Чтение 28–й страницы книги ~Жизнь~

зорям. Маменька вскоре почувствовала себя бодрее, а Жанна позабыла амуры
Жюльена и вероломство Жильберты и была почти счастлива. Все вокруг цвело
и благоухало; и неизменно спокойное необъятное море с утра до вечера
сверкало на солнце.

Как-то среди дня Жанна взяла на руки ребенка и пошла погулять в поле.
Она смотрела то на сына, то на придорожную траву, пестревшую цветами, и
млела от счастья. Каждую минуту целовала она Поля и страстно прижимала к
себе. А когда на нее веяло свежим запахом лугов, она изнемогала, замира-
ла в беспредельном блаженстве. Потом она задумалась о будущем сына. Кем
он станет? То она желала, чтобы он стал большим человеком, высокопостав-
ленным и знаменитым. То предпочитала, чтобы он остался безвестным и жил
подле нее, заботливый и нежный, чтобы объятия его всегда были раскрыты
для мамы. Когда она любила его эгоистичным материнским сердцем, ей хоте-
лось сохранить его для себя, только для себя; когда же она любила его
пылким своим разумом, она мечтала, что он займет достойное место в мире.

Она села у обочины и принялась смотреть на него. Ей казалось, что она
никогда его не видела. И вдруг ее поразила мысль, что этот маленький че-
ловечек станет большим, будет ступать твердым шагом, обрастет бородой и
говорить будет басистым голосом.

Кто-то звал ее издалека. Она подняла голову. К ней бежал Мариус. Она
решила, что ее ждут гости, и поднялась, недовольная помехой. Но мальчу-
ган мчался со всех ног, а когда был уже близко, крикнул:

- Сударыня, баронессе плохо.

Словно струйка ледяной воды спустилась у нее вдоль спины, и она побе-
жала домой, не помня себя.

Уже издали ей было видно, что под платаном толпится народ. Она броси-
лась туда, люди расступились, и она увидела, что маменька лежит на земле
и под голову ей подложены две подушки. Лицо у нее почернело, глаза зак-
рыты, а грудь, тяжело вздымавшаяся двадцать лет, не шевелится. Кормилица
выхватила ребенка из рук Жанны и унесла его.

- Что случилось? Как она упала? - растерянно спрашивала Жанна. - Надо
послать за доктором.

Обернувшись, она увидела кюре, которого кто-то успел уведомить. Он
предложил свои услуги, засуетился, засучив рукава сутаны. Но ни уксус,
ни одеколон, ни растирания не помогали.

- Надо ее раздеть и уложить, - сказал священник.

Тут подоспели фермер Жозеф Куяр, дядюшка Симон и Людивина. С помощью
аббата Пико они попытались перенести баронессу, но, когда они подняли
ее, голова завалилась назад, а платье, за которое они ухватились, стало
рваться, настолько ее, такую грузную, трудно было сдвинуть с места. Жан-
на закричала от ужаса, и огромное дряблое тело снова опустили на землю.

Пришлось принести из гостиной кресло, усадить ее и таким образом под-
нять. Шаг за шагом внесли ее на крыльцо, затем по лестнице в спальню и,
наконец, уложили на кровать.

Кухарка возилась без конца и никак не могла раздеть ее, но тут вовре-
мя подоспела вдова Дантю, появившаяся внезапно, как и священник, будто
они, по словам прислуги, "учуяли покойника".

Жозеф Куяр помчался во весь дух за доктором, а кюре собрался было
пойти принести святые дары, но сиделка шепнула ему на ухо:

- Не утруждайте себя, господин кюре, верьте мне, она отошла.

Жанна была как безумная, она взывала ко всем, не знала, что делать,
что предпринять, какое средство испробовать. Кюре на всякий случай про-
изнес отпущение грехов.

Два часа прошло в ожидании возле посиневшего, безжизненного тела.
Жанна рыдала, упав на колени, терзаясь страхом и горем.

Когда отворилась дверь и появился врач, ей показалось, что это само
спасение, утешение, надежда; она кинулась к нему и принялась несвязно
пересказывать то, что знала о случившемся:

- Она гуляла, как всегда... и чувствовала "себя хорошо... даже очень
хорошо... за завтраком скушала бульон и два яйца... и вдруг она упала...
и вся почернела... вот видите, какая она... и больше не шевелится... Мы
все испробовали, чтобы привести ее в чувство, все, все...

Она замолчала, потрясенная, заметив жест, которым сиделка украдкой
дала понять врачу, что все кончено. Не желая верить, она испуганно доп-
рашивала:

- Это серьезно? Как вы думаете, это серьезно?

Врач ответил, запинаясь:

- Боюсь, очень боюсь... что это... конец. Соберите все мужество, все
свое мужество.

Жанна раскинула руки и бросилась на тело матери.

В это время вернулся Жюльен. Он был ошеломлен и явно раздосадован, ни
единым возгласом не выразил ни огорчения, ни скорби, не успев от неожи-
данности изобразить соответствующие чувства. Он пробормотал:

- Я так и знал, я чувствовал, что это конец.

Потом вытащил носовой платок, отер себе глаза, опустился на колени,
перекрестился, промямлил что-то и, поднявшись, хотел поднять и жену. Но
она обеими руками обхватила тело матери и целовала его, почти лежа на
нем. Пришлось унести ее. Она совсем, казалось, обезумела.

Через час ей позволили войти снова. Все было кончено. Спальню превра-
тили теперь в комнату покойника. Жюльен и священник шепотом переговари-
вались у окна. Вдова Дантю уютно расположилась в кресле и приготовилась
дремать, - она привыкла к таким бдениям и чувствовала себя хозяйкой в
любом доме, куда заглянула смерть.

Надвигалась ночь. Кюре подошел к Жанне, взял обе ее руки и начал ее
ободрять, изливая на ее безутешное сердце обильный елей религиозных уте-
шений. Он говорил об усопшей, восхвалял ее в канонических выражениях и,
скорбя лицемерной скорбью священника, которому от мертвеца только выго-
да, предложил провести ночь в молитве возле тела. Но Жанна запротестова-
ла сквозь судорожные рыдания. Она хотела быть одна, совсем одна в эту
прощальную ночь. Тут подошел к ней и Жюльен:

- Это невозможно, мы будем здесь вместе.

Она отрицательно качала головой, не в силах произнести ни слова. На-
конец она проговорила:

- Это моя, моя мать. Я хочу быть одна подле нее.

Врач шепнул:

- Пусть поступает, как хочет, сиделка может остаться в соседней ком-
нате.

Священник и Жюльен вспомнили о мягкой постели и согласились. Затем
аббат Пико, в свою очередь, опустился на колени, помолился, встал и,
уходя, сказал: "Святая была женщина", - тем же тоном, каким произносил:
"Dominus vobiscun" 1. После этого виконт обычным своим голосом спросил:

- Может быть, поешь чего-нибудь?

Жанна не ответила, даже не услыхала, что он обращается к ней.

Он повторил:

- Тебе бы следовало подкрепиться.

Вместо ответа она сказала, как в забытьи:

- Сейчас же пошли за папой.

Он вышел, чтобы отправить верхового в Руан. А она словно застыла в
своей скорби и, казалось, ждала мгновения, когда останется наедине с по-
койницей, чтобы отдаться подступающему приливу безысходного горя.

Тени наводнили комнату, заволокли мраком усопшую. Вдова Дантю неслыш-
но шныряла взад и вперед, брала и перекладывала невидимые в темноте
предметы беззвучными движениями сиделки. Потом она зажгла две свечи, ти-
хонько поставила их у изголовья кровати, на ночной столик, покрытый бе-
лой салфеткой.

1. Господь с вами (лат. ).

Жанна как будто ничего не видела, не чувствовала, не понимала Она
ждала минуты, когда останется одна. Жюльен пообедал и вернулся. Он спро-
сил снова:

- Ты ничего не скушаешь?

Жанна отрицательно покачала головой.

Он сел, скорее с видом покорности судьбе, чем скорби, и больше не
произносил ни слова.

Так сидели они трое не шевелясь, каждый в своем кресле, далеко друг
от друга.

Минутами сиделка засыпала и слегка похрапывала, потом сразу просыпа-
лась.

Наконец Жюльен поднялся и подошел к жене:

- Ты хочешь остаться одна?

Она в невольном порыве схватила его руку:

- Да, да, оставьте меня.

Он поцеловал ее в лоб и пробормотал:

- Я буду приходить проведывать тебя.

И он вышел вместе с вдовой Дантю, которая выкатила свое кресло в со-
седнюю комнату.

Жанна закрыла дверь, потом настежь распахнула оба окна. Ей в лицо по-
веяло теплой лаской вечера, напоенного запахом скошенного сена. Накануне
скосили лужайку, и трава лежала рядами под лунным светом.

Это сладостное ощущение кольнуло ее, причинило ей боль, как насмешка.

Она вернулась к постели, взяла безжизненную, холодную руку матери и
вгляделась в ее лицо.

Оно не было одутловатым, как в ту минуту, когда с ней случился удар;
она словно спала теперь так спокойно, как не спала никогда; тусклое пла-
мя свечей, колеблемое ветром, поминутно перемещало тени на ее лице, и от
этого она казалась живой и словно шевелилась.

Жанна жадно смотрела на нее; и из далеких дней детства гурьбой сбега-
лись воспоминания.

Она припоминала посещения маменьки в приемной монастыря, жест, кото-