кричал: "Sont-ils be^tes! dieux des dieux! sont-ils be^tes, ces moujiks
de Gloupoff!"22.
котки и кокодессы; мужчины завели жилетки с неслыханными вырезками, ко-
торые совершенно обнажали грудь; женщины устраивали сзади возвышения,
имевшие прообразовательный смысл и возбуждавшие в прохожих вольные мыс-
ли. Образовался новый язык, получеловечий, полуобезьяний, но во всяком
случае вполне негодный для выражения каких бы то ни было отвлеченных
мыслей. Знатные особы ходили по улицам и пели: "A moi l'pompon", или "La
Venus aux carottes"23, смерды слонялись по кабакам и горланили камаринс-
кую. Мнили, что во время этой гульбы хлеб вырастет сам собой, и потому
перестали возделывать поля. Уважение к старшим исчезло; агитировали воп-
рос, не следует ли, по достижении людьми известных лет, устранять их из
жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и
старух продать в рабство. В довершение всего, очистили какой-то манеж и
поставили в нем "Прекрасную Елену", пригласив, в качестве исполнительни-
цы, девицу Бланш Гандон.
реевич Грустилов. Человек он был чувствительный, и когда говорил о вза-
имных отношениях двух полов, то краснел. Только что перед этим он сочи-
нил повесть под названием: "Сатурн, останавливающий свой бег в объятиях
Венеры", в которой, по выражению критиков того времени, счастливо соче-
талась нежность Апулея с игривостью Парни. Под именем Сатурна он изобра-
жал себя, под именем Венеры - известную тогда красавицу Наталью Кирил-
ловну де Помпадур. "Сатурн, - писал он, - был обременен годами и имел
согбенный вид, но еще мог некоторое совершить. Надо же, чтоб Венера,
приметив сию в нем особенность, остановила на нем благосклонный свой
взгляд"...
много наклонностей несомненно порочных. Так, например, известно было,
что, находясь при действующей армии провиантмейстером, он довольно неп-
ринужденно распоряжался казенною собственностью и облегчал себя от наре-
каний собственной совести только тем, что, взирая на солдат, евших затх-
лый хлеб, проливал обильные слезы. Известно было также, что и к мадам де
Помпадур проник он отнюдь не с помощью какой-то "особенности", а просто
с помощью денежных приношений, и при ее посредстве избавился от суда и
даже получил высшее против прежнего назначение. Когда же Помпадурша бы-
ла, "за слабое держание некоторой тайности", сослана в монастырь и пост-
рижена под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил в нее камнем и
написал "Повесть о некоторой многолюбивой жене", в которой делал очень
ясные намеки на прежнюю свою благодетельницу. Сверх того, хотя он робел
и краснел в присутствии женщин, но под этою робостью таилось то пущее
сластолюбие, которое любит предварительно раздражить себя и потом уже
неуклонно стремится к начертанной цели. Примеров этого затаенного, но
жгучего сластолюбия рассказывали множество. Таким образом, однажды,
одевшись лебедем, он подплыл к одной купавшейся девице, дочери благород-
ных родителей, у которой только и приданого было, что красота, и в то
время, когда она гладила его по головке, сделал ее на всю жизнь несчаст-
ною. Одним словом, он основательно изучил мифологию, и хотя любил прики-
дываться благочестным, но в сущности был злейший идолопоклонник.
город он встретил процессию, которая сразу заинтересовала его. Шесть де-
виц, одетых в прозрачные хитоны, несли на носилках Перунов болван; впе-
реди, в восторженном состоянии, скакала предводительша, прикрытая одними
страусовыми перьями; сзади следовала толпа дворян и дворянок, между ко-
торыми виднелись почетнейшие представители глуповского купечества (мужи-
ки, мещане и краснорядцы победнее кланялись в это время Волосу). Дойдя
до площади, толпа остановилась. Перуна поставили на возвышение, предво-
дительша встала на колени и громким голосом начала читать "Жертву вечер-
нюю" г. Боборыкина.
тишка глазами на наряд предводительши.
лос квартальные.
между собою.
дителя, что недоимок нет, что торговля процветает, а земледелие с каждым
годом совершенствуется, он задумался на минуту, потом помялся на одном
месте, как бы затрудняясь выразить заветную мысль, но наконец каким-то
неуверенным голосом спросил:
как они... как в природе ликованье этакое бывает...
же вслед за тем и нашелся.
сокородию: у нас на этот счет даже лучше зрелища видеть можно-с!
так у них в народном театре как есть настоящий ток устроен-с. Каждый ве-
чер собираются-с, свищут-с, ногами перебирают-с...
да, обитатели же суть как бы его гости. Разница между "хозяином" в об-
щепринятом значении этого слова и "хозяином города" полагалась лишь в
том. что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяи-
на обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом
праве и задумался еще слаще.
него глаз.
Иваныча господина Негодяева даже примеров не было. Все лаской-с.
нев.
лагалось продолжать действия пяти последних градоначальников, усугубив
лишь элемент гривуазности, внесенной виконтом дю Шарио, и сдобрив его,
для вида, известным колоритом сентиментальности. Влияние кратковременной
стоянки в Париже сказывалось повсюду. Победители, принявшие впопыхах
гидру деспотизма за гидру революции и покорившие ее, были, в свою оче-
редь, покорены побежденными. Величавая дикость прежнего времени исчезла
без следа; вместо гигантов, сгибавших подковы и ломавших целковые, яви-
лись люди женоподобные, у которых были на уме только милые непристойнос-
ти. Для этих непристойностей существовал особый язык. Любовное свидание
мужчины с женщиной именовалось "ездою на остров любви" грубая терминоло-
гия анатомии заменилась более утонченною; появились выражения вроде:
"шаловливый мизантроп", "милая отшельница" и т. п.
легкость в особенности приходилась по нутру так называемым смердам. Уда-
рившись в политеизм, осложненный гривуазностью, представители глуповской
интеллигенции сделались равнодушны ко всему, что происходило вне замкну-
той сферы "езды на остров любви". Они чувствовали себя счастливыми и до-
вольными и в этом качестве не хотели препятствовать счастию и довольству
других. Во времена Бородавкиных, Негодяевых и проч. казалось, например,
непростительною дерзостью, если смерд поливал свою кашу маслом. Не пото-
му это была дерзость, чтобы от того произошел для кого-нибудь ущерб, а
потому что люди, подобные Негодяеву - всегда отчаянные теоретики и пред-
полагают в смерде одну способность: быть твердым в бедствиях. Поэтому
они отнимали у смерда кашу и бросали собакам. Теперь этот взгляд значи-
тельно изменился, чему, конечно, не в малой степени содействовало и раз-
мягчение мозгов - тогдашняя модная болезнь. Смерды воспользовались этим
и наполняли свои желудки жирной кашей до крайних пределов. Им неизвестна
еще была истина, что человек не одной кашей живет, и поэтому они думали,
что если желудки их полны, то это значит, что и сами они вполне благопо-
лучны. По той же причине они так охотно прилепились и к многобожию: оно
казалось им более сподручным, нежели монотеизм. Они охотнее преклонялись
перед Волосом или Ярилою, но в то же время мотали себе на ус, что если
долгое время не будет у них дождя или будут дожди слишком продолжи-
тельные, то они могут своих излюбленных богов высечь, обмазать нечисто-
тами и вообще сорвать на них досаду. И хотя очевидно, что материализм
столь грубый не мог продолжительное время питать общество, но в качестве
новинки он нравился и даже опьянял.
городническое правление и ограничил свою административную деятельность
тем, что удвоил установленные предместниками его оклады и требовал, что-
бы они бездоимочно поступали в назначенные сроки. Все остальное время он
посвятил поклонению Киприде в тех неслыханно-разнообразных формах, кото-
рые были выработаны цивилизацией того времени. Это беспечное отношение к
служебным обязанностям было, однако ж, со стороны Грустилова большою
ошибкою.
вольно ловко утаивал казенные деньги, административная опытность его не
была ни глубока, ни многостороння. Многие думают, что ежели человек уме-
ет незаметным образом вытащить платок из кармана своего соседа, то этого
будто бы уже достаточно, чтобы упрочить за ним репутацию политика или
Акунин Борис
Каргалов Вадим
Контровский Владимир
Свержин Владимир
Сапковский Анджей