Чтение 28–й страницы книги ~Киноповести~

Тот не ответил. Впрыгнул в фургон и сказал Лене сверху:

- Подавай, Алена...

Лена протянула ему снизу топор, Толику - несколько деревянных брусков
и ножовку.

Карцев и Толик измерили расстояние от гроба до стенок фургона и стали
отрезать и обрубать лишние куски от брусков...

А потом Карцев и Толик загнали бруски между гробом и стенками фурго-
на. Загнали плотно, чтобы гроб не сползал при движении.

И встали. Один по одну сторону, другой - по другую...

В темном проеме фургона они стояли над гробом Сереги Пушкарева, опус-
тив головы. Прислонившись лицом к борту, беззвучно плакала Лена.

- Все... - сказал Карцев.

По трассе Рязань - Москва шли две голубые "шкоды" с серебристыми фур-
гонами. Несмотря на яркий солнечный день, "шкоды" шли с включенными фа-
рами и зажженными бортовыми огнями...

Впереди шел Карцев. За ним, за рулем Серегиной машины, - Толик.

На контрольном посту рязанского ГАИ старший лейтенант милиции, кото-
рый помогал Карцеву, Лене и Толику, говорил по селектору:

- Передай всем постам до Москвы: две "шкоды" с включенным светом,
фургоны "Алка" - не останавливать. Пусть идут... Запиши номера машин и
фургонов...

Километр за километром катились "шкоды" к Москве...

Они проходили какие-то посты ГАИ, и сидящие в высоких застекленных
будках милиционеры отмечали их прохождение по трассе...

На узкой обочине стояла "шкода" с молдавскими номерами.

Около нее были разбросаны инструменты, валялся ватник. Два колеса от
тягача вылезли косо в сторону...

Машина стояла на домкрате. Грязный измученный водитель в отчаянии ма-
ялся у самого фургона, по которому шла надпись огромными буквами "Молдо-
вощпром".

Он увидел две идущие "шкоды" с включенными фарами и отчаянно замахал
руками.

"Шкоды" начали притормаживать, съезжать с трассы.

Карцев медленно вылез из кабины.

Спрыгнул на землю Толик. Подошел к отцу.

Лена осталась сидеть в кабине...

Молдавский водитель бросился к Карцеву и Толику.

- Мужики!.. Не поможете?..

- Что у тебя? - спросил Карцев.

- Полуось полетела!..

Несколько секунд Карцев невидяще смотрел на молдаванина, потом повер-
нулся к Толику:

- У тебя ключи дяди Сережи?

- Вот... - Толик показал связку ключей.

- Вот этим, большим, открой нижний багажник в своей машине. Дай ему
полуось. Дядя Сережа всегда возил с собой полуось...

Толик открыл багажник Серегиной "шкоды", порылся в куче нужного же-
лезного барахла и нашел длинную полуось, завернутую в промасленную тряп-
ку. Закрыл багажник на замок и принес полуось молдаванину.

- Ну, мужики!.. - восхищенно сказал тот и стал лихорадочно доставать
из кармана деньги. - Ну, спасибо! Ну, выручили! За полуось-то, ребята...
Четвертачок хоть возьмите! Братцы!..

- Спрячь... - тихо сказал Карцев. - Недавно на трассе?

- Точно! А вы откуда узнали?

- Больно громко радуешься...

Карцев пошел к своей машине. Толик - за ним.

У самой кабины Толик остановил отца.

- Папа... Пока вы оформляли документы в больнице, я позвонил Лизе. Я
ей все сказал... Она ждет нас... - и Толик показал глазами на кабину, в
которой сидела Лена.

Карцев усталой рукой погладил Толика по лицу.

- Хорошо, сынок. Трогай потихоньку. Не торопись... Не рви.

Когда впереди показался до боли знакомый Карцеву щит с надписью "До
Москвы 65 км", Лена сидела уже в своей старенькой замшевой курточке с
уложенной сумкой на коленях.

Она положила руку на плечо Карцеву и показала на щит. Карцев сбросил
скорость, проглотил комок.

- Притормози, Витя.

Медленно надвигался на них зеленый щит.

- Останови.

И Карцев остановил машину у самого щита.

- Не уходи, - хрипло сказал Карцев. - Не бросай меня.

Лена судорожно вздохнула, горько улыбнулась сквозь слезы:

- Хорошо. И ты не бросай меня, пожалуйста...

Подбежал обеспокоенный Толик:

- Что-нибудь случилось?

- Все нормально, сынок. Едем.

Толик побежал к своей машине, а Карцев включил первую передачу, и зе-
леный щит, на котором было написано, что до Москвы осталось всего
шестьдесят пять километров, стал уплывать назад, все быстрее и быстрее
уменьшаясь в размерах...

А потом трасса пошла чуть влево, и зеленый щит совсем исчез за пово-
ротом.

1979 г.

Владимир КУНИН

ИНТЕРДЕВОЧКА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Была середина белой летней ночи. Мне нужно было успеть одеться,
привести себя в порядок, выскользнуть из гостиницы, поймать тачку, доехать
до дома, поспать пару часиков и к восьми махануть в свою больничку.

Времени было еще навалом. Я стояла у распахнутого окна в одних туфлях
и трусиках - и не торопясь застегивала лифчик. Я знала, что и без шмоток
выгляжу - будьте-нате, и была уверена, что он сейчас с меня глаз не
сводит. Но если с вечера во мне к мужикам еще что-то шевелится, то к утру
уже все до лампочки. И моя неторопливость - просто результат привычки.

С высоты десятого гостиничного этажа я видела плывущий по Неве буксир
и баржу с желтым песком.

- Я люблю тебя, Таня, - сказал он у меня за спиной.

Он неплохо трекал по-нашему. Даже надбавку получал в своей фирме за
знание русского языка.

- Я тебя тоже, - ответила я не оборачиваясь. Он мешал мне слушать
мелодию с проплывающей внизу баржи.

- Я хочу жениться на тебе, - с чувством сказал он.

Ох, черт побери! Неужели - все? Неужели точка?!

Я резко повернулась к нему. Он все еще лежал в неширокой гостиничной
кровати и напряженно щурил свои близорукие глаза.

- Слава те, господи! - Я даже рассмеялась. - Наконец-то раскололся!..

- Что?

Я заметила, что с ним и вообще с иностранцами, говорящими по-русски,
я всегда разговариваю упрощенным языком. Это происходит помимо сознания.
Может быть, я инстинктивно стараюсь облегчить им общение со мной?

Я села к нему на кровать, погладила по лицу:

- Ты действительно хочешь на мне жениться?

- Да, - он положил голову мне на колени. Волосики у него были мягкие,
реденькие, с пепельной проседью. - Я уже говорил со своей папой и мамой.

Это становилось серьезным.

- И мы уедем к тебе?

- Да. Если хочешь.

Он еще спрашивает! А ради чего я здесь-то? Ни хрена они в нас не
понимают. Даже самые умные.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Почувствовала несвежий запах у
него изо рта, встала и осторожно сказала:

- Теперь будет все, как захочешь ты.

В ванной я натянула свое бундесовое платьице - полштуки отвалила за
него Кисуле, - собрала в сумку свою косметику и подкрасила губы. И увидела
непромытую, с засохшей мыльной пеной бритвенную кисточку. Я вот уже месяц
с ним тусуюсь и каждый раз вижу эту непромытую кисточку. Но до сих пор я
считала, что это его дело. А сегодня... Я тщательно вымыла кисточку,
просушила ее в махровом полотенце и поставила на стеклянную полочку перед
зеркалом. Может быть, именно с этой кисточки у меня начиналась совершенно
новая жизнь...

Выйдя из ванной я посмотрела в окно на неву, но баржи с песком уже не
было.

- Вот пятьсот крон, - он смотрел на меня поверх очков, протягивая
деньги. - Как всегда. Но если хочешь в долларах, то получится меньше. У
нас сейчас немножко упал долларовый курс и тебе это не может быть выгодно.

Брать? Не брать?.. Да в гробу я видела эти пятьсот крон! Теперь мне
важно совсем другое. Я сказала:

- Спрячь. Завязано. Теперь ты у меня знаешь как будешь называться?
"Бесплатник", - я видела, что он ни черта не понял. - У нас жены с мужей
за... Это самое... Денег не берут, - объяснила я. - Аморально.