честно обсудить, сможем ли мы жить вместе..."
было тонуть в его горячей любви, вдыхать вместе с ним пьянящие нежные
запахи, доносившиеся из вешних далей, мечтать о счастье (быть может, не-
осуществимом, - но - кто знает? Кто знает? Быть может, оно совсем ря-
дом... только протяни руку...), что отложила объяснения до следующего
дня... И потом опять до следующего... И потом опять до следующего...
привязывается ко мне все больше, привязываюсь и я. Не имею права мол-
чать. Ведь это значит обманывать его..."
бой не была. Но дуновения любви подобны тем знойным ветрам, от которых
ты изнываешь, сгораешь, падаешь с ног; ты чувствуешь, как замирает серд-
це, теряешь силы, изнемогаешь в какой-то странной истоме. Боишься дви-
гаться. Боишься думать. Душа, притаившаяся в грезах, страшится яви. Ан-
нета хорошо знала, что стоит шевельнуться - и разобьешь мечту...
уносят иллюзию, которую так хотелось бы удержать. Тщетно ты будешь сле-
дить за собой - если вы вместе с утра до вечера, то в конце концов проя-
вишь себя, всю свою сущность.
та вошла в дом. Увидела занятых делами, прескучных буржуа, которые с
алчным удовольствием управляли своими имениями. Тут помина не было о со-
циализме. Взывали только к декларации прав собственника, а не к другим
бессмертным принципам. Несдобровать было тому, кто на нее посягал. Их
сторожа только и делали, что, не зная отдыха, привлекали всех к от-
ветственности. Да и Бриссо самолично вели за всем строжайший надзор -
источник их радостей и горестей. Они словно из засады шли с боем на свою
прислугу, на фермеров, виноградарей и на всех соседей. Неуживчивость,
сутяжничество, присущие их роду и всем провинциалам, пышным цветом расц-
вели в семье. Папаша Бриссо весело смеялся, когда ему удавалось поймать
в ловушку того, кого он подсиживал. Но не он смеялся последним: против-
ник был вылеплен из той же - из бургундской - глины, его нельзя было за-
стичь врасплох; на другой день, в отместку, он устраивал какой-нибудь
подвох на свой лад. И все начиналось сначала.
гостиной или за столом, когда Рожэ и Аннета, казалось, были поглощены
друг другом. Но внимание у Аннеты было острое, и она следила за всем, о
чем говорилось вокруг. Да и Рожэ вдруг прерывал нежную беседу и вступал
в общий разговор, который велся с воодушевлением. Тут все начинали горя-
читься; говорили, не слушая друг друга; об Аннете забывали. Или утверж-
дали, будто она - свидетельница событий, о которых она и понятия не име-
ла. Так все и шло, но вдруг г-жа Бриссо вспоминала о присутствии той,
которая слушает их, она пресекала спор, улыбалась ей сладенькой своей
улыбочкой и переводила разговор на путь, усеянный цветами. И все, как ни
в чем не бывало, опять становились приветливыми, милыми. Забавное смеше-
ние показной добродетели и вольных шуточек было характерно для стиля их
разговоров - под стать тому, как сочетались в замке жизнь на широкую но-
гу и скаредность. Весельчак Бриссо любил побалагурить. Девица Бриссо лю-
била поговорить о поэзии. На эту тему рассуждали здесь все. Воображали,
будто знают толк в поэзии. Вкус же их устарел лет на двадцать. О всех
видах искусства суждения у них были незыблемые. Зиждились они на мнении,
проверенном должным образом и высказанном "нашим другом таким-то" - чле-
ном академии, притом сплошь украшенным орденами. Нет на свете умишек
трусливей - даже у людей с весом, - чем у таких представителей крупной
буржуазии, которые почитают себя людьми передовыми и в области искусства
и в области политики, но которые не являются людьми передовыми ни в той,
ни в другой области, ибо и в той и в другой области они выступают - и
делают это вполне сознательно - лишь после того, как другие выиграли за
них сражение.
валась и думала:
смешила Аннету. Она спрашивала себя, что подумала бы Сильвия, если бы ее
одарили такой семейкой. Вот бы ахала, вот бы смеялась!
услышит, удивится и спросит:
себя не могла - смеялась еще звонче, и даже в лицо г-же Бриссо. Просила
извинения, а дамы Бриссо говорили снисходительно, но с легкой досадой:
вало смешно. Ее чудесное настроение вдруг омрачалось. Целыми часами,
озаренными радостью, была она полна нежности и доверия к Рожэ, но вдруг
без всякого перехода, без всякой причины на нее нападали хандра, сомне-
ние, тоска. Душевная неуравновешенность, возникшая нынешней осенью, не
только не прошла, а, пожалуй, усилилась за эти месяцы взаимной любви.
Лавиной обрушивались какие-то удивительно разноречивые настроения: Анне-
та раздражалась, язвила, зло подтрунивала, смотрела недоверчиво и над-
менно, сердилась - и не объяснить было, отчего. Немало усилий делала Ан-
нета, чтобы перебороть себя. Ничего хорошего не получалось: она замыка-
лась в каком-то тревожном, враждебном молчании. Рассудок по-прежнему был
ясен, - вот почему ее поражали такие быстрые смены настроения, и она
укоряла себя. И, однако, почти все оставалось по-прежнему. Зато, созна-
вая свои недостатки, она - и это скорее шло от разума, чем от души, -
начинала снисходительно относиться к недостаткам всех этих "чучел".
(Опять!.. Невежа!.. "Простите, больше не буду!.. ") Ведь они были
родственниками Рожэ, а раз она принимала Рожэ, то должна была принимать
и их. Вопрос заключался лишь в том, принимает ли она Рожэ. Господи, да
разве важно, разве важно все остальное, когда защищаешься вдвоем?
принимает ли она Рожэ, надо узнать, примет ли ее искренне, с открытым
сердцем сам Рожэ, когда увидит ее такой, какая она есть на самом деле.
Потому что до сих пор он видел только ее рот и ее глаза. А вот то, о чем
она - настоящая Аннета - размышляла, чего хотела, он, казалось, не
очень-то стремился знать: находил, что куда удобнее ее выдумывать.
смело заглянут друг другу в душу, надеждой решить так:
ребностями, с твоим законом жизни. Ты есть то, что ты есть. Со всем, что
есть в тебе, я и люблю тебя".
которые все подмечали, благо этого никто не остерегался. Рожэ стал очень
неосмотрителен: он проявлял себя более типичным Бриссо, чем ей хотелось,
с увлечением защищал то, что было выгодно его родичам, вникал во всякие
распри, внося во все дух крючкотворства. Некоторые черточки, говорившие
о жестокости его характера, о его мелочности, ей претили. Но ей не хоте-
лось судить его строго, как она судила бы кого-нибудь другого. Она счи-
тала, что все это в нем наносное. Рожэ во многом представлялся ей малым
ребенком, который слепо подчиняется своим родным, следует их примеру с
благоговейной доверчивостью; ей казалось, что ум у него несмелый вопреки
его выспренним речам. Хотя она и начинала постигать, как неосновательны
все его проекты улучшения общественного строя, и уже не была одурачена
его идеализмом на словах, однако не сердилась на него, ибо знала, что он
не хотел ее обмануть, что одурачен он сам; она даже готова была с мягкой
иронией устранить с его дороги все, что могло бы развеять иллюзию, жиз-
ненно важную для него. Даже его откровенный эгоизм, который порой так
раздражал Аннету, теперь уже не отпугивал ее, казался ей безвредным. В
сущности все его недостатки были недостатками, порожденными слабостью. И
забавно было то, что порисоваться он любил именно силой... Закаленный
человек... Aes triplex... [36] Бедненький Рожэ! Это просто трогательно!
Аннета тихонько посмеивалась над ним, но берегла для него целую сокро-
вищницу снисходительности. Она очень любила его. Несмотря ни на что,
считала его добрым, великодушным, увлекающимся. Так нежная мать, чья ру-
ка не карает родное дитя за грешки, в ее глазах совсем не страшные, на-
ходит, что дитя за них не отвечает, и готова еще больше жалеть его и ле-
леять. Да и к тому же Аннета смотрела на Рожэ не только глазами снисхо-
дительной матери! У нее были глаза влюбленной, а они очень пристрастны.
Говорила плоть. Громко звучал ее голос. Разум мог говорить все, что ему
угодно, - можно так прислушиваться к его голосу, что даже хула разжигает
страсть. Да, Аннета все видела. Но как тот, кто, склонив голову и прищу-
рив глаза, видит, до чего гармонично сочетаются все линии ландшафта, так
и Аннета, видя неприятные черты Рожэ, смотрела на них под таким углом
зрения, что они смягчались. Она была близка к тому, чтобы полюбить в нем
даже все самое гадкое: ведь еще больше отдаешь себя, полюбив недостатки
того, кого любишь; когда же любишь то, что в другом прекрасно, не отда-
ешь, а берешь. Аннета размышляла:
узнал, что я вижу. Прости! Ничего я и не видела... А вот я не похожа на
тебя: хочу, чтобы ты увидел меня во всем моем несовершенстве! Будь, чем
ты есть, - это я и ценю. В моем несовершенстве больше меня самой, чем во