шает вам воспользоваться гостеприимством человека, который не родился
джентльменом и которого даже нельзя назвать хорошим христианином, я могу
предложить вам кубок вина и добрый огонь, чтобы разогреть ваши косточки.
я согласен идти куда угодно!
скоро дошел до пещеры, чуть ли не наполовину засыпанной снегом. Над вхо-
дом в пещеру рос громадный бук с обнаженными корнями; старый бродяга,
раздвинув кусты, исчез под землей.
большим куском дерна; под этим буком Лоулесс и выкопал себе лесное убе-
жище. Корни служили ему стропилами, кровлей был дерн, стенами и полом
была матушка сырая земля. В одном углу находился очаг, почерневший от
огня, в другом стоял большой дубовый ящик, крепко окованный железом;
только по этим предметам и можно было догадаться, что здесь человеческое
жилище, а не звериная нора.
теплее, чем снаружи; а когда Лоулесс высек искру и в очаге вспыхнули и
затрещали сухие сучья, стало по-домашнему уютно.
руки к огню и вдохнул в себя запах дыма.
бы собаки не пронюхали о ней! Много я бродил по свету с тех пор, как мне
исполнилось четырнадцать лет, когда я впервые удрал из аббатства, утащив
золотую цепь и молитвенник, которые продал за четыре марки. Став палом-
ником и пытаясь спасти свою душу, я побывал в Англии, во Франции, в Бур-
гундии и в Испании; побывал и на море, в этой чужбине всех народов. Но
настоящее мое место, мастер Шелтон, только здесь. Здесь моя родина, -
вот эта нора в земле! Дождь ли идет, или светит солнце, в апреле ли,
когда поют птицы и цветы падают на мою постель, или зимой, когда я сижу
наедине с добрым кумом-огнем и в лесу щебечет реполов, - эта нора заме-
няет мне все: и церковь, и рынок, и жену, и наследника: где бы я ни был,
я всегда возвращаюсь сюда. И я молю святых угодников, чтобы здесь мне
было позволено умереть.
- и тепло, и постороннему глазу не видно.
ибо сердце мое разбилось бы, если бы его нашли. Вот здесь, - сказал он,
принимаясь раскапывать сильными пальцами песчаный пол, - здесь мой вин-
ный погреб, и вы сейчас получите флягу превосходной крепкой браги.
на три четверти наполненную крепким, душистым элем. Выпив друг за друга,
они подбросили топлива в огонь, и пламя снова засверкало. Они легли и
вытянули ноги, блаженствуя в тепле.
потерпели неудачу; похоже, что вы потеряете и девушку. Правильно я гово-
рю?
рый почти всюду побывал и почти все повидал. Слишком много вы исполняете
чужих поручений, мастер Шелтон. Вы стараетесь для Эллиса; но Эллис меч-
тает только о смерти сэра Дэниэла. Вы стараетесь для лорда Фоксгэма...
Впрочем, да хранят его святые, у него, без сомнения, хорошие намерения.
Однако лучше всего стараться для себя самого, добрый Дик. Ступайте к
своей девушке. Ухаживайте за ней, а то как бы она не забыла вас. Будьте
наготове, и когда представится случай, берите коня и скачите вместе с
нею.
ла! - ответил Дик.
слово, взгляните сюда.
нул из него сначала монашескую рясу, потом веревочный пояс и, наконец,
громадные четки, такие тяжелые, что ими можно было действовать, как ору-
жием.
большим знанием дела принялся гримировать его. Брови сделал толще и
длиннее; едва пробивавшиеся усики Дика превратил в большие усы; нес-
колькими линиями изменил выражение глаз, и молодой монах стал казаться
много старше своих лет.
нас от настоящих монахов. Мы смело пойдем к сэру Дэниэлу, где из любви к
матери-церкви нам окажут радушный прием.
удовольствия! Не беспокойтесь обо мне. Клянусь небом, я о себе и сам по-
забочусь: язык у меня длинный, голос - словно монастырский колокол, и
если мне что-нибудь нужно, я буду просить, мой сын. А если просьбы не-
достаточно, возьму сам.
тельство столь сомнительной личности, он не удержался и захохотал.
заметил, что под своей рясой Лоулесс спрятал связку черных стрел.
берешь лука?
оттуда, куда идем, - весело ответил Лоулесс. - И если что случится, я
хотел бы, чтобы наше братство поддержало свою честь. Черная стрела, мас-
тер Дик, печать нашего аббатства. Она указывает, кем прислан счет.
погубят и меня и тех, кто дал их мне. Где их спрятать, Уилл?
песни, а вы тем временем закопайте их, где хотите, и разровняйте над ни-
ми песок.
низким человеком, если бы не доверял тебе!
логовища и оборачиваясь к Дику. - Я добрый старый христианин, не преда-
тель и не жалею своей крови ради друга. Но, безумное дитя, я вор по ре-
меслу, по рождению и по привычкам. Если бы моя бутылка была пуста и у
меня пересохло бы во рту, я ограбил бы вас, дорогое дитя, и это так же
верно, как то, что я люблю вас, уважаю вас и восхищаюсь вами! Можно ли
сказать яснее? Нет!
тарнике.
варища. Как только он остался один, он поспешно вытащил свои бумаги, пе-
речел их и закопал. Только одну он захватил с собой, потому что она ни-
как не могла повредить его друзьям, а при случае послужила бы уликой
против сэра Дэниэла. Это было собственноручное письмо тэнстоллского ры-
царя к лорду Уэнслидэлу, посланное наутро после поражения при Райзингэме
и найденное Диком на теле убитого гонца.
му бродяге. Тот ждал его под оголенными дубами, слегка уже припорошенный
снегом. Они взглянули друг на друга и расхохотались, - маскарад удался
на славу.
в лужу и увидел бы себя в ней, как в зеркале. Многие воины сэра Дэниэла
знают меня в лицо. Если нас разоблачат, еще неизвестно, что сделают с
вами, а уж я не успею и "Отче наш" прочитать, как буду мотаться на ве-
ревке.
сторонам стояли домики бедняков и маленькие фермы.
голосом. - Давайте зайдем и попросим милостыню у этих бедных грешников.
Pax vobiscum! [6]. Э, - прибавил он своим обычным голосом, - вот это-
го-то я и боялся: я уже разучился гнусавить помонашески. Разрешите мне,
добрый мастер Шелтон, немного поупражняться здесь, перед тем как риск-
нуть своей жирной шеей в доме сэра Дэниэла. Видите, как полезно быть
мастером на все руки! Не будь я моряком, вы непременно пошли бы ко дну
на "Доброй Надежде"; не будь я вором, я не мог бы раскрасить вам лицо; и
если бы я не походил в монахах и не привык драть глотку в церковном хоре
да объедаться монастырскими харчами, эта ряса не сидела бы на мне так
ловко, и первая встречная собака облаяла бы нас, как притворщиков.
маскарад и в придачу сыграем веселую шутку с братом Кэппером.
Кинжалы, воткнутые рядом с ними в стол, и мрачные, угрожающие взгляды,
которые они бросали на обитателей дома, говорили о том, что разбойники
пируют на положении захватчиков, а не званых гостей. Они с негодованием
поглядели на двух монахов, которые с подобающим их сану смирением вошли
в кухню. Один из них - сам Джон Кэппер, который, по-видимому, был здесь
вожаком, - грубо велел им немедленно убираться.