его знает. Скорей всего себя вспоминал мальчишкой.
Квислинг.
Ему мой сын не служил.
вожде дерьмо в том месте, где у нормального человека душа должна быть.
Закипело и выбежало через край. Но говорит не спеша, как на 18-ом сьезде
партии:
эта бывшая цитадель белой сволочи, не очищен от предателей всех мастей и их
так называемых мулл?
щелкнули каблуками.
активисты до 55 лет. Ожидаем эшелона для выселения их семей. - Пусть
Каганович откроет эшелонам зеленую улицу! - приказал Сталин. - Пора сделать
то, на что оказалась неспособной горе-династия Романовых, а именно:
исторически закрепить победу русского народа над ордами татаро-монголов!
Руки прочь от Крыма! Установите для объективности в городе Алупке бронзовый
бюст летчика-татарина, дважды героя Советского Союза... Сына твоего, старик,
муллу-двурушника расстреляют, а ты сам подохнешь, как собака, на Колыме и не
будешь больше стучать молотком перед началом Ялтинской конференции! Отобрать
у него ногу, молоток, гвозди, дратву, шило, рашпиль, нож и другие сапожные
инструменты... Что слышно о добыче урана? Почему молчит Курчатов? Где его
молодцы? Босые ноги у старика враз посерели, Коля, ослабли от первой волны
горюшка, окружила их шевровая свора и поволокла куда-то, а у Сталина левая
ножка дергается мелко-мелко, как у меня с жестокой похмелюги. - А-ка-ци-я, -
проворчал он и покандехал по-стариковски в свой дворец. И по-новой
остановился в двух шагах от моей решки. Топнул правой, нелюбимой ногой,
повертел, аж хрустнули бабки, ступней, постучал мыском по бордюрчику
мраморному, поставил ногу на место и, казалось, прислушался к чему-то. Вот
тут ко правая сталинская нога, ты, Коля, хочешь верь, хочешь не верь,
сказала тихо, но с немалым злорадством и полнешей убежденностью:
придавила ее, но заставить замолчать не могла. - Дурак, жопа и говно!
быть, отдохнете с дороги?
сьезда, отвечает ему Сталин и, конечно же, на нем срывает зло. - Почему у
тебя такая плоская харя? Камбала в пенсне! Премьер мудацкий! .. Министр
иностранных дел! Иден у Черчилля - вот зто министр! Красавец! Чего ты
растопырил ноги! Поставлю на политбюро вопрос и ампутируем их тебе! Не
вздумай на конференции чесать свои костяшки! Агент царской охранки!
Педераст!
нога, как только он замолчал, опять задолдонила: - Ты же дурак! Жопа всех
времен! Говно всех народов! Сталин, наверно, для того, чтобы ее сбить с
толку, быстро-быстро прошелся взад-вперед, он почти бегал, а правая нога
точно в такт подъебывала
сдохнешь и умрешь!
пламенный мотор барахлит, товарищи.
вождя во дворец. А он, сидя на руках шестерок, отдал приказ:
невыносимость тоски и злобы Иосифа Виссарионовича Сталина. В руках у асмодея
власть чуть ли не над полпланетой, и может он при желании хавать каждый
божий день харчо, где вместо рисинок алмазы плавают, и отдать может приказ
облить бензином бараки ста лагерей, чтоб запылали синим пламечком враги
народа, и мигни он только, шевельни он только мизинцем, самая старая дена
нашей родины и артистка товарищ Яблочкина тут же заявится и театрально
скажет, тряся щечками-мешочками:
ва-а-а-ша! Представляешь? Всесилен этот заместитель самого человечного изо
всех прошедших по земле людей, горный орел номер два, и тут вдруг какая-то
вонючая, сохнущая правая нога, главное, не чья-нибудь, а своя, сволочь такая
и предательница, говорит:
ей не заткнешь глотку, не заставишь замолчать, ибо заставить помалкивать
можно совесть,и так поступают миллионы людей, но нога-то ведь - не совесть,
как ее, подлюку, уломать? Издать указ президиума Верховного Совета? Ну,
хорошо, я уверен, думал он, ампутируем, протез поставим, а что дальше? Есть
ли надежда на левую ногу? Нет! Так как вокруг - враги и предатели.
Следовательно, придется ликвидировать также левую ногу, и вроде Рузвельта
кататься в колясочке. Толкать же ее будут по очереди члены политбюро,
министры, генералы, стахановцы, Иван Козловский, Юрий Левитан,
кинорежиссеры, Илья Эренбург и артист Алейников - большая жизнь. Главное в
выдающемся государственном деятеле не ноги, а голова. А если вдруг голова
предаст основные постулаты исторического материализма, если заявит моя
голова, что, дескать, материя не первична, а главное - свобода духа?
Интересная ситуация. Прямо Курская дуга. Ну, с головой-то я умею
справляться. Она будет помалкивать, примерно, как мои половые органы. Вот
как быть, если правая рука полезет во время отчетного доклада на очередном
съезде нашей партии в боковой карман, вытащит, ликвидаторша и уклонистка,
мой партбилет и бросит его с трибуны на пол Большого Георгиевского зала?
Бросит и вместе с левой начнет мне бурно аплодировать? Как быть? Что делать,
дорогой Владимир Ильич, ответьте, пожалуйста, если заговорят мои внутренние
органы? Если обнаглеет даже жопа и со всей большевистской прямотой своей
кишки скажет, что Сталин испортил ей жизнь и что лучше уж быть слепой
кишкой, чем смотреть, бессмысленно заседая и заседая, на разрушение сущности
личного, единственного бытия Сталина. Что делать? Пустить пулю в угрюмый и
глубоко враждебный мне лоб или в ненавидящее меня собственное сердцем -
тоскливо подумал в ту минуту Сталин, но сходу взял себя в руки и решил,
Коля, так: ваши попытки, господин мозг, господа жопа, сердце и
печенки-селезенки, обречены на провал! Мы обрушим на вас всю мощь нашей
отечественной, а возможно, и зарубежной медицины! И веришь, Коля,
обмозговываю я все это, а из окошка сверху Молотов захипежил:
Маршака и артиста Алейникова - большая жизнь! Срочно! - Есть! - кто-то
ответил, и тихо стало, как в морге. Только Симвалиев, сидевший на кедровом
суку, спросил у разводящего: - Как оправиться по большой нужде, товарищ
генерал-майор? Невмоготу честное комсомольское!
каково приходилось злодею! Он свое получал, я имею ввиду не Симвалиева,
сидевшего на суку, а Сталина. Но, однако, и Фан Фаныч попал тогда в
приличную кучу. Выйти некуда, жрать нечего, не мечтал я о таком кандее, не
мечтал. Закемарил, чтобы сэкономить силы и не суетиться в поисках выхода из
полнейшей безнадеги. Просыпаюсь. Подхожу к решке. Светло. Крымский ветерок
посылает мне с клумб передачки: чудесные запахи. Спасибо, дорогой, век не
забуду твоей милости. Перед решкой моей стоит Молотов босиком и в кальсонах
солдатских с желтой тесемочкой. Растопырил, сука, пальцы, шевелит ими.
Никогда в жизни, ни в баньках, ни на пляжах не встречал я более
омерзительных ног. Желто-зеленобурого цвета, большие пальцы перекосоебились
и загнулись, один похож на знак "левый поворот", другой - на "правый". Мослы
выперли, вены набухли и через два-три вдоха и выдоха цвет меняют, словно
течет в венах не кровь, а то чернила фиолетовые, то жидкое говно.
странных личностей. Один в шлепанцах, другой в бабьих фетровых ботиках,
третий в разных, причем, незашнурованных ботинках и так далее.
Представлявшь, как их захомутали посреди ночи? - Доброе утро, товарищи
убийцы в белых халатах, - говорит Молотов-босяк. Выгруженные из "доджа"
личност и, действительно, частично были без брюк, но все в халатах.
- Почему вы босиком?
Почему? Что случилось?
консультаций. Кроме того...
сказал, что если меня берут, пардон, вызывают к Сталину, то я должен же
чем-то измерять его давление, черт побери! Мне тут вот тот военный, явно
выраженный Даун, твердо возразил, что Сталин и давление на него
несовместимы. Он, так сказать, сам, кого хошь, придавит, как вошь. И теперь
я без прибора как без рук. Нонсенс!
Горегляд на самом деле Даун? - спрашивает Молотов с большим интересом, и к
шлепанцам моментально подканали две пары генеральских штиблет и брюки с
голубыми лампасами.
Корнев Павел
Флинт Эрик
Суворов Виктор
Лукьяненко Сергей
Белов Вольф
Березин Федор