отослать его. И поэтому истязали себя оба. Поминутно то у него, то у нее
вдруг выплескивался наружу поток слов - и так же резко обрывался. Давно бы
следовало закончить, положить конец, подвести черту - и разойтись. Но нет,
они продолжали свой мучительно-бессмысленный разговор.
понятие. Мне, видимо, при рождении на лбу это написали, вожгли в мозг - будь
хитрым, ловким, умным, - и чересчур приспосабливающимся, примиримым. Тогда
как остальные не выдержали, я пытаюсь ненавистью оправдать себя, а на самом
деле - просто боюсь. Чего? Ангелов? Нет, неизвестности. Пойми, это болезнь,
нет, это мука быть здесь, говорить с тобою, поведывать тебе все это через
боль. А ведь ты сама должна понимать.
словами, было видеть, как там, на Буле, ты взглянула на меня - с тем, чтобы
причинить мне эту боль, чтобы унизить даже, а ведь я поступил, как требовало
этого от меня мое естество.
меня прийти к нему. Воздай людям по-своему, сказал он тогда мне, и я
спросила: как, Господи? И он сказал: будь свидетелем моим пред людьми. А с
сущностью своей языческой расстаться не хочешь, спросил он меня. Остаться
тою же хочешь? И я ответила: не хочу, Господи, возьми ее у меня. Но я ничего
не почувствовала, когда в то же мгновение облек он меня судьбою Шехины. И я
стала ею. Как древо, прогнулась ты под бременем этим, сказал он.
прежде, ибо требуем от тебя этого мы? Брось людей, брось тяготы мира на
растерзание и глумление нам, Архонтам мира сего, ибо не нуждается в
заступниках? А слов его не помнишь: "Горе миру от соблазнов, ибо надобно
придти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит"?
Человеку! Что же говорить о вас? Пауза. Рука его сжалась в кулак и сдвинула
чашу, из которой пролилось вино.
песнопениях и славословиях, забыли о людях. Любовь ваша к ним превратилась в
привычное сюсюканье, а нет ничего хуже привычки, ибо она есть зло меньшее.
Криком искричитесь, воплем извойтесь, а не заставите любить вас насильно,
гордецов вселенских! Так же, как люди верные, стойкие и благостные
удерживают в этом мире тебя, так и те люди, коих зовете вы мерзкими, греху
преданными и недостойными, удерживают здесь нас.
вражды и растления, вам по нутру хрипота в горле от несчетных споров,
утверждающих вашу хваленую святость, вы содействуете ложным проповедям и
лжепророкам.
мнение объявлять хулою и лаем небес! С миром покончить хотите? А миром
покончить не хотите?
они на земле? Недостойны они всяческой милости, предатели, но смерти
достойны!
Господина, кинулись по кустам, будто собаки алчные.
исправиться. И перестань корчить из себя праведницу. Ты наша.
исправить, что же тогда обращать меня, закосневшего? Лучше подумай,
основательно. хорошенько подумай - и вернись. Ты ведь Дитя Нуна. Тебя не
простят сейчас, пусть даже ты отречешься у всех на глазах. Но лучше быть
запоздавшей, чем подвергнуться всемирному позору.
но я есть. Люди, не ты, поймут меня. - Они не верят. Они не поймут.
дьяволам!
ушами, его языком. Он нашел хорошую заместительницу.
прародителя.
сердца и свое сердце разбередил.
душой - не живешь. И если не любишь людей - тоже не живешь. Пауза. И после
паузы он сказал, подойдя к ней:
внезапная судорога прошла по их телам, когда объятья разомкнулись, лица их
были спокойны и холодны.
ХОР
кто-нибудь из богов, на Олимпе живущих, с кружкою шлет золотою
отец-молневержец Ириду, чтобы для клятвы великой богов принесла издалека
многоимянную воду холодную, что из высокой и недоступной струится скалы. Под
землею пространной долго она из священной реки протекает средь ночи. Эта ж
одна из скалы вытекает на горе бессмертным. Если, свершив той водой
возлияние, ложною клятвой кто из богов поклянется, живущих на снежном
Олимпе, тот бездыханным лежит в продолжение целого года. Не приближается к
пище - амвросии с нектаром сладким, но без дыханья и речи лежит на
разостланном ложе. Сон непробудный, тяжелый и злой его душу объемлет.
Медленный год протечет, и болезнь прекращается эта. Но за одною бедою другая
является следом: девять он лет вдалеке от бессмертных богов обитает, ни на
собранья, ни на пиры никогда к ним не ходит. Девять лет напролет. На десятый
же год начинает вновь посещать он собранья богов, на Олимпе живущих.
x x x
сидя в своем огненном мире, наслаждался осознанием безмерной власти и своею
избранностью. Второй из всех Детей Нуна, он был избран князем мира, и его
вовсе не смущало то, что для другого носило бы название "на вторых ролях".
Он совсем об этом не думал, ему это даже не приходило в голову. И совсем не
думал он о хождении по костям своих предшественников, плясках на могилах и
прочих тому подобных неприятных вещах. Кебес даже гордился тем, что друга
его Сутеха провозгласили Сатаной, втайне завидуя ему, да и как не
завидовать, коли почетно это в глазах Семей Горы и Детей Нуна, почетно
олицетворять собой геройство и отвагу - пойти против Осириса, быть Тифоном.
Всяк захотел бы такой участи, но далеко не каждому дано удостоиться ее, ибо
не хватит ему воли и дерзости. Так думал он.
с огнем. Поэтому его мир прихотливо и странно сочетал в себе эти
привязанности своего хозяина, сливая воедино противоположное и отбрасывая
всяческие установления. Геральдическими цветами его мира были красный и
желтый. Геральдическим зверем - крокодил. Стихией - огонь. Символом -
вертикальный столп, опора, и лестница. Здесь были вулканы и реки лавы,
непрестанные пожары озаряли небо колышущимся, набатным сиянием, а треск,
вой, бушевание изменчивой стихии наполняли воздух. Олицетворением этого
дикого мира был его хозяин, бен Кебес.
потоков, в которых сновали и плавали гигантские и невозможные огненные
крокодилы, под небом цвета алого пожарища. Здесь не было ничего, кроме
возносящихся к закручивающемуся в свиток небу желтых столбов с редкими
настилами перекрытий того же цвета и лестниц, спешащих все к тем же небесам.
Эти грандиозные конструкции тянулись до самого горизонта и производили
впечатление чего-то фатально недоконченного, будто те, кто строил их,
бросили свое дело на полпути и разбежались - то ли из боязни, что все это
обрушится им на головы, то ли из-за страха поджариться до времени или
закоптиться в смрадном дыму. Мес с любопытством начал осматриваться, но
потом бросил: конструкции были утомительно однообразны. Полезнее было
отыскать самого хозяина этого огненного долгостроя.
доносящемуся с одной из площадок высоко наверху:
и ты вздыбился, праведный, и пожрал в великой спеси своей мировые светила, и
златую колесницу Ра, и млечный серп Хонсу, ты, который, землю ногами
попирающий, небосвод локтями распирающий, волосами звезды сметающий, стал
царем мира, крокодил великий!"