Чтение 28–й страницы книги ~Перегруженный ковчег~

поблизости было только несколько кузнечиков, я лег в траву и задремал,
согреваемый солнечными лучами.

Когда через некоторое время я приподнялся и огляделся по сторонам, я
увидел на расстоянии не более тридцати футов среди пучков золотистой травы
красивую пеструю кошку, которая задумчиво смотрела на меня. В первый момент
я с ужасом подумал, что это леопард, но, вглядевшись внимательнее, я узнал
сервала, значительно менее крупного и опасного зверя с коричневатой шкурой,
покрытой небольшими круглыми пятнами. Я был очень удивлен, так как каждый
охотник, как черный, так и белый, равно как и подавляющее большинство книг,
доказывают, что увидеть сервала днем удается примерно раз в пятьдесят лет.
Поэтому, обнаружив при своем пробуждении около себя такого редкого зверя, я
испытал даже некоторую гордость.

Кошка продолжала стоять спокойно, не отводя от меня взора, кончик ее
хвоста мягко покачивался, пригибая стебли травы. Мне приходилось наблюдать
такие медленные круговые движения хвоста и такое выражение на мордах
домашних кошек в те минуты, когда они готовились хватать зазевавшихся
воробьев; это воспоминание не доставило мне большой радости. Я был
совершенно раздет, что создавало у меня дополнительное впечатление полной
моей беззащитности и беспомощности. Я смотрел на сервала, искал возможность
быстро натянуть на себя трусики, затем даже стал подумывать о возможностях
поимки красивого зверя, после того, разумеется, как я окажусь вне опасности
быть им растерзанным. Сервал заморгал глазами, словно обдумывая возможность
прилечь рядом со мной на теплую траву. В этот момент из лагеря донеслись
громкие крики, кошка вздрогнула, через плечо посмотрела в сторону лагеря и
стремительным прыжком скрылась в кустах. Я быстро оделся и подбежал к тому
месту в кустарнике, где только что исчез зверь; но я не мог обнаружить
никаких следов его пребывания. В неподвижном теплом воздухе чувствовался
острый едкий запах, в одном месте я обнаружил на мягкой земле легкий след
лапы зверя. Проклиная в равной мере себя, носильщиков, сервала, я вернулся в
лагерь, где узнал причину неожиданных криков, спугнувших сервала. Одна из
стенок кухни упала, и все собрались вокруг нее, громко крича и споря, в то
время как повар, весь усыпанный сухой травой, раздраженно прыгал вокруг
кухни. Я отозвал Тэйлора в сторону, подальше от более робких членов нашей
экспедиции, и рассказал ему о своей встрече.

-- Это был тигр, сэр? -- спросил он.

Тигром на жаргоне называют леопарда -- характерный пример широко
распространенного в Камеруне неправильного наименования зверей.

-- Нет, что был не тигр; он намного меньше тигра, с маленькими пятнами
на шкуре.

-- А, тогда я знаю этого зверя, -- сказал Тэйлор.

-- Как нам его поймать? Если я видел одного, здесь, наверно, есть и
другие, правда?

-- Да, сэр, -- согласился он, --но нам нужны собаки. Я знаю охотника
около Бакебе, у которого есть хорошие собаки. Сообщить ему, чтобы он пришел
сюда?

-- Хорошо, пригласи его к завтрашнему утру, если он сумеет прийти.

Тэйлор пошел выполнять мое поручение, а я решил выяснить, что осталось
от обеда после случившейся на кухне катастрофы.

После обеда я снова отправился в лес один. Гребень Нда-Али все время
находился слева от меня, так что я не рисковал заблудиться. Я шел без
определенной цели, не торопясь, часто останавливался, рассматривая деревья и
окружавшие меня кусты. Я следил за крупным одиноким муравьем, пробиравшимся
по упавшему листу, когда близко от меня послышался шелест листвы на дереве,
сопровождаемый громким "чак! чак!". Одна из ветвей немного склонилась, и по
ней, развевая пушистыми хвостами, пробежали две маленькие белки. Я с
радостью установил, что это крайне редко встречающиеся черноухие белки,
которых я еще не видел в лесу.

В бинокль я определил, что это были самец и самка, совершавшие
увеселительную прогулку по лесу. Самка оторвалась от ветки и перескочила на
другую, пролетев около десяти футов по воздуху, самец последовал за ней,
повторив свой пронзительный крик: "Чак!.. чак!.." Осторожно подкрался я
ближе к дереву, пытаясь лучше рассмотреть белок, которые в это время начали
играть в прятки вокруг ствола.

Это были очаровательные маленькие зверьки; узкая черная полоска вокруг
ушей отчетливо выделялась на оранжево-рыжей голове, верхняя часть тела
пестрела зеленым отливом, по бокам виднелся ряд маленьких белых пятнышек,
грудь и живот были желтовато-оранжевого цвета. Больше всего у белок мне
понравились хвосты. Сверху они были слабо окрашены черным и белым цветом, но
снизу отливали яркой оранжево-красной окраской. Пока белки мчались по
веткам, хвосты их были приподняты кверху, но при каждой остановке они
выгибались над спиной и кончик хвоста касался носа. Остановившись, белки
некоторое время сидели, быстро вращая хвостами, яркая окраска которых
создавала полное впечатление мигающей на сквозняке свечи. С полчаса наблюдал
я за прыжками белок на дереве, редко приходилось мне быть свидетелем такой
трогательной игры двух животных. Медленно переходили они с дерева на дерево,
я осторожно следовал за ними, не отрывая бинокля от глаз. Внезапно, к
великому моему огорчению, я наступил на сухую ветку, которая громко
хрустнула: белки замерли, самец снова закричал, но это был уже не мягкий
ласковый звук, а резкий предостерегающий возглас. В следующую минуту они
скрылись, и только легкое движение ветвей указывало, что здесь совсем
недавно находились живые существа.

Я был очень доволен своим первым днем пребывания на новом месте: в
течение нескольких часов я увидел сервала и двух редких белок -- для начала
более чем достаточно. Я предположил, что животные в этих горах редко видели
людей и поэтому гораздо смелее, чем на низменности. Сказывалось и то, что
здесь не было сплошного лесного массива, многочисленные поляны и скалы
давали больше возможностей находить зверей и приближаться к ним.

Пока я был занят этими мыслями, лесная тишина вдруг была нарушена
душераздирающим криком, за которым последовали взрывы сумасшедшего,
леденящего душу хохота. Прокатившись между деревьями и отразившись
многочисленным эхо, хохот перешел в тяжелые, протяжные стоны и постепенно
затих. Я стоял неподвижно, чувствуя, как от страха волосы на голове встают у
меня дыбом. Мне приходилось в различное время и в различных условиях слышать
ужасные крики и звуки, но по одновременной их концентрации только что
услышанное не имело себе равного в прошлом. Такими, вероятно, должны быть во
много раз усиленные крики жертв самых страшных пыток в тюремных застенках.
После нескольких минут наступившей тишины я набрался мужества и медленно
пошел по направлению услышанных криков. Вскоре, на значительно большем
расстоянии, снова повышались взрывы дикого смеха, прерываемые пронзительными
криками. Я понял, что не смогу догнать убегающих крикунов, кем бы они ни
были. И тут я вдруг догадался, каково происхождение этих звуков: я слушал
вечернюю серенаду стада шимпанзе. Иногда я слышал смех и крики шимпанзе,
находившихся в заточении, но концерт целой группы этих обезьян, многократно
усиленный и отраженный лесным эхо, был для меня новинкой. Я готов предложить
пари каждому желающему, даже имевшему уже дело с шимпанзе, что он не сможет
прослушать вечернюю песню стада этих обезьян, не испытав при этом чувства
страха.

После нескольких дней нашего пребывания на Нда-Али я немного изучил
привычки шимпанзе. Рано утром они обычно кричали и смеялись высоко в горах
между крутыми скалами. К полудню спускались ниже, в чащу густого леса, где
можно укрыться от палящих солнечных лучей; в это время они бывали очень
молчаливы. Вечером обезьяны спускались к большой горной террасе, на которой
расположился наш лагерь, и устраивали продолжительный, действовавший на
нервы концерт. С наступлением темноты шимпанзе умолкали, лишь изредка
раздавалось случайное взвизгивание какой-нибудь одной обезьяны. Шимпанзе
неукоснительно соблюдали распорядок дня, и в зависимости от того, из какого
места доносились их крики, можно было безошибочно определять время.

Вернувшись в лагерь, я увидел, что птицелов успел поймать двух птиц.
Первая из них, лесная малиновка, мало меня заинтересовала, так как у Джона
было уже несколько представителей этого вида. Вторая, желтовато-серая
маленькая пичужка с крапчатой грудкой почти ничем не отличалась от
обыкновенного английского дрозда. Она была настолько неинтересна, что у меня
появилось желание отпустить ее на волю; после недолгих размышлений я решил
на всякий случай отправить обеих птиц к Джону. Один из носильщиков
отправился в Бакебе с наказом рано утром вернуться обратно в лагерь. На
следующее утро он принес мне записку от Джона. Я узнал, что невзрачная
маленькая птичка оказалась крайне редко встречающимся земляным дроздом,
который существенно дополнял коллекцию ранее пойманных птиц. Джон умолял
меня поймать как можно больше представителей этого редкого вида дроздов.
Поняв, что я чуть не выпустил уникальную птичку, известную ученым под
названием Geokichla camerunensis, я почувствовал, как у меня на лбу
выступили капельки пота. Поспешно вызвав к себе птицелова, я сообщил ему,
что за каждого пойманного земляного дрозда он будет получать дополнительную
плату.

-- Вы имеете в виду птицу с красными перьями спереди?-- спросил он.

-- Нет, я имею в виду птичку с пятнышками на груди.

-- Но вы мне вчера сказали, что такая птица вам больше не нужна, -- с
полным знанием дела напомнил мне птицелов.

-- Да, я знаю. Но сейчас я хочу иметь много таких птиц.

-- Хорошо, сэр, -- уныло ответил юноша и отошел, поражаясь, очевидно,
странному ходу мышления у белых людей.

Во время завтрака появился Тэйлор, сопровождаемый коренастым молодым
парнем с худощавым выразительным лицом и пристальным взглядом светло-карих
глаз. За ним по пятам следовали четыре разномастные долговязые лохматые
собаки, подозрительно озирающиеся по сторонам.

-- Это охотник, сэр, -- объяснил Тэйлор, -- он привел своих собак.

Поздоровавшись с охотником, я спросил, как он охотится с собаками.
Вместо ответа он раскрыл висевшую за спиной сумку, достал оттуда четыре
маленьких деревянных бубенчика и повесил их на шею собакам. При каждом
движении собак раздавались мелодичные громкие звуки. Лишь после этого