Чтение 28–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

И Коминт завертел шепелявый диск довоенного телефона.

Надежда, мать индейская, приехала через полчаса, прелестная, как
всегда, и в шубе из соболей, наглядно подтверждавшей слова Коминта.

- Привет, папуля, - чмокнула Коминта в щечку. - Что, Николай
Степанович, дело свое решили открыть?

- Дело мое давно закрыто, - сказал Николай Степанович, улыбаясь. -

Хорошеешь, Надежда.

- Хорошей не хорошей, а с двумя присосками никто не возьмет, -
сурово ответила Надежда. - Да и на фиг. Что тут у вас?

- У нас тут вот, - и Николай Степанович разложил перед нею листы.

Пока она сидела над бумагами, мужчины вернулись на кухню,
поставили чайник, покурили, отразили с немалыми потерями набег
индейцев, узнали от Ашхен все омерзительные подробности отставки
Чубайса, погадали, какая же актерская сволочь пойдет кривляться на
юбилей Жириновского, а потом, послушав выпуск новостей, постановили
сообща, что понятие "предупредительный выстрел в голову" должно стать
правовым...

Вернулась Надежда - с бумагами и очень серьезная.

- Николай Степанович, - напряженно сказала она. - Наша семья
обязана вам многим. Может быть, всем. Но у меня двое детей, у Таськи
сын, и родители уже не молоденькие. Я не хочу знать, чем вы
занимаетесь. Но я хочу, чтобы нашего дома это никак не касалось.

- Иди сюда, - сказал Коминт. - Пригнись... - и влепил ей такого
леща, что задрожали стекла. - Не смей, поняла? Если бы не он, была бы
ты блядь детдомовская, а не...

- Ты не понимаешь, папа, - сказала она так, как будто ничего не
произошло. - Ты просто ничего не понимаешь. Это же... Вы все ничего не
понимаете. Идет совсем другая жизнь, и вы, дорогие мои люди, в этой
жизни, уж простите, никто...

- Надя, - сказал Николай Степанович, - я не сомневаюсь, что это
очень опасно. И очень важно. И для меня, и... для многих других. Но я,
старый дурак, не могу понять, что здесь написано, а учиться мне
некогда.

- Что вы хотите с этим делать? Публиковать, разоблачать?..

- Ни боже мой, - сказал Николай Степанович. - Только для
собственного употребления.

- Хорошо... Если в двух словах - то это документы на продажу за
рубеж золота и платины. Нелегальную продажу. Десятками тонн.

- Нормально, - сказал Илья.

- Точно, что нелегальную?- спросил Николай Степанович.

- Точнее некуда, - Надежда помрачнела. - Золота этого никогда не
добывали...

- Надежда! - Николай Степанович просиял. - Вот это я и хотел
услышать - не представляешь как! Еще раз, извини за занудство: это
абсолютно точно?

- Если то, что здесь написано:

- Ясно. А вычислить, кому принадлежат эти бумаги, ты способна?

- А тут и вычислять ничего не надо. Куделин Виктор Игнатьевич,
директор горнохимического комбината "Полиметалл". Ой, не связывайтесь
с этим, Николай Степанович... Министров запросто взрывают...

- Я, к счастью, не министр, - сказал Николай Степанович. - У меня
другая квалификация.

Промедление смерти. (Киев, 1921, сентябрь)

Яков Вильгельмович держал квартирку на Подоле. Хозяйка была
настоящая ведьма, но готовила божественно и лишних слов всуе не
произносила. Первые дни пребывания мы просто и бесстыдно отъедались...

Так безнадежный путник, набредя нечаянно на сокровенный оазис,
падает без сил - а для него уже расстилают ковры в шатре и запекают
цельного барана в цельном верблюде. В баране тоже, помнится, кого-то
запекали, не то фазана, не то акрид, уже точно и не скажу. И названия
этого блюда не припомню. Вот шейха помню хорошо, а его младшую жену -
еще лучше...

Здесь вместо акрид были пампушки с чесноком к борщу, вместо
верблюдов - гречаныки, а баран был кабанчиком, только кусками. Яков
Вильгельмович с неожиданной для его лет прожорливостью убирал все, что
ни подавали. Изредка он выслушивал доклады хозяйки, которая была с ним
необыкновенно почтительна, а на меня глядела, как дворецкий Одиссея на
женихов, разоряющих дом.

Околоток был глухой, разбойничий, поэтому жить нам было спокойно.
Чекисты редко заглядывали сюда даже днем, да и то лишь за самогоном.
Яков

Вильгельмович и самогон убирал аккуратно, а на мой вопрос, не
могут ли ему повредить такие количества, ответствовал, что пивал в
свое время Кубок

Большого Орла - и вот ничего, жив остался.

К тому времени я уже уверился во многом и не сомневался, что Кубок
Большого

Орла Яков Вильгельмович действительно пивал.

Поскольку был он не Вильгельмович, а Вилимович, и фамилия его
подлинная была Брюс. Джеймс Уильям Брюс. Соратник Петра Великого и
автор знаменитого Брюсова календаря..

Сам он в свой календарь, впрочем, не заглядывал и прогностам своим
не верил:

Не знаю, почему, но я открытия эти воспринял с легкостью. Мир стал
яснее.

- ...Что же касаемо долгоживучести, то и вас не минет сие, вьюнош.
Ежели, конечно, решитесь. Окончательно и бесповоротно. Поелику учение,
вас ожидающее, требует от персоны, его воспринимающей, сил, натурой не
предувиденных. А кроме того, слишком ценен дар, подобный вашему, чтобы
вверять его телу слабому и уязвимому.

- Так мне и присягу придется приносить?

- Всеконечно. И покрепче Государевой будет присяга. Не смертью
караемо отступничество, не обольщайтесь. И Тот, кому присягнете вы, от
престола своего не отречется.

- И что же - меня пуля не будет брать? Яд?

- Ну, ежели кирасу носить вздумаете, то и пуля не возьмет. Нет,
ранить вас можно будет, но очень редкая рана окажется смертельной для
вас. И переносить их вы будете без гнилой горячки и прочих
приятностей. Да что далеко за примером ходить? Григория Ефимовича
Распутина вы ведь помните?

- Как? И он тоже?..

- Куда же без него. Незаменимый был столп, да смел слишком. Он
ведь, надо вам знать, еще с Аввакумом Петровым начинал, постарше меня
был летами - а не уберегся малости самой, пустяка... жаль. Прошляпили,
проглядели, да ведь и отвлекающий маневр окаянные масонишки недурно
продумали. И вот вам, пожалуйста: где Россия? В три дни не стало.

- С площадей все это, наверное, иначе виделось.