Чтение 28–й страницы книги ~Князь Владимир~

-- Но не рубят же им головы,-- огрызнулся Владимир,-- как было принято, я слыхивал в детстве, в седую старину! Как до сих пор степняки делают. Но ты прав, волхв. Я уже чую, зачем показал мне это, будь ты проклят! Будь проклят, что сам не смог решить, а и это взвалил на мои плечи!

Сгорбившись, он пошел к выходу. В дверном проеме качнулся, как слепой задел плечом, пошарил руками по стене. Борис взял лучинку из пучка, пошел следом, освещая путь трепетным огоньком. На душе было тревожно, тяжко, и страшился оттого, что не ведал: правильно ли содеял?

Владимир только через неделю явился к Борису. Теперь он сам выглядел будто провел не одну ночь в пыточном застенке. Глаза ввалились, а голос был сух и мертв:

-- Когда ты решился показать мне?

-- Когда ты повелел скарать на горло лесного человека. Я слышал, почему ты так велел.

Владимир кивнул:

-- Я так и понял. Тогда ты знаешь, что я считаю верным.

Борис поник головой:

-- Знаю. Но я хотел, чтобы сказал это ты.

Лицо Владимира дернулось, он сгорбился еще больше. Не глядя, велел:

-- Пойдем.

-- Ты... сам?

-- А у кого рука поднимется? Все хотите быть чистенькими.

Стража хотела было идти за князем, Владимир резко велел остаться. Без всякой охраны, если не считать тайной тавровской, пришли в тайному ходу и спустились в хранилище. Владимир послюнил палец, повертел над головой. Тяга чувствуется, иначе здесь бы писцы задохнулись. А выходы наверняка так запрятаны, что даже густой дым рассеется через ветки, дерн, наружу выберется лишь нагретым воздухом.

В углу стоял тяжелый молот, раньше там был веник. Светильники горели ярко, а вдоль стены высились три огромных узкогорлых кувшина. Владимир уловил запах масла, очень напоминающий горючую смесь, именуемую греческим огнем.

Он ухватил молот, страшась передумать. Глаза его были отчаянными. Губы едва шевельнулись, но если Борис и не услышал слов, то угадал:

-- За новый мир!

Хруст и треск был такой, что Борис уже начал тревожиться, но князь крушил стопки глиняных пластинок, разбивал дощечки с чертами и резами, сваливал трубки бересты воедино. Когда остановился, тяжело дыша и весь покрытый красной пылью, Борис сказал тихо:

-- Пора, княже...

Владимир отшвырнул молот, пинками опрокинул кувшины, отступил от черной горько пахнущей лужи. Помещение наполнилось густым тяжелым запахом.

Не глядя, нащупал на стене светильник, швырнул себе за спину и вслед за Борисом выбежал из хранилища. Борис уже протянул ему руку, его силуэт четко вырисовывался на звездном небе, когда внизу гулко бухнуло, земля дрогнула, дернулась как норовистый конь. Снизу толкнуло жарким воздухом.

Борис опустил за ним ляду. Мгновение стояли, тяжело дыша, затем так же молча разошлись в разные стороны. В эту ночь, как узнал Борис позже, князь впервые за последние годы напился, валялся голый, рвал в беспамятстве на себе волосы, кого-то клял, плакал, просил прощения.

Часть ЧЕТВЕРТАЯ

В лето 6495 пошел Владимир с войском на Корсунь,

вошел в город с дружиной своей и послал к царям

Василию и Константину сказать: "Вот взял уже ваш

город славный. Ежели не отдадите сестру свою за

меня, то сделаю и вашему городу то же, что и этому"

"Начальная Русская Летопись" Глава 38

-- Что стряслось? -- встревожился Владимир.

Войдан долго мялся, отводил глаза, что совсем не было похоже на прямодушного воеводу. Владимир сказал резко и раздраженно:

-- Ты не в Царьграде! Говори в лоб.

Войдан пожал плечами:

-- Бывает, что слово, как обухом... Княже, базилевсы все-таки решились отдать Самуилу свою красавицу сестру...

Холодная рука ужаса стиснуло сердце Владимира:

-- Н... ну?

Войдан старался не смотреть на побледневшее с желтизной как у мертвяка лицо князя, будто выкачали всю кровь. Тавр понимает так, а он, Войдан, видел, как этот витязь, тогда еще мальчишка, смотрел на маленькую принцессу.

Владимир даже осел, словно из него выдрали главные кости.

-- Ее,-- подтвердил Войдан несчастливо.-- Царьград не хочет с ним ссориться... У болгар слишком велика армия. И стоит она на границах империи.

Владимир вскрикнул:

-- А где войско Гатилы?

-- На южных кордонах,-- ответил Войдан понимающе.-- Что ты хочешь?

Владимир в растерянности поднялся, забегал по комнате. Пламя светильников отбрасывало корявые хищные тени, те страшно изгибаясь, перепрыгивали со стены на стену.

-- Не знаю... Но я не могу этого так оставить!

Голос Войдана был глубоко сочувствующим:

-- Эк тебя зацепило... Но, может, ты и прав. Для чего живем и воюем, как не из-за любви женщин? Даже если говорим, что нам нужны богатства, горы злата, то разве не для женщин? А эта Анна... из-за нее воевать стоит.

Владимир опомнился, постарался сделать голос сдержанным:

-- Я говорю не о войне. Так, маленький показ силы! Двинуть туда войско, разорить пару городов, пожечь виноградники, а кто не успел убежать и схорониться, тех на колья, распять на крестах, ежели христиане...

Войдан поднялся, а уже от двери сказал сочувствующе:

-- Я не думаю, что ее отдадут так сразу. В государственных делах разве сразу что решается? Ее будут готовить к отъезду месяца три-четыре. Приставят толмачей, чтобы язык болгарский выучила, обычаи, обряды... Поедет не одна, целый двор слуг и служанок попрет... У тебя еще есть время, княже! Правда, в обрез.

На этот раз Владимир, потребовал руки Анны для себя, а сам двинул войска на империю. Царьградский двор, как доносили послы, оказался меж двух огней. С северо-востока наступали войска Самуила, громили немногочисленные пограничные войска, захватывали города, а с севера двинулось огромное конное войско русов. И тоже с ходу сшибли пограничные заслоны, захватывали города, жгли церкви и бросали в огонь священников, но самое страшное было другое...

Ко двору донесли, что войско русов не останавливается для грабежа, идет в направлении их Константинополя!

Василий, бледный от недосыпания, вызвал советников. Голос его дрожал:

-- Мы не можем отказать Самуилу! Мы уже пообещали...

-- Обещание можно взять обратно,-- осторожно сказал один из советников,-- обещания вообще выполняются редко.

-- Да,-- согласился Василий,-- но это разъярит болгар еще пуще! Что делать?

После многочасового обсуждения один из советников сказал измученно:

-- Я знаю одну молодую и очень красивую девку... Она обслуживает гостей в портовом притоне. Прости меня, Величайший, но она похожа на твою блистательную сестру. Не как две капли воды, но...

Василий кивнул угрюмо. Та девка могла быть в самом деле сестрой, его отец бывал в разных местах и разных женщин греб на свое ложе.

-- Что ты советуешь?

-- Одним ударом двух зайцев! Нарядить эту девку, обучить как держаться и отправить Самуилу! Там она будет греческой принцессой, женой болгарского царя. Никто не заподозрит обмана.

Василий поинтересовался настороженно:

-- А девка сама не проговорится?

-- Как можно, Величайший! Для нее это смерть. Но она хитрая и отважная, сама будет рада такому повороту.

Василий задумался. Наконец лицо чуть посветлело надеждой:

-- А Владимиру, который тоже требует руку Анны... скажем, что отдадим только в случае, если повернет свои войска на Самуила! Ведь если он готовится стать нашим родственником, то должен помогать нам, не так ли?

Владимир по договору, заключенному наспех, повернул русские войска на Самуила. На этот раз не остался в Киеве, поехал во главе передового отряда. Воеводы переглядывались, странное нетерпение и даже страх великого князя бросались в глаза.

Пока пешее войско глотало пыль на летних дорогах, отборная конница прошла горными дорогами, обрушилась в долине на ничего не подозревающие войска болгар. Сражение длилось до темноты. Болгары дрались храбро, но численное превосходство и внезапность нападения обеспечили победу. Владимир велел не преследовать отступающих, а когда к нему привели пленного воеводу болгар, сказал сочувствующе:

-- Перевязать раны, накормить. Ждать моего слова!

Рано утром его растолкал Тавр:

-- Княже... Важная весть из Царьграда.

Сон как ветром сдуло с Владимира. Он подхватился, глаза были дикие, вытаращенные:

-- Что? Что стряслось?

-- Наш человек сообщил, что сестра базилевсов со своим двором отправлена к своему жениху.

Владимир застыл, в голове возникла боль, а перед глазами почернело. Как сквозь плотный занавес из шкур слышал голос боярина, но не понимал слов. Наконец черная пелена отступила, оставив в ушах слабый звон, а в теле странную слабость.

-- Анну... к Самуилу? Они обманули меня?

Тавр хмыкнул сочувствующе:

-- Чего ждать от ромеев? Обманывали всегда. Но тут есть одна странность.

-- Ну-ну?

-- Твой друг Олаф прислал весточку.

Он протянул Владимиру клочок бумаги. Владимир приоткрыл полог шатра, чтобы падал свет, впился взглядом в замысловатые значки. Они с Олафом придумали однажды для тайных сношений. Просто играли, никто всерьез не думал, что такое понадобится на самом деле!

-- Ну что там? -- спросил наконец Тавр в нетерпении.

В голосе доверенного боярина была ревность. Владимир медленно поднял голову. Тавр поразился заблестевшим счастьем глазам князя. Бледное лицо медленно наливалось жизнью.

-- Анна... все еще во дворце.

-- Как это? -- не понял Тавр.

-- Я сам еще не сообразил... Но ромеи снова задумали какой-то обман!

Он стремительно повел конное войско навстречу Самуилу. Тот не успел развернуть свои войска, как Владимир обрушился спешно, стремясь воспользоваться выгодным положением своих войск. Старые дружинники успели подумать, что он подобно своему блистательному отцу умеет одерживать победы благодаря умелому наскоку, внезапности.

Сражение было в разгаре, когда подоспели пешие полки. Не останавливаясь, прямо с ходу они устремились в сечу. С этого момента уже всем было ясно, что никакое мужество не спасет болгар. Владимир одерживал победу так же уверенно, как в этих же краях побеждал его отец.

И опять Владимир запретил преследовать убегающих, а к тем, кто отступал, сохраняя ряды, велел послать гонцов. Напутствовал:

-- Пусть подбирают раненых! Помех чинить не будем. И все свои святыни могут взять, даже если они христианские.

Бирючи ускакали. Владимир после некоторого колебания сказал Тавру:

-- Вели послать гонца к Самуилу. Я приглашаю его для личной встречи.

Тавр вскинул брови:

-- Зачем?

-- Хочу предложить мир.

-- Мир? -- ахнул Тавр.-- Это он должен просить мир! На любых условиях.

Владимир поморщился. Голос стал сухой:

-- Шли гонца.

Переговоры о встрече длились недолго. Удивленный и заинтригованный Самуил согласился встретиться в середине долины. Его будут сопровождать трое воинов, как пусть сопровождают и князя русов, но воинов оставят за сто шагов, чтобы не слушали.

Тавр неодобрительно мотал головой, как конь, которого достали слепни, Войдан понимающе сопел.

Владимир выехал на встречу, взяв с собой Кремня, Мальфреда и Рогдая. Тавр сказал вдогонку в сердцах:

-- Дурень ты все-таки... Кольчугу не одел!

Воины за спиной Владимира были закованы с головы до ног в железо, но он скакал в простой белой сорочке, распахнутой на груди. Сзади земля гремела под тяжелыми конями, одинаково добрыми в стремительном беге и в натиске на стену из щитов и копий.

Когда он был уже почти на середине долины, встревожился, из далекой стены деревьев показался всадник. Он был на легконогом коне, тускло блестел железный шлем, посверкивали бляхи доспеха. Он придержал коня, глядя на русов.

Владимир торопливо распорядился:

-- Назад! Все -- назад! Иначе заподозрит предательство или засаду.

Кремень знал уже требовательную нотку в голосе князя, когда спорить -- голову потерять. Молча повернул коня, ударил в бока шпорами. Рогдай и Мальфред с гиком понеслись следом.

Владимир с трепетом смотрел на приближающегося всадника. Самуил ехал один, из леса очень нескоро показались двое всадников, но остались там.

Когда он приблизился, Владимир сказал первым:

-- Благодарю тебя, что поверил! Я вижу, ты даже не взял гридней.

Самуил угрюмо смотрел на него черными, как ягоды спелого терна, глазами. Он был молод и красив, но лицо было усталое. Доспехи были помяты, кое-где недоставало бляшек, сорванных ударами русских мечей и копий.

-- Приветствую и тебя, князь русов,-- голос Самуила был сильный, но с хрипотцой усталости.-- Что ты хотел? Потребовать нашей сдачи?

Владимир сглотнул комок в горле. Показалось, что он поступает дико, вызвав болгарского царя на такой разговор. Две огромные армии сшиблись, долина залита кровью, ручьи разбухли и переполнились от крови, а он будет говорить совсем-совсем не о битве...

-- Самуил,-- сказал он, голос внезапно осел, в нем появилась просительная нотка,-- я хочу говорить с тобой не как с болгарским царем, а как... мужчина с мужчиной.

Брови Самуила взлетели, в глазах появилось удивление. Усилием воли он заставил себя держаться невозмутимо:

-- Прошу тебя, говори.

-- Самуил... Есть на свете женщина, которую я люблю. Без которой не могу жить. Ради которой готов уничтожить мир, если он загородит мне ее.

Безмерное удивление в глазах Самуила вспыхнуло снова, но теперь он уже не мог погасить жадный блеск глаз.

-- Кто она?

-- Это греческая царевна Анна,-- выдохнул Владимир.

Самуил вздрогнул, будто его ударили. Некоторое время пристально смотрел на взволнованного князя русов. В глазах медленно появилось понимание:

-- Потому ты и привел свои войска...

-- Да! На самом деле мне не нужны здесь земли! Я не Святослав, что жаждал сюда перенести стольный град. Я устрояю землю русскую. Это ромеи меня просили помочь...

Самуил сказал тяжело: