мне в лицо - как, по-вашему, шучу я или нет? А все эти корешки и распис-
ки на столе можете себе оставить. Будьте здоровы.
Даусет удержал его.
потерплю.
лу, усадил его на прежнее место.
рячо поддержал его.
Молчал и Харниш, хотя вечером, в отдельном купе экспресса "Двадцатый
век", развалившись на мягком сиденье и положив ноги в одних носках на
кресло, он долго и весело смеялся. Весь Нью-Йорк ломал голову над этой
загадкой, но так и не нашел разумного объяснения. Кто мог сомневаться в
том, что Время-не-ждет обанкротился? А между тем стало известно, что он
уже снова появился в Сан-Франциско и, по всей видимости, ничуть не бед-
нее, чем уехал. Об этом свидетельствовал размах его финансовых операций,
в частности борьба за Панама-Мэйл, когда Харниш в стремительной атаке
обрушил на Шефтли весь свой капитал и тот вынужден был уступить ему
контрольный пакет, а через два месяца Харниш перепродал его Гарриману,
сорвав на этом деле огромную прибыль.
славу. В известном смысле это была дурная слава. Он внушал страх. Его
называли кровожадным хищником, сущим дьяволом. Он вел свою игру неумоли-
мо, жестоко, и никто не знал, где и когда он обрушит новый удар. Главным
его козырем была внезапность нападения, он норовил застать противника
врасплох; недаром он явился в мир бизнеса с дикого Севера, - мысль его
шла непроторенными путями и легко открывала новые способы и приемы
борьбы. А добившись преимущества, он безжалостно приканчивал свою жерт-
ву. "Беспощаден, как краснокожий", - говорили о нем; и это была чистая
правда.
подпись на векселе, хотя сам он никому на слово не верил. Ни о каких
"джентльменских соглашениях" он и слышать не хотел, и тот, кто, заключая
с ним сделку, ручался своей честью, неизменно нарывался на неприятный
разговор. Впрочем, и Харниш давал слово только в тех случаях, когда мог
диктовать свои условия и собеседнику предоставлялся выбор - принять их
или уйти ни с чем.
зало бы его капитал и уменьшило риск. А его в биржевых операциях увлекал
именно азарт, и, чтобы так бесшабашно вести игру, как ему нравилось,
деньги всегда должны были быть у него под рукой. Поэтому он лишь изредка
и на короткий срок вкладывал их в какое-нибудь предприятие и постоянно
снова и снова пускал в оборот, совершая дерзкие набеги на своих соперни-
ков. Поистине это был пират финансовых морей. Верных пять процентов го-
дового дохода с капитала не удовлетворяли его; рисковать миллионами в
ожесточенной, свирепой схватке, поставить на карту все свое состояние и
знать, что либо он останется без гроша, либо сорвет пятьдесят или даже
сто процентов прибыли, - только в этом он видел радость жизни. Он никог-
да не нарушал правил игры, но и пощады не давал никому. Когда ему удава-
лось зажать в тиски какогонибудь финансиста или объединение финансистов,
никакие вопли терзаемых не останавливали его. Напрасно жертвы взывали к
нему о жалости. Он был вольный стрелок и ни с кем из биржевиков не водил
дружбы. Если он вступал с кем-нибудь в сговор, то лишь из чисто деловых
соображений и только на время, пока считал это нужным, ничуть не сомне-
ваясь, что любой из его временных союзников при первом удобном случае
обманет его или разорит дотла. Однако, невзирая на такое мнение о своих
союзниках, он оставался им верен, - но только до тех пор, пока они сами
хранили верность; горе тому, кто пытался изменить Эламу Харнишу!
ли урок, который получили Чарльз Клинкнер и Калифорнийско-Алтамонтский
трест. Клинкнер был председателем правления. Вместе с Харнишем они разг-
ромили Междугородную корпорацию Сан-Хосе. Могущественная компания по
производству и эксплуатации электрической энергии пришла ей на помощь, и
Клинкнер, воспользовавшись этим, в самый разгар решительной битвы пере-
метнулся к неприятелю. Харниш потерял на этом деле три миллиона, но он
довел трест до полного краха, а Клинкнер покончил с собой в тюремной ка-
мере. Харниш не только выпустил из рук Междугородную - этот прорыв фрон-
та стоил ему больших потерь по всей линии. Люди сведущие говорили, что,
пойди он на уступки, многое можно было бы спасти. Но он добровольно от-
казался от борьбы с Междугородной корпорацией и с Электрической компани-
ей; по общему мнению, он потерпел крупное поражение, однако он тут же с
истинно наполеоновской быстротой и смелостью обрушился на Клинкнера.
Харниш знал, что для Клинкнера это явится полной неожиданностью. Знал он
также и то, что Калифорнийско-Алтамонтский трест - фирма весьма солид-
ная, а в настоящее время очутилась в затруднительном положении только
потому, что Клинкнер спекулировал ее капиталом. Более того, он знал, что
через полгода трест будет крепче прежнего стоять на ногах именно благо-
даря махинациям Клинкнера, - и если бить по тресту, то бить немедля. Хо-
дили слухи, что Харниш по поводу понесенных им убытков выразился так: "Я
не остался в накладе - напротив, я считаю, что сберег не только эту сум-
му, но гораздо больше. Это просто страховка на будущее. Впредь, я думаю,
никто уж, имея дело со мной, не станет жульничать".
он презирал своих партнеров по биржевой игре. Он считал, что едва один
из сотни может сойти за честного человека и любой честный игрок в этой
шулерской игре обречен на проигрыш и рано или поздно потерпит крах.
Горький опыт, приобретенный им в Нью-Йорке, открыл ему глаза. Обманчивые
покровы были сорваны с мира бизнеса, и этот мир предстал перед ним во
всей наготе. О жизни общества, о промышленности и коммерции Харниш рас-
суждал примерно так: "Организованное общество являет собой не что иное,
как грандиозную шулерскую игру. Существует множество наследственных неу-
дачников, мужчин и женщин; они не столь беспомощны, чтобы держать их в
приютах для слабоумных, однако способностей у них хватает только на то,
чтобы колоть дрова и таскать воду. Затем имеются простаки, которые
всерьез принимают организованную шулерскую игру, почитают ее и благого-
веют перед ней. Эти люди - легкая добыча для тех, кто не обольщается и
трезво смотрит на мир.
мешок картофеля, рояль или семиместный туристский автомобиль, - все это
плод человеческого труда. Когда труд окончен, предстоит распределение
богатств, созданных трудом; тут-то и начинается шулерство. Что-то не
видно, чтобы труженики с мозолистыми руками играли на рояле или путе-
шествовали в автомобилях. Причина тому - нечистая игра. Десятки и сотни
тысяч мошенников просиживают ночи напролет над планами, как бы втис-
нуться между рабочими и плодами их труда. Эти мошенники и есть так назы-
ваемые бизнесмены. Втиснувшись между рабочим и продуктом его труда, они
урывают свою долю богатств. Доля эта определяется не справедливостью, а
степенью могущества и подлости шулеров. В каждом отдельном случае они
выжимают "все, что может выдержать коммерция". Так поступают все участ-
ники игры".
тейлей и обильного обеда), Харниш заговорил с лифтером Джонсом. Это был
рослый, худощавый парень, взлохмаченный, свирепого вида, который всеми
возможными способами выражал своим пассажирам ненависть и презрение. Это
привлекло внимание Харниша, и он не замедлил удовлетворить свое любо-
пытство. Джонс был пролетарий, как он сам заявил не без вызова, и лелеял
мечту стать писателем. Но редакции журналов возвращали все его рукописи,
и в поисках крова и куска хлеба он перебрался в Петачскую долину, в ста
милях от Лос-Анджелеса. План у него был такой: днем работать, а ночью
учиться и писать. Но оказалось, что железная дорога выжимает все, что
может выдержать коммерция. Петачская долина была довольно глухим местом,
которое поставляло только три вида товаров: скот, дрова и древесный
уголь. За перевозку скота до Лос-Анджелеса железная дорога взимала во-
семь долларов с вагона. Джонс объяснил и причину столь низкой оплаты: у
скотины есть ноги, и ее можно просто перегнать в Лос-Анджелес за те же
восемь долларов. Дрова же перегнать нельзя, и перевозка одного вагона
дров по железной дороге стоила ровно двадцать четыре доллара.
двенадцать часов подряд, за вычетом стоимости перевозки из продажной це-
ны на дрова в Лос-Анджелесе приходился дневной заработок в один доллар и
шестьдесят центов. Джонс попытался схитрить: он стал пережигать дрова на
уголь. Расчет оказался верен, но и железнодорожная компания не дремала.
Она повысила плату за перевозку древесного угля до сорока двух долларов
с вагона. По истечении трех месяцев Джонс подвел итог и установил, что
по-прежнему зарабатывает один доллар шестьдесят центов в день.
а потом рассчитался с железной дорогой. Не стану останавливаться на ме-
лочах, но, в общем, в летнее время я перевалил через Сьерру-Неваду и
поднес спичку к деревянным снеговым щитам. Компания отделалась пустяками
- каких-нибудь тридцать тысяч убытку. Но за Петачскую долину я с ней
сквитался.
- очень серьезно спросил Харниш.