голову, мчались с приказами.
решительные сборы брата. Александр, зарозовев, обернул к нему гневное
чело. Оба почуяли враз, что сейчас, тут, старшим среди них, Даниловичей,
стал Александр, и в его руках, а не в руках Юрия заключена ныне дальнейшая
судьба московского княжеского дома.
На законного князя? За убитого - как-никак врага?! Не подымешь! Не поймут,
осудят. Призвать бояр? Протасий не вступит в усобицу княжичей, а без него
и прочие не станут перечить Юрию. Они все одинаковы! Будут поддерживать
его, пока не потеряют все: и Переяславль, и Коломну, и честь, и саму
волость Московскую! А тогда, ежели и поймут, и схватятся, - поздно станет.
Остается одно, да, только одно...>
приодержался, супясь, и вымолвил, как ударил: - Не поедет Иван!
то как бы нам с тобою на место князя Константина в поруб не угодить!
они едут в Тверь, к великому князю, и что тот, кто хочет, может остаться
на Москве. По лицам, смятенным, ошалелым, испуганным, понял: не поедут
многие. Подумал: <Пусть так!> Немного, да верных, лучше, чем толпа готовых
передатися иному господину слуг. К тем дружинникам, что жили за городом,
тотчас послал верховых гонцов с наказом скакать опрометью и собираться вне
Москвы, в его дворе на Неглинной, там и ждать в оружии. Юрий очень мог, да
и должен был, попытаться задержать братьев, но Александр расчел, что
собирать всю дружину в кремник нерасчетливо, будет потеряна быстрота, и
Юрий успеет стянуть крупную рать.
москвичи, и толпа княжеских верховых ни у кого не вызывала особого
внимания - мало ли куда собрались молодые Даниловичи с дружиной! Пока
торочили коней, выносили добро, оборужались, пока опомнившийся Борис летал
по кремнику (найдя в Александре старшого, он сразу стал деятелен, деловит,
благо решал и думал за него брат), пока все это происходило, Юрию успели
донести, и он, схватя неколико конной дружины и накинув прямо на шелковую
рубаху курчавый овчинный ордынский тулуп, взвалился на конь, схватил саблю
и коршуном ринулся останавливать беглых братьев. В то время как тут
топтались у крыльца, судили-рядили, слали гонцов и ждали вестей, явился
решительный Юрий с решительными, наглыми от княжой ласки холопами и
послужильцами-дворянами, что готовы были по первому знаку господина ринуть
в сечу. Дружина Александра заколебалась, стесненная со всех сторон
Юрьевыми кметями, которые тотчас начали, наезжая конями, пятить
растерянных Александровых ратников в угол двора. Был страшный миг, когда
казалось, все уже кончено. Те начинали хватать за поводья коней, вырывать
из рук копья, кого-то уже сволакивали с седла и крутили руки, а рядом
стоящие всадники только смотрели, не ввязываясь, как вяжут их товарища...
Но тут на крыльцо выбежал сам Александр. Взмыв в седло, он молча, со
страшным от гнева лицом, в один конский скок оказался прям Юрия и, подняв
саблю, обрушил ее плашмя на лицо княжего дворского, что кинулся было
загородить господина. Хлынула кровь, дворский шатнулся, теряя поводья, и
Александр, тотчас схватя его рукою за шиворот и мгновенно вбросив лезвие в
ножны, мощным рывком исторг из седла, швырнув, словно соломенный сноп, под
конские копыта. Кмети прянули в стороны, и в тот же миг Александр взял
Юрия за грудки, встряхнул так, что с того слетела бобровая шапка, голова с
рыжими кудрями мотнулась взад-вперед, и сам Юрий, потеряв саблю и сползая
с седла, уцепился за железные руки брата.
своего великого деда. Не отпуская и сильно встряхивая Юрия, он оборотил
ужасное в этот миг лицо к его людям: - Прочь, псы! Убью!!!
панике смешалась, пихая друг друга конями, и покатила вон из двора.
Александр тем часом, извергнув Юрия из седла, как даве дворского, держал
его на весу перед собою и, глаза в глаза, медленно прорычал:
продолжая глядеть на брата каким-то странным взором, в коем страх мешался
с вожделением и бешенством. Пробормотал: <Ладно! Добро!> - и, шатнувшись,
пошел пеш со двора, отпихнув протянутый ему опомнившимся стремянным
конский повод.
глаза, приказал:
головой! Людей возьми!
насупленным, решительным ликом, приобнажив клинок, ринулся исполнять волю
господина своего.
тороченных казной, припасом и оружием запасных коней, по улицам уже
собирались кучки горожан, уже толпились у изб, уже сбивались в
беспорядочные заторы груженые сани и возы - по городу и окологородью
растекались, сея молвь и замятню, сразу две вести: об убийстве Юрием князя
Константина Рязанского и отъезде в Тверь братьев московского хозяина -
Александра с Борисом.
Какой-то купчина, ражий, в распахнутом хорьковом зипуне, орал с воза:
поддадим ся Рязани!
батогом. - По Христу возлюбить надобно ворога свово, так-то!
христианских погинет! - орал с воза купец, не отступая. И толпа, рокотом и
волнением своим, слышно, склонялась на сторону купчины.
Александр, оборотя к Борису лицо, кивнул в сторону толпы: <Послышь, как
чернь бушует! Крови просят! Стойно Юрию! А когда расплата придет, мы ся в
ответе окажем, не они! Дак пото нам и думать надобно загодя наперед...>
сожидали княжичей на пути, устроили короткую дневку, накормили, не
расседлывая, коней, поснидали сами и тотчас устремились дальше, на Волок
Ламской. Юрий очень мог послать погоню, и тут уж Александру с Борисом
плохо бы пришлось.
На его беду, значительная часть княжой дружины ушла к Коломне, и без
помочи Протасия потребных для нятья братьев сил было не собрать. Юрий
кинулся в хоромы московского тысяцкого. Но Протасий выслушал его молча и
покачал головой:
своих. Покойному родителю твоему, Даниле Лексанычу, при гробе его
обещал... Имай сам, а я в том деле не потатчик.
глаза, твердо сведенные губы, большие руки, каменно сложенные на груди, -
не пошевелишь их! Понял, что тысяцкий не отступит, и аж зарычал сдавленно.
Сейчас такую ненависть почуял вдруг к старому тысяцкому! Вспомнил, как на
рати под Переяславлем-Рязанским его, что щенка, ссадили с седла и
поволокли в тыл. Вспомнил и иное многое. <Смещу я его! Смещу, Богом
клянусь! Босоволку тысяцкое отдам! - думал Юрий, бешено и бессильно озирая
упрямого воеводу. - Уйдут, уйдут ведь! Из-за него уйдут! Сейчас, нынче
сместить!> - сложилось в уме.
Протасий. - И князю своему, а твоему батюшке, Даниле Санычу, не изменял!
Когда, Юрий Данилыч, трудный час придет и сам Петька Босоволк от тя лице
отворотит свое, тогды ты меня покличь! Уведаешь сам, на что я тебе
сгожусь!
напряженные лица детских. Кинулась в очи решительная широконосая рожа
одного из молодцов, и по ней, и по лицам прочих догадал, что сместить
московского тысяцкого не так-то просто. Пожалуй, и поодержаться надоть на
этот раз!
Александр с Борисом успели миновать Волок и уйти в тверские пределы.
и тревожно вглядываясь в кроткие голубые очи младшего брата, спросил:
волновался, прорывались порою новгородские речения, перенятые еще из
детских лет, в пору его учебы в Новгороде Великом.)
брата, вздохнул, вымолвил:
к ней! - А затем, помолчав, опуская очи, добавил тихонько: - Я не уеду, не
боись!
почти дошел до верху, когда Иван снизу негромко окликнул его:
темноте.
вкрадчивой настойчивостью.
Березин Федор
Шилова Юлия
Корнев Павел
Свержин Владимир
Браун Дэн
Распопов Дмитрий