Чтение 28–й страницы книги ~Цусима~

офицеры, носившие в себе все привычки прежней морской службы, в большинстве
своем не понимали современной техники. Всякое новшество вызывало в них
чувство враждебности. Они с удовольствием вспоминали поэзию, романтику и
необычайно прочно сложившуюся систему морских традиций парусного флота. На
технику и техников они смотрели как на неизбежное зло.

Грязная работа у котлов и машин казалась им низшим ремеслом, уделом
механиков, копошившихся где-то в глубине трюмов под броневыми палубами.

Необходимость допустить на корабли специалистов по обслуживанию судовых
механизмов была первой брешью, нарушившей однородность состава офицерской
среды. Для строевых офицеров, которые сплошь комплектовались из родовитого
дворянства, такая работа казалась слишком черной.

Поневоле

пришлось
пополнять судовой состав инженер-механиками. Но они, как и судовые врачи,
носили гражданские чины и в жизни корабля не

пользовались

многими
офицерскими правами и привилегиями.

Ко времени начала русско-японской войны вопрос о роли инженер-механиков
на судне приобрел большую остроту. С 1898 года русский флот стал быстро
пополняться кораблями самой новой и усовершенствованной конструкции.

Первая Артурская эскадра более чем наполовину была составлена из судов
последней заграничной постройки. В нее входили корабли, построенные в
Америке - "Ретвизан" и "Варяг", во Франции - "Цесаревич" и "Баян", в
Германии - "Аскольд", "Богатырь" и "Новик", в Дании - "Боярин". На них были
применены последние усовершенствования техники. По

своим

тактическим
качествам они во многом превосходили не только японские суда, но и суда
всего мира.

Роль механизмов, а вместе с тем и их хозяев,

инженер-механиков,
необычайно возросла. Судьба судна прежде всего зависела от состояния
механизмов и правильного их использования.

Наряду с этим артиллерийская, минная, электротехническая, трюмная и даже
навигационная службы все больше требовали от офицерского состава чисто
технических и специальных знаний. Все подобные отрасли на больших судах
поручались старшим специалистам, окончившим после морского корпуса еще
специальные классы морского ведомства с одногодичным курсом или академию.

Такая подготовка превращала их, по существу дела, в судовых инженеров
наравне с инженер-механиками.

Судовые специалисты были обыкновенно в чине лейтенантов. В их число
попадали более способные и знающие офицеры. Они привыкли собственными руками
разбирать каждый механизм и обучали обращению с ними подчиненных им
матросов. Постепенно господами положения в судовой жизни становились эти
старшие специалисты. В союзе с ними находились еще инженер-механики, с
которыми их сближали общность методов работы и постоянное взаимодействие на
технической почве. Самые энергичные и передовые из них, увлекая за собой и
мичманов, приобрели руководящую роль и в кают-компании. Чувствуя свое
значение и силу, эти лейтенанты все настойчивее высказывали свои критические
взгляды по злободневным вопросам судовой жизни и организации флота в целом.

На каждом судне председателем кают-компании являлся старший офицер, иначе
говоря - первый помощник командира. Но прошло то время, когда он пользовался
среди младших офицеров непоколебимым авторитетом. Теперь он вынужден был
считаться с мнением офицерской судовой среды, руководимой кем-либо из
независимых лейтенантов. Старшие офицеры, принадлежа к более

старому
поколению, не были захвачены новым течением технического прогресса. Поэтому
они играли роль сдерживающего, консервативного начала.

Им оставалось одно - группировать вокруг себя тех молодых офицеров,
большей частью из титулованного дворянства, которые в силу своих личных
симпатий, происхождения и связи с высокими сферами тяготели к старым
порядкам.

Правда, были некоторые корабли, на которых командиры и старшие офицеры
стояли выше рутины морского ценза. Они понимали дух современного флота.

Для них ясно было, что нужно базироваться не только на лихости и отваге,
а и на холодном и точном техническом знании и расчете.

Война потребовала от флота полного напряжения сил и подвергла суровой
критике всю внешне показную бутафорию его организации. Она заставила флот
приняться за черную работу, которой он гнушался в мирное время. Исполнение
каждого боевого задания прежде всего требовало знания и уменья пользоваться
новыми техническими средствами. Исправность механизмов при выходах в море
предопределяла тактику эскадры.

На броненосце "Орел" не было офицеров из титулованных особ - князей,
баронов, графов. К чести старшего офицера Сидорова надо сказать, что он
скоро начал прислушиваться к мнению специалистов. А вдохновителем

и
руководителем кают-компании, насколько я мог выяснить через вестовых,
постоянно становился Васильев. Это было

вполне

естественно.

Будучи
образованнее всех, он обладал еще незаурядным умом, редкостным красноречием
и железной логикой. Остальные офицеры поневоле подпадали под его влияние.

Однако это не мешало некоторым из них издеваться над матросами. Как-то я
рассказал Васильеву о столкновении мичмана-Воробейчика с матросами у ендовы.
Инженер покраснел.

- Возмутительно! Тем более, что это самый пустозвонный офицеришка.

Напрасно машинист Шмидт не дал ему сдачи.

Я начал говорить дальше:

- Вот, ваше благородие, мне очень нравится Лев Толстой. Никто из русских
писателей не обрушивался с такой беспощадной критикой и смелостью на
полицейско-поповский социальный строй России, как он. Через него я впервые
познал всю несправедливость нашей жизни. С точки зрения властей - это самый
опасный писатель для матросов. У многих перевернул он душу. Но с выводами
его учения трудно согласиться, в особенности когда находишься на корабле в
качестве нижнего чина. Предлагаемое им евангельское смирение, "непротивление
злу" я очень много раз видел на практике. Стоит матрос.

Подходит начальник и бьет его по правой щеке. Матрос не сопротивляется.

Начальник бьет его и по левой щеке. Матрос опять не сопротивляется.
Иногда смиренно выносит двадцать и больше ударов. Буквально поступает по
учению евангелия и Толстого. Перерождается ли от этого офицер? Становится ли
он лучше, добрее? Нисколько. С таким же успехом будет колотить и других
матросов. Совсем иные результаты были бы, если бы

он

получил

от
пострадавшего утроенную или удесятеренную сдачу.

- Да, вы правы, - согласился Васильев. - Но он знает, что не получит
сдачи, и никакой жалобой его не проймешь.

На второй день по выходе из Ангра Пеквена, несмотря на малый ветер, зыбь
стала крупнее. Вероятно, накануне здесь был разгул сильного шторма.

Миновала еще одна ночь. Погода продолжалась та же. Только ветер немного
засвежел и начал отходить от нашего курса к весту.

Был Николин день. На всех судах служили обедню. А потом в честь именин
царя со всей эскадры раздался салют. Воды Атлантики огласились пушечными
выстрелами.

После обеда я стоял на левом срезе, около шестидюймовой башни, и смотрел
на далекие очертания берега. Мы находились против английского города
Капштадта с народонаселением в сто тысяч. Его не видно было, но зато четко
вырисовывалась

справа

гора

Столовая

высотою

километр,

с
горизонтально-плоской, словно нарочно срезанной вершиной. Немного позднее
начали огибать полуостров, замыкающийся прославленным среди моряков мысом
Доброй Надежды. Эскадра приближалась к границе двух океанов - Индийского и
Атлантического. Чувствовалось что-то сурово-угрожающее и в тяжести низко
ползущих облаков, и в темно-зеленом оттенке высоко вздымающейся зыби, и в
беспорядочном нагромождении бесплодных гор. Недаром в конце пятнадцатого
века эта часть Африки называлась мысом Бурь. Но когда мореплавателю
Бартоломею Диазу удалось в 1487 году обогнуть его, то, по приказанию
португальского короля Иоанна II, этот мыс стал называться мысом Доброй
Надежды. Во всю историю человечества здесь впервые проходила эскадра с таким
количеством кораблей.

Я не заметил, как появился на срезе старший офицер Сидоров.

- Здорово, баталер Новиков.

- Здравия желаю, ваше высокоблагородие, - ответил я.

- Африкой любуешься?

- Так точно.

Говорил он с таким добродушием в голосе, словно считал меня давним своим
приятелем, а сам в это время бросал подозрительный взгляд на карманы моих:

черных брюк. По-видимому, сообщение боцмана обо мне как о головорезе
крепко запало в его голову. А у меня не только финки, но и вообще не было
никакого ножа.

После полуночи, обогнув мыс Игольный, эскадра вступила в Индийский океан.

9. ПОД УДАРАМИ ШТОРМА

Эскадра шла курсом норд-ост, подпираемая с кормы засвежевшим за ночь
ветром.

Утро 7 декабря было ясное, но волны стали крупнее. Начались штормовые
порывы. Броненосец наш покачивался на киль и борта.

Кто-то из матросов, находившихся на верхней палубе, обратил внимание на
солнце:

- Смотрите, оно идет не слева направо, а совсем наоборот" Это явление
заинтересовало многих.

- Вот чудо! Выходит, как будто солнце с запада поднялось.

- Да, против часовой стрелки покатилось.

- И кажется, что мы в Америку повернули.

На самом деле ничего не изменилось, но сами мы находились в южной
половине земного шара. Мы давно пересекли экватор. Воображаемая дуга
солнечного пути, загибающаяся с востока на запад, осталась от нас к северу.
Вот почему и казалось, что дневное светило идет в обратную сторону. Ничего
не было удивительного и в движении часовой стрелки слева направо. Это только
указывало на то, что когда-то часы были солнечные, а по ним уже начали
делать механические, пружинные. Отсюда вытекала еще одна истина: очевидно,
наш изумительный прибор, отмечающий время, впервые появился на свете в
северной половине земного шара.