в неурочный час на хозяйственный двор. Что я искал, во что играл,
фантазируя в одиночестве - не помню. Какая разница. В памяти остался
только гусь.
Твоего огня. Кругом непогода и тьма, ужас и завывание ветра. А в душе у
него тишина и свет. Там Христос!
знаю. Он лежал на земле; кровь уже не текла из нелепого обрубка шеи - а
я-то, маленький, даже не понял поначалу, что с ним, с громадным белым
красавцем, и где у него голова. Но он еще молотил крыльями, и крылья были
такие мощные, такие широкие, казалось, на них играючи можно подняться хоть
до солнца. Но он лишь чуть подпрыгивал, когда просторные, уже запыленные,
уже испачканные землею и кровью лопасти били оземь. Замрет бессильной
грудой, как бы готовясь, сосредотачиваясь, потом отчаянно, изо всех сил:
хлоп-хлоп-хлоп!
склоняешься у страдальческого ложа и сердце беседует с тобой. Ты миром
озаряешь душу во время тяжких скорбей и страданий, Ты посылаешь
неожиданную помощь. Ты утешаешь, Ты любовь испытующая и спасающая, Тебе
поем песню: Аллилуйя!
смотрел: вдруг у него получиться? Потом убежал; меня никто не умел
успокоить весь день. "Он не может! - кричал я, захлебываясь слезами;
боялись припадка, так я заходился. - Он не может!!" Они не понимали - а я
не мог объяснить, мне все было предельно ясно, до ужаса и навсегда. Милая
моя маменька подсовывала мне, думая утешить и развлечь, пуховых, мягких,
смешных, обворожительных гусяток: "Смотри, Сашенька, как их много! Как они
бегают! Как они кушают! На, дай ему хлебушка! Ням-ням-ням! Хочешь, возьми
на ручки - гусеночек не боится Сашеньку, Сашенька добрый..." Я плакал
пуще, уже ослабев, уже без крика, и только бормотал: "Мне жалко. Мне всех
их жалко".
смирением, то один из бесчисленных лучей Твоих падает на мое сердце, и оно
становится светоносным, словно железо в огне. Слава Тебе, посылающему нам
неудачи и скорби, дабы мы были чутки к страданиям других! Слава Тебе,
преобразившему нашу жизнь делами добра! Слава Тебе, положившему великую
награду в самоценности добра! Слава Тебе, приемлющему каждый высокий
порыв! Слава Тебе, возвысившему любовь превыше всего земного и небесного!
Слава Тебе, Боже, за все вовеки...
гусь желал улететь с ужасного места, где с ним произошло и продолжает
происходить нечто невообразимое, исполненное абсолютного страдания. Он так
старался! Хлоп-хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп! Все слабее... Вся жизнь, которая еще
была в нем, молила об одном: улетим! Ну улетим же, здесь плохо, больно,
жутко; здесь ни в коем случае нельзя оставаться!
он может, и ни на волос больше; и ни на волос иначе. Сила желания не
значит почти ничего.
кусочек свинца оказывается сильнее и главнее, чем все эти полыхающие
лабиринты страстей... и, пока мы топчем друг друга в тупом и высокомерном,
подчас не менее убийственном, чем свинец, стремлении придать ближним своим
форму для нас поудобнее, поухватистее - он, может быть, уже улетит? В
красивую мою, ласковую, бесценную, живую - уже улетит?!
у кого истлела совесть, Ты возвращаешь прежнюю красоту душам, безнадежно
потерявшим ее. С Тобой нет непоправимого. Ты весь любовь...
осеклась на полуслове.
"Гусеночек не боится Сашеньку, Сашенька добрый"...
захочешь. Все будет хорошо. А сейчас лежи смирненько, любимый и набирайся
сил.
договорились, что она отдохнет с дороги, а уж потом меня сменит. Хотя она
очень хотела прямо сейчас. Но я просто не могу уйти, - она промолчала.
Пальцы у меня на лбу тихонько подрагивали. - Наверное, она тоже бы не
могла. Она тебя очень любит. Ой, знаешь, так смешно - она у меня на плече
ревет, я у нее. Никогда бы не поверила...
потом: хлоп!
пять часов, что ты ему родней отца. По-моему, половина всех садов и
огородов Крыма теперь работают на тебя одного. А тебе и есть-то еще толком
нельзя, бедненький. Ничего, покамест мы со Станиславой подъедать станем.
Женщинам витамины тоже нужны.
Лизе на помощь приехала ее сестра. Лиза, нащупывая линию поведения,
резвилась изо всех силенок, то ли стараясь снимать постоянно возникающую
натянутость, то ли хоть как-то себя порадовать; а может - и меня
повеселить, понимая, возможно, что и мне, любимому подонку, тоже не сладко
забинтованной колодой лежать между ними. Помню, когда Стася в первый раз
пришла сменить ее, и они, обе осунувшиеся, с одинаково покрасневшими и
припухшими глазами, вновь оказались, едва локтями не соприкасаясь, у моего
одра, Лиза вдруг озорно улыбнулась, козырнула двумя пальцами, по-польски -
уж не знаю, в угоду или в пику Стасе; да она и сама, конечно, этого не
знала - и лихо отрапортовала: "Группа спецназначения в сборе, господин
полковник! Какие будут распоряжения?" Я не сразу нашелся, что ответить;
долго скрипел одурманенным обезболивающими снадобьями мозгом, потом
просипел, стараясь попасть ей в тон: "Чистить оружие до блеска. Встану -
проверю". Стася вежливо и холодно улыбнулась; но, господи, как же смеялась
Лиза этой тупой казарменной сальности! Помню, на второй, или на третий,
что ли день ко мне попробовал прорваться Куракин, кажется, в компании с
Рамилем - Лиза выпихивала их: "Нельзя! Доступ к телу открыт только
женщинам!" - с категоричной веселостью, моляще, оглядывалась на меня через
плечо. Помню, в момент одной из перевязок они оказались в палате вместе -
Лиза уже пришла, Стася еще не ушла; так они даже медсестру практически
аннулировали и с какой-то запредельной бережностью сами вертели мой
хладный труп в четыре руки. "Стася, помогите пожалуйста... ага, вот так.
Вам не тяжело?" - "Что вы, Елизавета Николаевна. Мне в жизни приходилось
поднимать куда большие тяжести", - отвечала Стася и точными,
безукоризненно быстрыми движениями и раз, и два, и три пропихивала подо
мною раскручиваемый бинтовой ком. А когда я, скрипнув зубами от бессилия,
едва слышно рявкнул: "Что вы, в самом деле!.. Персонал же есть!", Лиза
удивленно уставилась мне в глаза и сказала: "Бог с тобой, Сашенька, нам же
приятно. Правда ведь, Стася?" - "Правда", - ответила та. "Ты, Саша, может
быть, не знаешь, - добавила Лиза, разглаживая бинт ладонью, чтобы не было
ни малейшей складочки, которая могла бы давить, - но женам хочется быть
нужными своему мужу постоянно. Ведь правда?" - "Что правда, то правда,
Елизавета Николаевна".
намек на душевную или любую иную близость корректностью отлично
вышколенной сестры милосердия. Когда Лиза уходила, мы с нею почти не
разговаривали, ограничиваясь самыми необходимыми репликами; собственно, мы
и с Лизой почти не разговаривали, мне каждое слово давалось с трудом,
через дикую боль, лепестковая пуля раскромсала мне и легкое, и трахею, но
Лиза щебетала за двоих, подробнейшим образом рассказывая и о погоде, и о
новостях, и о том, что сообщил Круус, и о том, что прислали Рахчиевы и как
они ждут нас в Стузах, и о том, что сказала по телефону Поля, и о том, что
сказал в последней речи председатель Думы Сергуненков, и как была одета
государыня во время вчерашнего приема, транслировавшегося по всем
программам; а Стася молчала, лишь выполняя просьбы и односложно отвечала
Лукьяненко Сергей
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Зыков Виталий
Корнев Павел
Акунин Борис