлобья на вошедшего чернеца. - Што, отче?
и понятно стало без слов. Но сердце не желало поверить, цеплялось, глупое,
за соломинку: а вдруг?.. ведь для извещенья о беде и холопа бы хватило...
обращаясь, широко перекрестился монах, - помяни в вере и надежде бытия
вечного новопреставленного раба твоего Андрея...
по скорбному голосу, не по смыслу слов даже, а по чужеземной непривычности
звучания холопьего имени понял боярин: свершилось.
подмигом - а подмига-то и не вышло. Сам понял: скверно получилось,
крикнул, будто на дворового. И монах уловил; вскинул удивленные глаза,
неявно осуждая.
поволоку в голове пробилась злорадная мыслишка: а вот тебе, холопище, за
уход самочинный от хозяина! Вкусен мед, ан не выпьешь! Ну, сам виноват,
пускай чернецу достанется...
пяти-то чар, что обида та на разлучницу костлявую, что чернец вовсе ни в
чем не повинен; показалось и утвердилось в воспаленном мозгу - вот, в очи
плюнули отказом, а за что?
стыдишься?.. или мною гребуешь? [брезгуешь (др.-рус.)]
Не пью я; да и тебе не время для пития - ворог у стен...
настало праздновать; кончились поганые, уйдут не сегодня завтра. Так что
уж снизойди ко мне, к Борьке сирому, не откажи чару испить...
давно уже в Козинце, едва ль не шестой годок, а все как чужой: ну службу
блюдет, ну поклон при встрече отдаст, а по-людски посидеть - никак, и
слова лишнего не молвит; сидит у себя бирюком. Прежний-то попик был хоть
куда: и с чаркой знался, и байки сказывал, и в тавлеях толк знал...
[в те времена православная церковь не очень одобряла шахматы, да и прочие
игры]
а поведай-ка: за какой-такой грех тя, агнца невинного, к нам-то сослали?..
даже, и с недоброй радостью понял воевода: уязвил! А что, разве не истина?
Былинные-то времена позабыты, быльем поросли, и ныне в глухомань
козинецкую разве ж пошлют служить путевого? Фома да Анания, угодники,
князьям самим ныне надобны. А Козинцу и что похуже сойдет. Епифаний вот,
покойный, как приплыл, так сразу и скрывать не стал: за пьянство послан; а
допрежь него - Гервасий, и тож за пьянство; а Стефан, еще при батюшке, так
тот и вовсе не святой, нагишом на срамной девке был пойман игуменом... Чем
этот лучше? Отчего гордится?
Микулич за рукав - и дернул. И покатились на пол со столешницы тавлейные
бойцы, да этого уж и не заметил воевода.
Киев! Батя бати моего с князь-Ондреем на щит его брал! а сам батя с
дружиною Всеволода ходил, Киев твой оборонять от половцев по зову
Ростиславича! Сгнил Киев, кончился...
слюной в лицо чернецу:
Ведь не знает же, капли малой не разумеет, куда послан, зачем. А отцы
киевские, что - знают? Тож дурни дурнями, посылают по обычаю в Козинец что
похуже. Да и то сказать: мудрые на Днепре перемерли давно, а нынешние
разве и сами правду ведают?
насторожившись. - Так ведь?
монах любопытен - тут уже, почитай, всех переспрашивал, да ведь смерды
одно и могут - байки плести, а как оно было на деле - кто ж знает, кроме
самого воеводы?
монах отчаянно. И споткнулся взглядом о лукавый боярский прищур.
грешок тебя, мыслю, и расстригли бы вовсе. Ну а ежели заклялся меду не
касаться, так один раз - не преступленье, Бог милостив. Выпей - и не утаю,
вот те крест.
Микулич: а не врет ведь бедолага, и впрямь хмельное поперек нутра. Но - не
рвать же затею! Улыбнулся воевода шире прежнего: а ну пей! веселием
питейным Русь стоит и вовеки выстоит...
горло набились, и опять взглянул с мольбой поверх края чары.
дохлебал вчистую, до самого дна осушил. Дернул кадыком, щуря веки;
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Каргалов Вадим
Пехов Алексей
Елманов Валерий
Суворов Виктор