не возразишь, надо: Степан Сергеич от Сарычевой не отцепится. Игумнов пошел
по цеху. На сборке технолога нет, на монтажном участке тоже, значит, в
регулировке: Сарычевой нравятся россказни Петрова. Сидит, полюбуйтесь, глаза
блестят из-под шали, как у цыганки, слушает "страницы воспоминаний",
"неопубликованные главы ненаписанной биографии", "былое без дум" -- Петров
неистощим на названия.
участком.
бездельница оперирует, как ни странно, словом "дело": "Мне нет дела до
этого", "Не мое дело", "Не делайте из меня козла отпущения, делайте свое
дело и не приставайте ко мне".
катушки.
звонки, всегда рад собственными устами передать приказание начальства,
собственными ушами подслушать. Туровцев по тону его догадался, что предстоит
нечто забавное, и тут же примчался в регулировку.
фамилию в чертежах, -- сказал Игумнов.
чертежей, нашел фамилию техника.
швырнула под ноги Игумнова клочок бумаги. Виталий поднял его, прочел и
вскипел:
выписал на своего контролера.
устроит Нинельке кислую жизнь! Ты бы, Сашка, ею занялся... К тебе же она
ходит, не к Дундашу, не ко мне.
перемотали. Браковку торжественно разорвали. Вечером Петров закрылся с
Игумновым в кабинете.
гнездышка.
держится. Скорее ты вылетишь... Споить ее хочешь?
грех -- это совершение таких поступков, о коих человеку известно, что они
запрещены, и от коих он волен воздержаться. Зачем тебе знать, если ты
воздержишься?
регулировку. Она сидела за своим столиком, читала журнальчики, посасывая
конфетки, покрикивая на Якова Ивановича. Когда в проходе появлялся Петров,
краснела, вздрагивала, глаза приобретали странное выражение вспугнутой
птицы, одновременно рассеянное и остро направленное.
толкучку, свой обед перенесла на час позже. Игумнов наблюдал за нею из
комплектовки, видно было, что Нинель чего-то ждала. Вышел из регулировки
Петров, повернул не налево, к выходу, а направо, к столику Сарычевой, стал
что-то говорить, а Нинель порывалась встать, уйти, возражала, махая шалью,
как крыльями... Петров долбил и долбил, протянул руку, схватил шаль,
отбросил ее. Потом он резко повернулся и ушел в регулировку. В цехе -- ни
души. Нинель вскочила, понеслась мимо склада готовой продукции, мимо комнаты
Туровцева -- в дальний конец коридора, где были туалеты, холодная лестничная
площадка черного хода, где можно побыть одной. Игумнов, не зная, что и
подумать, скрылся в своем кабинете. Бухнув ногою в дверь, к нему ворвался
Петров.
протянувшуюся руку:
Сарычева.
ладоней, попросил:
кончилось, по пропускам уже никого не выпустят.
всю неуместность... -- с усилием выговаривал мужской голос. -- Я с трудом
достал ваш телефон... жена моя Нина Владимировна работает у вас, сегодня она
не пришла домой, я понимаю, конец месяца, горит план, -- голос пытался
иронизировать, -- но она же почти никогда не занималась штурмовщиной... то
есть я хотел сказать...
давалась так трудно. -- Это моя вина. Мне надо было отпустить ее пораньше...
метро уже не работало, такси не нашлось.
Так вы говорите...
работе.
телефон Петрова, сил не было запустить руку в карман висящего рядом пиджака,
достать записную книжку.
"добрый день". Без минуты восемь показались Петров и Сарычева. Виталий
втолкнул Нинель в кабинет, подвел к телефону.
Позвоните ему сейчас же!
Виталия.
засмеявшись, пошла -- необыкновенной походкой. Глядя на нее издали, можно
было с уверенностью сказать, что она улыбается. Шла, слегка покачиваясь,
будто спрыгнула с шаткого помоста...
жестами, он красочно повествовал:
Греции...
бегал по цеху и сообщал подробности.
"Виталий Андреевич, уймите Петрова!" Игумнов не двинулся с места...
уже Якову Ивановичу, что после обеда ее не будет, она впервые за три года
составила карту сборки, откорректировала другие.
поверила, робко подошла к регулировке и попятилась, делая какие-то странные
движения руками, будто отгоняя от себя кого-то, побежала, натыкаясь на
людей, к выходу... Больше ее не видели. Говорили, что муж увез ее в
санаторий после сильнейшего нервного расстройства.
список ламп на новые радиометры, потом пошел к Сорину согласовывать. Подсел
к нему и сразу догадался, что в остекленной комнате что-то произошло.
Петров поддержал его. С этим Фоминым, его зовут почему-то Дундашем, вечно
истории.
произошло, пока уважающие его монтажницы не рассказали ему все вплоть до
составленной карты сборки.
Петрова по-всякому: "негодяй", "обманщик", "сволочь", "кобель". "Подлец"
удобно входило в этот перечень.
Сергеич уже бежал в регулировку.
Суровая экономическая необходимость, все для производства!
втоптали в грязь! Женщину! Позор! Вы не мужчина! Вы сплетник! Настоящий