коридор.
себя в каюте, повалился на постель и уткнулся носом в подушку. В голове у
меня в горькой и бездонной густоте кружились, сталкивались и рассыпались
невысказанные слова. Глупо. Глупо!.. Ну, ладно, ну, не нравится тебе эта
затея. Мало ли кому что не нравится! В конце концов, тебя сюда не
приглашали, случайно ты здесь оказалась, так веди себя, как полагается!
Ведь не понимаешь же ничего в контактах, квартирьер несчастный... Снимай
свои паршивые кроки и делай то, что тебе говорят! Ну что ты смыслишь в
абстрактных идеях? И где ты их вообще видела - абстрактные? Ведь сегодня
она абстрактная, а завтра без нее история остановится... Ну, хорошо, ну,
не нравится тебе. Ну, откажись!.. Ведь так все шло славно, только-только с
Малышом сошлись, такой парень чудесный, умница, с ним горы можно было бы
своротить! Эх ты, квартирьер... Друг, называется... А теперь вот ни
Малыша, ни друга... И Комов тоже хорош: ломится, как вездеход, напролом,
ни посоветуется, ни объяснит ничего толком... Не-ет, чтобы я еще
когда-нибудь в контактах участвовал - дудки! Кончится вся эта кутерьма,
немедленно подаю заявление в проект "Ковчег-2" - с Вадиком, с Таней, с
головастой Нинон, в конце концов. Как зверь буду работать, без болтовни,
ни на что не отвлекаясь. Никаких контактов!.. Незаметно я заснул и спал
так, что только бурболки отскакивали, как говаривал мой прадед. Все-таки
за последние двое суток я не спал и четырех часов. Еле-еле Вандерхузе меня
добудился. Пора было на вахту.
Вандерхузе сделал вид, что не расслышал.
вновь овладели мною. Не хотелось ни с кем разговаривать, не хотелось
никого видеть. Вандерхузе сдал вахту и ушел спать, сообщив, что вокруг
корабля ничего не происходит и что через шесть часов меня сменит Комов.
сполохи над хребтом, дул сильный ветер с океана - рвал в клочья туманную
шапку над горячей трясиной, прижимал к промерзшему песку оголенные кусты,
швырял на пляж клочья мгновенно замерзающей пены. На посадочной полосе,
слегка кренясь навстречу ветру, торчал одинокий Том. Все сигнальные огни
его сообщали, что он в простое, никаких заданий не имеет и пребывает в
готовности выполнить любое приказание. Очень грустный пейзаж. Я включил
внешнюю акустику, с минуту послушал рев океана, свист и завывание ветра,
дробный стук ледяных капель по обшивке, и снова отключился.
горячий ячеистый туман, размытые сгустки света, а точнее - не света,
конечно, а тепла, и это ровное сияние, наполненное кашей странных звуков,
и загадочный строй отражений, которые не были отражениями... Ну, что ж,
ему там, наверное, тепло, уютно, привычно и есть, ох, есть, о чем
поразмышлять. Забился, наверное, в какой-нибудь каменный угол и тяжело
переживает обиду, которую нанесла ему Майка ("Мам-ма..." - "Да,
колокольчик", - вспомнил я.) С точки зрения Малыша все это должно
выглядеть крайне нечестно. Я бы на его месте больше сюда никогда бы не
пришел... А ведь Комов так обрадовался, когда Майка нацепила на Малыша
свой обруч. "Молодец, Майя, - сказал он. - Это хороший шанс, я бы не
рискнул..." Впрочем, все равно из этой идеи ничего не получилось бы.
Все-таки конструкторы ТГ многого не додумали. Объектив, например, надо
было делать стерео... Хотя, конечно, ТГ предназначается совсем для других
целей... Но кое-что подсмотреть все-таки удалось. Скажем, как Малыш летел.
Только - каким образом летел, почему летел, на чем летел?.. И эта сцена у
разбитого "Пеликана"... Планета невидимок. Да, наверное, любопытные вещи
можно было бы здесь увидеть, если бы Комов разрешил запустить
сторожа-разведчика. Может быть, теперь разрешит? Да и сторожа-разведчика
не нужно. На первый случай просто пройтись локатором-пробником по
горизонту...
я бы даже сказал робко попросил Комова.
сел. - Мне очень нужно поговорить с Геннадием Юрьевичем. Или он, может
быть, спит?
Андреевич... - Я торопливо включил интерком. - Комова в рубку, - сказал я.
- Срочный вызов с базы.
интерком, чтобы Комов там не слишком копался.
моей вахты никаких происшествий не произошло!
у него было осунувшееся, глаза стеклянные, под глазами темные круги. Я
поднялся и уступил ему место.
Геннадий, а нельзя ли нам сделать так, чтобы мы друг друга видели? Тут
какие-то кнопки...
подключили визор. Мы, радисты, обычно держим визор отключенным. По разным
причинам.
видеть.
портретам и описаниям длинное и как бы слегка вдавленное внутрь лицо
Леонида Андреевича. Правда, на портретах он обычно выглядел этаким
античным философом, а сейчас вид имел несколько унылый, разочарованный, и
на широком утином носу его к моему изумлению, имела место царапина -
по-моему, совсем свежая. Когда изображение установилось, я отступил и
тихонько уселся на место вахтенного. У меня появилось сильнейшее
предчувствие, что я сейчас буду выгнан, поэтому я принялся сосредоточенно
озирать терзаемые ураганом окрестности.
материалы и должен вам сказать, что это нечто совершенно особенное.
Безумно интересно. Изобретательно, изящно... Молниеносно...
большинство членов Комиссии придерживается того же мнения. Трудно
поверить, что такая колоссальная работа проделана за двое суток.
обстоятельства, только и всего.
заранее знали, с кем имели дело. Это не просто - знать заранее. А потом -
ваша решительность, интуиция... энергия...
наивозможной быстротой и прямотой попросят из рубки, достигло во мне
апогея. Я съежился и перестал дышать.
контакт не состоится?
прямо. Давайте выскажем вслух то, о чем мы с вами сейчас думаем, и то,
чего мы опасаемся больше всего. Я стремлюсь превратить Малыша в орудие
Земли. Для этого я всеми доступными мне средствами и совершено беспощадно,
если так можно выразиться, стремлюсь восстановить в нем человека. Вся
трудность заключается в том, что человеческая психика, земное отношение к
миру в высшей степени, по-видимому, чужды аборигенам, воспитавшим Малыша.
Они отталкиваются от нас, они не хотят нас. И этим отношением к нам
насквозь пропитано все подсознание Малыша. К счастью или к несчастью,
аборигены оставили в Малыше достаточно человеческого, чтобы мы получили
возможность завладеть его сознанием. Ситуация, возникшая сейчас, -
ситуация критическая. Сознание Малыша принадлежит нам. Подсознание - им.
Конфликт очень тяжелый и рискованный, я это прекрасно сознаю, но этот
конфликт разрешим. Мне нужно еще буквально несколько дней, чтобы
подготовить Малыша. Я раскрою ему истинное положение дел, освобожу его
подсознание, и Малыш превратится целиком и полностью в нашего сотрудника.
Вы не можете не понимать, Леонид Андреевич, какую ценность представляет
для нас такое сотрудничество... Я предвижу множество трудностей. Например,
подсознательное отталкивание в принципе может превратиться у Малыша -
после того, как мы раскроем ему истинное положение дел, - в сознательное
стремление защитить от нас свой "дом", своих спасителей и воспитателей.
Может быть, возникнут новые опасные напряжения. Но я уверен: мы сумеем
убедить Малыша, что наши цивилизации - это равные партнеры со своими
достоинствами и недостатками, и тогда он, как посредник между нами, сможет
всю жизнь черпать и с той, и с другой стороны, не опасаясь ни за тех, ни
за других. Он будет горд своим исключительным положением, жизнь его будет
радостна и полна... - Комов помолчал. - Мы должны, мы обязаны рискнуть.
Такого случая больше не будет никогда. Вот моя точка зрения, Леонид
Андреевич.