Чтение 28–й страницы книги ~VIS VITALIS~

чутьем. Здесь новым и не пахло. "Шульц безумец, если вылезет
возражать. Истина припечатана, чудес не требуется. Шефуля гений, но
с ним бывает скучно - он забивает последний гвоздь и уходит,
захлопнув дверь. Или тоже уходи, или вешайся на том гвозде. Зато
Левка радостно вздохнет - его стихия, а мне здесь делать нечего..."
Максим не раз и сам подрывал основы, но чтобы утвердить получше, а
Шульц, негодяй, готов все взорвать ради своей веры...
23
- В церковь бы тебя, проповедником... - подумал Штейн, взглянув
свысока на остроклювый профиль Шульца. Он уверенно вел дело к
простому и понятному концу.
- Это тебе не физика, застегнутая на все пуговицы, - думал Шульц, не
глядя в сторону Штейна, - это природа, жизнь, в ней свой язык...
24
А дальше сидели разные люди - кто сочувствовал слабому, значит,
Шульцу, кто поддался обаянию авторитета, они, не вникая в суть,
поддерживали Штейна... Многие пришли поглазеть на схватку, как ходят
смотреть бой петухов в далеких странах. А некоторые со злорадством
ждали, когда же схватятся два знатных еврея, будут ради истины
квасить друг другу носатые морды. Те, кто предпочитает простые и
понятные чувства, легко находят друг друга. Люди, движимые сложными
чувствами, пусть благородными, объединяются неохотно; часто, сами
того не замечая, придирчиво ищут только различий, а не общего. Общее
им сразу ясно, и неинтересно, различия гораздо важней - значит, я ни
на кого не похож, сам по себе... Я не говорю об учениках, верных
друзьях, на них хватило бы пальцев одной руки.
25
Как это было непохоже на тот худосочный келейный романтизм, которым
напитался Марк с детства. Совсем не о том говорили ему книги,
деревья и кусты в темных аллеях у моря... И на тот романтический
героизм, которым было насыщено его общение с опальным гением
Мартином - тоже не похоже... Он чувствовал, что вырвался из узкого
укромного уголка с его теплом, спокойствием, и ограниченностью тоже,
на широкое неуютное пространство, где бурлят страсти, кипят идеи,
переменчивый ветер сдувает оболочки, пиджачки и тюбетейки,
сталкивает людей в их неприглядной наготе... Не будем, однако,
преувеличивать тень сомнения и страха, которая мелькнула перед ним -
она тут же растворилась в восторге: ведь он стал свидетелем сражения
истинной науки с фантомом. И скоро станет участником бурной научной
жизни.
26
Штейн зачеркнул последний нуль, химеры исчезли, туман рассеялся.
Зажегся верхний свет, докладчик переходит к выводам. Места для чуда
нет, кивать на космос нет необходимости.
- Вот причины! - он говорит, указывая на доску, где два уравнения с
одним обреченным на стриптиз иксом. - Эти, на первый взгляд
безумства, обоснованы. "Vis Vitalis Intravertalis"! - что на языке
истинной науки означает - Жизненная Сила в нас!
27
Шульц всегда за науку, но другую, что подтверждает его теорию.
Обыденность вывода ему претит. Опять мышиная возня!
- Какую ошибку опытов вы имели в виду? - он спрашивает елейным
голоском.
- Десять процентов, - спокойно отвечает Штейн, - точней здесь быть
не может.
- Не десять, а один! - торжествует Шульц.
Если один, то все напрасно, причина снова ускользнет в темноту, и
туда же, радостно потирая руки, устремится этот смутьян.
Штейн ему долго, вежливо, нудно - не может быть... а сам думает
-"знаю твой процент! измеряешь пальцем, склеиваешь слюной, кривые
проводишь от руки... Неумеха, мазила!.."
А Шульц ему в ответ:
- Ничего не доказали! Не видите нового, не ждете неожиданностей от
природы...
Штейн, действительно, чудес не ждет, но о точности знает больше
Шульца.
- Химера! - он говорит, еле сдерживаясь. - Процент! Никто не сможет
в этой мутной луже словить процент.
- Я смог, - ответствует Шульц. - Я это сто лет наблюдаю, заметил
раньше всех на земле.
Поди, проверь циркача, потратишь годы.
- Нет причин звать космические силы, - негодует Штейн, - а ваша
точность, коллега, всем известна!
28
И тут раздается громкий ленивый голос:
- Процент дела не изменит, вот если б десятую...
Максим, попав в свою стихию, проснулся и живо вычислил, что Шульц ни
в коем разе не пройдет, даже со своим мифическим процентом.
- Надо подумать... - цедит Шульц. Десятая его не устроит, он храбр,
но не безумен. Штейн довольно жмет плечами, разводит руками - "ну,
вот, о чем тут говорить..." Сторонники его в восторге.
Шульц молчит. Что он может им сказать, ведь не заявишь - какая
ерунда, ну, десять, ну, десятая... Истину не постигнешь числом, а
только чувством, и верой! А число я вам всегда найду. Но это нельзя,
нельзя говорить - они чужие, талмудисты и начетчики, иной веры, с
иной планеты...
И чтобы остаться в общей сфере притяжения, не выдать своего
инородства, сохранить видимость общего языка - он промолчал; потом,
когда дали слово, пробормотал что-то невразумительное, обещал
предоставить доказательства в четверг, на той неделе... встал и
странными шагами, будто не чувствуя своего тела, добрался до выхода,
и исчез.
29
- Я позволю себе несколько слов, - скромно молвил Штейн и сошел с
возвышения поближе к своим, в модном мышиного цвета пиджаке, с
бордовым галстуком. Без листков и подсказок он начал свободный
разговор. Чтобы разрядить атмосферу раздражения и задора, он привел
несколько анекдотов, распространенных в Академии, далее перешел к
воспоминаниям о деде, отце, и многих культурных людях, которых знал
- одни качали его на коленях, другие кормили с ложечки, с третьими
он играл в шахматы... Все слушали, разинув рот. Это было похоже на
вызывание мертвых душ; без всяких тарелочек он обходился, и сам в
этот момент смотрелся как симпатичный дух из прошлого.
Что знал о своем деде Аркадий? Какой-то кулак, погиб при
переселении. А Марк? Сохранилась фотография - плотный мужчина с
нагловатыми глазами, щегольскими усиками - приказчик, лавочник... Из
всех только Максим что-то знал, но молодость стыдится воспоминаний.

Штейн плавно перешел к науке. Он говорил о жизни и смерти, о
Жизненной Силе, которая внутри нас, о лжетеоретиках внешнего
источника... Ему претили мошенники и мерзавцы, гнездящиеся в щелях
между истинным знанием и тьмой невежества; живя в пограничном
положении, они воровски питаются частичками света, схватив, тут же
укрываются в темноте, действуют без фактов и доказательств, живут
слухами и сплетнями, используют невежество и страх людей перед
неясным будущим, страх же порождает чудовищ ночи и прочую
мерзость...
- Но есть среди них искренние люди, можно сказать, верующие. Вот
Шульц. Он любит тьму заблуждений, плесень магии. Что поделаешь,
такой человек. Но я - за свет, за ясность, стройность очертаний -
это истинная наука, она там, где я!
30
- Истинно, говорю вам, она там, где я... - бормотал уязвленный, но
не разбитый Шульц, возвращаясь к себе на этаж. Он шел не тем узким
коридором, которым пробирался Марк, огибая Евгения, кратер, но и не
тем широким и безлюдным, который знал Штейн - он шел домашним,
устланным домоткаными половичками и ковриками теплым ходом, кругом
цвели растения в горшочках и баночках из-под горчицы - дары
многочисленных поклонниц, а со стен светили ему портреты великих
непричесанных людей отечества - безумцев, фанатиков,
впередсмотрящих...
- Он не разбит, - покачал головой Штейн, - отступая, он уходит в
следующий плохо освещенный угол, и так всегда.
31
Аркадий уходил домой, оставив позади свет, уют, тепло разговора -
там остались свои, а он был чужой, неприкаянный, отставший от своего
стада на полста лет. Он шел напрямик через пустой вестибюль -
наплевать на Руфину, и на все, все, все. Он видел блестящее
сражение, и радовался победе разума над схоластической придумкой. Но
чертовски устал... Что делать? Отказаться от бессонных ночей, от
попыток пискнуть что-то свое, прежде чем исчезнуть?.. Он еще сильней
почувствовал свое одиночество.
И Марк вдруг почувствовал, что устал. Эти несколько дней навалились
на него, разом изменив всю жизнь. Неплохо бы выспаться, а завтра...
Завтра же начну!

К Н И Г А В Т О Р А Я