третьем тысячелетии? А сколько уже таких вот гектаров списали?.. Теперь-то
авторы проектов засуетились, но где, спрашиваю, вы были раньше, знатоки
своего дела? Пусть к нам, низовым, не прислушивались, по ведь и наука вас
предупреждала! Отмахнулись, пренебрегли всеми предостережениями!
Потребовали от одного из них на партактиве, чтобы дал объяснение, так он
битый час бубнил, толок воду в ступе, сам графин той воды выпил, а так
ничего нам и не объяснил толком... Нет-нет,- Чередниченко встал,
выпрямился,- если взялся строить, то строй мне, будь любезен, не
шаляй-валяй. На ватмане резинкой можешь стереть, а тут не сотрешь... на
земле надо все делать набело, без черновиков! Тут не семь, а тысячу раз
отмерь, а потом уж режь!..
ослепительность моря сливается с такой же безбрежной ослепительностью
небес. Сияние дня рождается из сияний, из гармонического слияния
переполненных светом стихий...
обвисли...
корабль белеет, будто какой-то дивный, неслышно скользящий но водной глади
дворец. Ни единого судна навстречу, ни один танкер не темнеет на
горизонте. Только "Орион". Один-одинешенек на зеркальной поверхности моря,
средь его безбрежной глади. Под парусами он кажется необыкновенно высоким.
Белое облако! (Высота мачты от киля до клотика сорок семь метров.)
слепящего света вокруг: на все четыре стороны - фантастическая
ослепительность. Такой не увидишь нигде, только среди этих медитерианских
вод в эту пору суток, в полдень. В глазах резь. Простор воистину
бесконечен. Столько сияния, а ветра нет.
озабоченности. Поглядывает то и дело на табличку: "Сигнал тревоги подается
электроревуном "Тревога". Один непрерывный гудок в течение тридцати
секунд. Ничто, однако, не предвещает тревоги. И все же на душе молодого
кормчего неспокойно. Как это понять?
гачный"... ^рыбацкий огон"...
кровь... И Ягнич-мастер стоит над тобой.
локатора. Парус и локатор - они на "Орионе" рядом! Капитан усматривает в
этом некий символ, от сознания этого проникается гордостью.
ты ходил с ним в тот свой первый, самый дальний рейс. Заходили почти в
тропики (зона северо-восточного пассата), чтобы использовать попутный, а
севернее уже был бы встречный. В обратном рейсе "Орион" воспользовался им.
трех училищ сразу. Рейс выдался трудный, в нескольких местах штормовой, но
па диво счастливый: ни одной травмы, болезни, нежелательного приключения.
никогда и в глаза не видели. Они сейчас сочиняют, творят Ягнича другого,
своего, на свой лад.
ничего. Тут жил вечно, вязал узлы, стерег рынду. С курсантами держался
строго. Мастер.
сумеешь правильно ответить - руку пожмет.
мерам!
курсанты:
тоже спросят:
знать, они особенно памятны ему, коли ни больше, ни меньше не назовет:
сорок, да и только. Может, в этой цифре, как для многих в цифре 13, был
для Ягнича какой-то тайный смысл? И, что удивительно, именно на сорок лет
он и выглядел. Ягнич не старел! Натура редкостной прочности, просто
железная натура. И душой...
особенно старинных, песен старых мореходов (не слышал капитан, чтобы Ягнич
вообще когда-нибудь пел. Разве лишь иногда мурлыкал что-то потихоньку себе
под нос).
нафантазированному.
был его крылом. Ночь, завывание ветра, буйство разъяренных черных стихий.
Палубой черпал воду "Орион". Шквал налетал за шквалом. Крен достигал
сорока и больше. Думали - все. Но и в этих условиях посылали курсантов на
мачты! И снова - удивительная вещь! - не сорвало, не сбросило в океан
никого.
продолжал жить, что сердце его продолжало биться на "Орионе". Привязанный
канатами, перехваченный ими крепко-накрепко, лежал под хирургическим ножом
в лазарете, в глубине судна. Операцию невозможно было делать, кронами
переваливало больного туда и сюда, но другого выхода не было - мастер сам
сказал: режь! Из груди было извлечено его сердце, оно билось и билось.
значится и такая тема: "Живучесть корабля". Они же толкуют о другом:
"Орион" обогатил их необычайным уроком, фактом редкой живучести человека.
несокрушимая воля решили в ту ночь судьбу всего экипажа, судьбу "Ориона",
что именно это, передавшись всей команде, помогло кораблю выстоять под
всеми шквалами, счастливо выйти из зоны урагана.
пожимал плечами - никак не мог отыскать причину столь бурного
мифотворчества. На "Орионе" все ведь было иначе. Все было буднично,
строго, поделовому. Откуда же эти притчи, домыслы, этот взрыв курсантских
фантазий? Какая душевная потребность заставляет этих юношей вместо вполне
реального, законно, в общем-то, списанного, с почетом отправленного на
покой человека сотворять для себя какого-то другого, полуволшебного,
человека-амулета? Где-то по корабельным закоулкам, по рубкам или в тени
парусов ткут, сообща создают почти мифический образ того, кто "ушел и
ветер с собой забрал". Сколько разных людей прошло через "Орион", скольких
полузабыйи, а то и вовсе забыли, почему же этот, хоть и славный старик,
но, подобно многим, обыкновенный, будничный, так воспламеняет фантазию
новичков? Почему и сейчас вот, средь этого штиля, средь безбрежной
ослепительности он у них на устах, в душах?
современнейшие электронные приспособления, зачем-то нужен еще выдуманный,
мифический, сотканный из нереальностей Ягнич, мастер нестароющих сорока
лет, человек-легенда?
Ягпичей-комбайнеров.
свистом вызывали девчат на улицу;
какую-нибудь давнюю пьесу. Однако ж такая сцена может быть показана тебе и
сейчас и не в клубе, а прямо перед твоей хатой. Петь, паршивцы, не умеют,
а свистеть вон какие мастера! На стадионе, должно, на футболе
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия