понимала. Она старалась исполнить их, но у нее не получалось.
разрешить ей завязать лентой глаза и опереться о ствол каштана. Ей хотелось
умереть.
Влтаву. Хотелось стоять на берегу и долго смотреть на волны, потому что вид
текущей воды успокаивает и лечит. Река течет из века в век, и человеческие
истории совершаются на берегу. Совершаются, чтобы назавтра же быть забытыми,
а реке продолжать свое течение.
Влтава уже оставила позади великолепие Градчан и соборов и была словно
актриса после спектакля, усталая и задумчивая. Текла она меж грязных
берегов, огороженных заборами и стенами, за которыми виднелись фабрики и
опустелые спортплощадки.
и вдруг посреди реки увидела какой-то предмет, красный предмет, да, это была
скамейка. Деревянная скамейка на металлических ножках, каких полно в
пражских парках. Она медленно плыла по середине реки. А за ней еще одна
скамейка. И еще и еще, и только сейчас Тереза увидела, что по течению плывут
скамейки из города, из пражских парков, их много и становится все больше и
больше, они плывут по Влтаве, как осенью листья, унесенные водой из лесов,
они красные, желтые, голубые.
значит. Почему уплывают по воде скамейки из пражских парков? Но все они шли
мимо нее равнодушно, нисколько не заботясь, что какая-то река течет из века
в век по их бренному городу.
понимала: то, что она видит, это разлука.
запоздалых, одна желтая, а потом еще одна, голубая, последняя.
любовью, как я уже писал в первой части романа, еще в тот же день, вернее, в
тот же час, а вслед за тем у нее подскочила температура. Она лежала на его
постели, и он стоял над ней в непреодолимом ощущении, что это дитя, которое
положили в корзинку и пустили к нему по течению.
мифах, где он встречался. Это был, вероятно, и скрытый повод, отчего он
однажды взял в руки Софоклова "Эдипа".
отнес его своему царю Полибу, и тот воспитал его. Уже будучи взрослым
юношей, Эдип повстречал на горной тропе повозку, в которой ехал незнакомый
вельможа. Между ними вспыхнула ссора, и Эдип вельможу убил. Спустя время он
стал супругом царицы Иокасты и властителем Фив. Он и предположить не мог,
что человек, которого он убил когда-то в горах, был его отец, а женщина, с
которой он сожительствует, его мать. Между тем рок обрушился на его
подданных и стал терзать их смертными недугами. Когда же Эдип понял, что
именно он повинен в их страданиях, он застежками от платья выколол себе
глаза и слепым ушел из Фив.
исключительно делом рук преступников, ускользает основная истина: преступные
режимы были созданы не преступниками, а энтузиастами, убежденными, что
открыли единственную дорогу в рай. И эту дорогу они так доблестно защищали,
что обрекли на смерть многих людей. Однако со временем выяснилось, что
никакого рая нет и в помине, и так энтузиасты оказались убийцами.
страны (она оскудела и опустела), за утрату ее самостоятельности (она
подпала под власть России), за казни безвинных!
Но в глубине своей души мы неповинны!
деле они не знали или всего лишь прикидываются, что не знали?
народ) и приходил к мысли, что, несомненно, были люди не столь уж несведущие
(не могли же они не знать об ужасах, что творились и продолжают твориться в
послереволюционной России). Однако вполне вероятно и то, что большинство
коммунистов действительно были в полном неведении.
вопрос ставится иначе - можно ли считать человека неповинным лишь на том
основании, что он не знает? Разве глупец, сидящий на троне, освобожден от
всякой ответственности лишь потому, что он глупец?
пятидесятых годов смерти для безвинного, был обманут русской секретной
службой и правительством своей страны. Но сегодня, когда мы уже знаем, сколь
абсурдны были обвинения и сколь невинны казненные, вправе ли тот самый
прокурор защищать безгрешность своей души и бить себя в грудь, восклицая:
Моя совесть чиста, я не знал! я верил! Разве в его "я не знал! я верил!" не
сокрыта непоправимая вина?
сожительствует с собственной матерью, и все-таки, прознав правду, не
почувствовал себя безвинным. Он не смог вынести зрелища горя, порожденного
его неведением, выколол себе глаза и слепым ушел из Фив.
Томаш размышлял: Виною вашего неведения эта страна, возможно, на века
потеряла свободу, а вы кричите, что не чувствуете за собой вины? Как же вы
можете смотреть на дело рук ваших? Как вас не ужасает это? Да есть ли у вас
глаза, чтобы видеть? Будь вы зрячими, вам следовало бы ослепить себя и уйти
из Фив!
разговорах с друзьями, и с течением времени его формулировки становились все
более точными и изысканными.
издаваемый Союзом чешских писателей тиражом до 300 000 экземпляров.
Достигший довольно заметной независимости внутри режима, еженедельник
освещал темы, каких иные публичные издания касаться не осмеливались.
Писательская пресса, естественно, не обходила вопроса и о том, кто и
насколько повинен в судебных убийствах на политических процессах, отметивших
начало коммунистического правления.
они или не знали? Поскольку Томашу этот вопрос представлялся второстепенным,
он однажды решил письменно изложить свои размышления об Эдипе и послать их в
еженедельник. Спустя месяц получил ответ - его приглашали в редакцию. Когда
он явился туда, его встретил редактор, маленький ростом, но прямой, словно
аршин проглотил, и предложил ему изменить порядок слов в одной фразе. Вскоре
текст был действительно опубликован на предпоследней странице, в рубрике
"Письма читателей".
пригласить его лишь затем, чтобы заручиться его согласием на изменение
порядка слов в одной фразе, тогда как впоследствии, уже без его ведома,
текст сократили настолько, что все его рассуждения свелись к основному
тезису (причем достаточно схематичному и агрессивному) и полностью ему
разонравились.
рядом с ним те коммунисты, которые чувствовали себя виноватыми и готовы были
сделать все, чтобы свою вину искупить. Однако иные коммунисты - те, что
кричали о своей невиновности, - боялись суда разгневанного народа. И потому
что ни день отправлялись жаловаться русскому послу и просить у него
поддержки. Когда вышло в свет письмо Томаша, они кричали: Посмотрите, как
далеко дело зашло! Они уже публично пишут, что нам надо выколоть глаза!
губернии недозволительны, и в течение одной ночи их войска захватили родину
Томаша.
Но вскоре его пригласил к себе главный врач.
не писатель, не журналист, не спаситель народа, а врач и ученый. Я не хочу
терять вас и сделаю все, чтобы сохранить вас в клинике;
вам очень дорога?
таким безразличием, - ответил Томаш, вспомнив, как на треть урезали его
текст.
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Панов Вадим
Рыбаков Вячеслав