процедурами. Для рассмотрения дела достаточно было прошения, то есть просто
короткого письма. Явись Пушкин в советский ОВИР восьмидесятых годов нашего
века, от него потребовали бы вызов от родственников из Африки для того,
чтобы съездить в Европу. Не пришла тогда еще в голову Бенкендорфу иезуитская
анкета, разрешения родителей, справки от братьев и сестер -- согласны ли они
на выезд их родственника. "Я не лишен прав гражданства и могу быть
цензирован",-- грустно шутил поэт. Не имея должности при переездах, он
предъявлял свой лицейский аттестат, где значился "воспитанником
Царскосельского лицея", и это вполне удовлетворяло жандармов. Иногда Пушкин
показывал вместо проездного документа свои стихи, и по неграмотности полиции
даже это сходило. На вопрос, где он служит, Пушкин однажды отвечал: "Я
числюсь по России". Обычно пишут, что Пушкин этой фразой выражал свою
национальную гордость. Нам же кажется, что тут звучит и вечная бездомность,
от которой он страдал.
Державин -- тайный советник, Батюшков -- офицер и дипломат, Жуковский --
придворный учитель, Карамзин -- придворный историограф, многие поэты были
офицерами. А Пушкин был в эту пору простым сочинителем. Он на всю жизнь
остался лицеистом, который больше всего на свете ценит крохи своей
независимости.
отказником. Издатели хорошо платили Пушкину за сочинения. "У меня доход
постоянный с тридцати шести букв русской азбуки",-- гордился он. Царь лично
читал то, что он писал. Но цензура эта была подчас формальной. Много стихов
Пушкин печатал и без представления царю или пользуясь знакомством с
цензорами, и это сходило с рук. А если он и проходил цензуру, то цензоры,
бывало, извинялись за беспокойство и объясняли, что делают это просто для
проформы. Критик и цензор А.В.Никитенко называл цензуру "тяжбой
политического механизма с искусством". Вяземский вместо слова "цензура"
говорил "цендура". С 1827 года в обеих столицах охотно печатали прозу
Рылеева, Одоевского, Бестужева, Кюхельбекера, правда, с инициалами вместо
подписи или вообще без подписи автора. Такова была тогда свобода печати.
Книги Пушкина выходили с его именем и даже портретами, когда он был в
ссылке. На двенадцати подводах бывший ссылочный невольник вез свою
библиотеку из Михайловского в Петербург.
крупнейшие сановники государства, с ним не боятся общаться ни друзья, ни
крупные чиновники. Никто не отнимает у него доступ к читателю и право на
заслуженное место в литературе. Репрессивность аппарата царской власти была
относительно ограниченной. А вот за границу именно Пушкина не пускали. В
стихах "Сводня грустно за столом..." даже содержательница небезызвестного
публичного дома Софья Астафьевна хочет бежать за границу вместе со своими
девицами, ибо тут с Петрова дня по субботу у них не было работы.
в Михайловском и выехал в Петербург, захватив с собой рукописи. По дороге на
станции, когда ему меняли лошадей, он проиграл проезжему 1600 рублей, а
затем заметил человека, который был окружен жандармами и показался ему
крайне неприятен. В дневнике Пушкин писал, что "неразлучные понятия жида и
шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною,
подумав, что он был потребован в Петербург для доносов или объяснений". Но
еще через мгновенье оба бросились друг другу в объятия. Это был Вильгельм
Кюхельбекер, друг юности и неудачливый беглец с Сенатской площади за
границу.
Жандармы друзей растащили, а о встрече этой фельдъегерь донес по начальству.
Два лицеиста, два поэта, две судьбы, два пути. Один вернулся из-за границы,
чтобы сгнить в Сибири, другой избежал Сибири, но не мог попасть за границу.
Оба не сумели туда удрать. Образно говоря, оба были в кандалах: один
физически, другой в своем воображении. Больше в этой жизни они не увиделись.
изменить ее. Не знаю, приеду ли я еще в Михайловское.
котором он пребывал, от этого не изменилось. Литератор и друг Боратынского
Николай Путята, сблизившийся с Пушкиным в эту пору, отмечает в нем грустное
беспокойство, неравенство духа, пишет, что поэт "чем-то томился, куда-то
порывался. По многим признакам я мог убедиться, что покровительство и опека
императора Николая Павловича тяготили его и душили".
поэта. Внешние события опять подталкивали его. Над ним висело обвинение
Новгородского уездного суда в "небрежном хранении рукописей". Легко
переводимо на иностранный язык это выражение, смысл которого, однако,
объяснить западному читателю нелегко. Пушкина снова допрашивали по делу о
стихотворении "Андрей Шенье".
неприятности. Судьба сводит его с самыми страстными женщинами. У него роман
со сверстницей, Аграфеной Закревской, которая была к тому же любовницей
Боратынского и Вяземского. У него, похоже, возобновляется роман с Елизаветой
Воронцовой, которая только что вернулась с мужем из-за границы и
остановилась в Петербурге. Для тайной корреспонденции Воронцова придумала
себе псевдоним Е. Вибельман -- отражение пушкинского к ней обращения
"принцесса бель ветрил".
Италии, удрать в которую ему не помог талисман, подаренный Воронцовой в
Одессе. Поэт начинает и бросает писать стихи о крае, где редко падают снега
и где блещет безоблачно солнце. А в стихотворении, посвященном вернувшейся
из Италии Марии Мусиной-Пушкиной, он осыпает читателя целым каскадом
неумеренных восторгов по поводу мест, в которых он никогда не бывал: это
"волшебный край", "страна высоких вдохновений", "древний рай", "пророческие
сени", "роскошные воды", "чудеса немых искусств". "Не знаю, приеду ли я еще
в Михайловское",-- сообщает он соседке из Тригорского Осиповой. Не появиться
никогда в собственном Михайловском, которое он любил, могло означать только
один вариант его судьбы: выезд за границу.
раньше, принялся вновь за изучение английского. Один из современников
отмечал, что это единственное, чем он теперь серьезно занимается: "Пушкин
учится английскому языку, а остальное время проводит на дачах". М.П.Алексеев
писал, что и весь следующий, 1828 год Пушкин основательно занимался
английским языком и стал достаточно свободно читать и переводить.
По-английски Пушкин произносил слова, как по-латыни, то есть по буквам, чем
потешал знающих английский язык, но переводил хорошо. В это время у поэта
появляется еще один специальный интерес: к восточной религии и морали. Он
достает перевод Корана, начинает его изучать. Что касается стратегии, то
Пушкин осуществляет ее с еще большей энергией, рассчитывая вскоре пожать
плоды. Для того, чтобы потрафить власти, нет лучше способа, чем выказать
свой патриотизм.
стихотворений Пушкина "Рефутация г-на Беранжера". Прием, использованный в
этих стихах,-- обвинение иностранцев во всех смертных грехах и восхваление
"наших". Иностранцы -- нехристи, живодеры, блохи. Бить, стрелять и вешать их
-- подлинное наслаждение, и автор издевается над побежденными когда-то
французами:
мало возможностей для такого прочтения. Нам кажется, это часть холодно
рассчитанной стратегии верноподданничества. Из-за обилия матерщины нечего
было и думать о напечатании стихотворения, но в устном распространении оно
вызывало улыбку. А для воспитания патриотических чувств накануне войны все
средства хороши. Время поправило Пушкина: он считал автором французской
песни Беранже, но сочинил ее на самом деле Дебро.
немедленно поспешил представить на высочайшую цензуру. На упреки знакомых в
подхалимстве царю (которые, конечно, дошли до Николая Павловича и могли
испортить дело) Пушкин пытается убедить всех в своей искренней любви к
императору:
его за честность, доброту, милости, заботу о России и даже за то, что
"освободил он мысль мою". Стихотворение это -- уже не восторги после
возвращения из ссылки. Это поэтическое лизание того, что Владимир Даль
называет в своем словаре местом, по которому у французов запрещено телесное
наказание. Пушкин стремится опутать императора такой паутиной лести,
высказаться столь пылко, чтобы Его Величество в состоянии дурмана,
поморщившись, разрешил поэту ехать, куда он хочет.
Мережковский Дмитрий
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Жюль Верн
Елманов Валерий
Перумов Ник