ры, закуски, фрукты, овощи, и воцарилась атмосфера дружеского застолья.
благостная истома насыщения и теплого сытого похмелья после бессонной
ночи.
расположенного неподалеку рынка с магазинами, забрали с собой Дениса, а
мы с Виталием перебрались в плетеные кресла на балконе - перекурить, за-
одно прихватили с собой и стаканы.
родителей.
- специалист по броневым сталям, и когда началась война, потребовался
приемщик в США. Судьба избрала отца. Вызвали его в Москву, он приехал с
матерью и мной и оформлялся на выезд по линии внешторга. Пока только он
один. Было это в октябре сорок первого года, и надо же случиться так,
что как раз в этот день, по-моему, восемнадцатого, по Москве прошел
слух, что столицу сдают немцам и переносят ее в Свердловск. Началась па-
ника в многомиллионном городе. Люди бросали все, уезжали, уходили - кто
как мог. Мать из гостиницы с трудом добралась до внешторга, как-то ра-
зыскала там отца. Неразбериха полная. Он только успел сказать ей, что
уезжает - их в вагонах пригородных поездов довезли до Архангельска, а
потом пароходом через Англию они добрались до США. Матери же он сказал,
чтобы ехала на вокзал и разыскивала там поезд с внешторговцами. Без до-
кументов, мама полдня ходила по вокзалу, спрашивала, вы не из внешторга?
А никто не отвечает, смотрят с подозрением, шпионов боятся. Но как-то ей
повезло, наткнулась она но того, кто отвечал за отправку. Кое-как добра-
лись они до Куйбышева. И туда через год пришел вызов - ехать нам к отцу.
Опять до Москвы, а потом через всю Россию и Сибирь во Владивосток. Поло-
жение было очень сложное. С японцами - нейтралитет, но уже тогда они
следили, чтобы наша страна не получала помощи от союзников. Поэтому,
насколько я знаю, решили два транспорта из Владивостока отправить якобы
на Камчатку, а на самом деле в Штаты. Заодно с ними и семьи... Всех за-
писали как членов экипажей. Пароходов, как я уже говорил, было два -
"Кола" и "Трансбалт". На "Коле" подобрались все ленинградцы, среди них и
я с мамой... И вот опять судьба... Как мать рассказывала, капитанами на
этих пароходах служили братья или крепко дружили они друг с другом, не
знаю, но за несколько дней до отхода они встретились и капитан "Транс-
балта" говорит своему другу-брату:" Знаю, что у тебя тяжело с размещени-
ем пассажиров, а у меня маленькая каюта свободная, одного могу принять
на борт." Посмотрели они списки пассажиров "Колы". Мать последняя в
списке была. Вехова с ребенком. "Вот и давай мне ее," - говорит капитан
"Трансбалта", - "а для ребенка мы коечку соорудим." Мать, как узнала,
что ее пересаживают, - в рев, не пойду ни в какую, но с ней особо не це-
ремонились. Ушла "Кола", через трое суток ночью должен был отплывать и
"Трансбалт". Полдвенадцатого ночи радиограмма: "СОС... СОС... Тонем...
"Кола"." Их остановил японский эсминец, якобы для проверки документов.
Почему через японские воды идете? Какой груз? Почему дети на борту? Идем
через эти воды, потому что февраль, зима, севернее проливы замерзли,
груза нет, идем на Камчатку, дети на борту, потому что война, дети чле-
нов экипажа. До одиннадцати вечера всех на палубе держали, потом отпус-
тили, следуйте своим курсом. Команда и пассажиры в трюмы спустились, ус-
тали за день. И тут - две торпеды в беззащитный мирный пароход. Стреля-
ли, как на учениях. "Кола" тонул три с половиной минуты. Шторм, ледяная
вода, на поверхности остались только те, кто вахту нес, два спасательных
плота и вельбот. Подлодка всплыла, прожектором осветила гибнущих людей и
ушла на погружение. Из спасшихся после шестнадцати дней в океане в живых
остались только четверо матросов, в том числе и радист. Их подобрал
японский противолодочный заградитель, и только после долгого разбира-
тельства они были возвращены на родину. Мать рассказывала, что капитан
"Трансбалта" несколько дней из каюты не выходил после отплытия. А нам
тоже досталось. В кильватер за нами все время шел перископ подлодки, мо-
жет быть той самой, что потопила "Колу", это я сам видел, японские воен-
ные самолеты несколько раз облетали "Трансбалт", имитируя атаку. Нас,
малышей, в спасательных жилетах выставляли на палубу, чтобы показать,
что на борту дети. Как сейчас, вижу летчика в шлеме и очках под стеклян-
ным колпаком кабины и планирующий с воем самолет с круглыми пятнами
японского солнца на крыльях, казавшихся кроваво-красными. Позже самолеты
не появлялись, исчез и перископ. А Тихий океан оказался вовсе не тихим.
Мама не переносила качку и сильно страдала от морской болезни. Двадцать
третьего февраля устроили праздничный обед в честь Дня Красной Армии и
Флота и дали детям несколько долек шоколада. Я зажал их в горсти и так и
не притронулся - маме принес. Шоколад растаял, мама, конечно, отказа-
лась, и вот тогда я руку дочиста вылизал, обсосал - так есть хотелось. В
Сан-Франциско советский консул пришел на борт. "А кто знает кого-нибудь
с "Колы"? - спрашивает. Мать всех пассажиров перечислила - и только по-
том, когда с отцом встретилась, узнала, что никого из них скорее всего
нет в живых и что такая же участь была уготована и нам, если бы не Все-
вышний. К ней потом еще долго ходили отцы, чьи семьи погибли, она им,
что могла припомнить, рассказывала... Про жен... Про сыновей и дочек...
пучине морской. Правда, тебе грех на судьбу жаловаться, как и отцу твое-
му.
главное управление имущества заграницей. По репатриации Советскому Союзу
завод достался, правда, разрушенный взрывом, но отца назначили его ди-
ректором. И вот только в сорок седьмом мы приехали в голодную послевоен-
ную Москву в отпуск. Отец в кадры пришел, о чем-то договаривался, тут
вбегает некто и давай орать матом на кадровиков. Отец ему замечание сде-
лал, уважайте людей, мол. Тот только фамилию у отца спросил и вышел.
Оказалось, что крикун этот - высокий чин в МГБ. Отпуск давно прошел, а
нас обратно в Австрию не пускают. Проверяли по всем линиям. И если бы
отец не был русским и не пролетарско-крестьянского происхождения, поса-
дили бы за милую душу. Так что не знаешь, где поскользнешься, и одно
твое нечаянное слово развернет жизнь твою на сто восемьдесят... Так что
давай-ка по сто пятьдесят, пока есть возможность... За тех, кто в мо-
ре...
Глава двадцать четветая
К О Л О Н И Я
Глава двадцать четвертая
Январь выдался тихий, но работы хватало. В основном, за письменным столом -
торгпредство, как и посольство, и аппарат торгового советника готовили отчеты,
Справки и цифры стекались ручейками в отчеты отделов, потом впадали реками в
отчеты организаций, главков, министерств и в конце концов - в океан годового
отчета страны. Упали цены на нефть, и оказалось, что не хватает валюты на
закупку зерна, антиалкогольная кампания заткнула источник "пьяных" денег и
опять опустела казна. Новый год принес крупные реорганизации и большие
перестановки в верхних эшелонах власти, но пока, как в тайге, ветер перемен
гулял по верхушкам, а внизу было тихо. А как сдали отчеты, жизнь пошла совсем
неторопливо.
нашего бытия. Основным стержнем его содержания стала для меня выписка.
Только на разглядывание каталогов товаров уходили часы - было такое ощу-
щение, будто попал на склад супер-маркета и, проходя вдоль бесконечных
полок, волен выбирать, что нужно и что нравится. Для себя я решил не ог-
лядываться на цены, а выписывал на отдельный листок все, что мне пригля-
нулось.
бой к тому, что я придумал себе баловство - игру, в которую постепенно
сильно втянулся. Поначалу в воображении явился дом розового кирпича в
тихом центре Москвы - в районе Патриарших прудов или Кутузовского прос-
пекта, а в зеленом дворе дома - гараж, где стоит моя цвета мокрого ас-
фальта "Тойота". У дверей сидит приветливый сторож, который ни в коем
случае не пустит незнакомого человека в чистый и просторный подъезд.
высокими потолками: гостиная с эркером, спальня и кабинет. Застекленная
лоджия, просторная кухня и холл.
раздернутые шторы, перемигивается бликами от крытого лаком пола. В ван-
ной - темно-розовый, цвета свежезагорелого тела, кафель, сияние никели-
рованных кранов, зеркало в полстены.
для них интерьер.
нейтральном фоне хорошо смотрятся картины и мебель. В пятиоконном треу-
гольном эркере - стол и стулья с высокими спинками. Вдоль стены - стенка
с баром, стойкой для пластинок, аудиокассет с музыкой и толстых альбо-
мов, чтобы полистать на досуге - та же "Энциклопедия мировой живописи"
Лярусса. Рядом сервант с посудой, хрустальными фужерами и расписными
чайными сервизами.
одеждах с раскрытым Евангелием в руках: " Отче наш, иже еси на небеси,
да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля твоя."