мелких островов, которые находятся ближе к берегу от маяка, вода здесь
была поспокойнее, и мне не нужно было всё время держать нос лодки поперёк
волн. Касатка появилась на поверхности не более чем в двадцати метрах к
северу от меня, это был огромный самец, чей похожий на саблю плавник
торчал из воды чуть ли не в рост человека, и, возможно случайно, он
направился прямо ко мне. Нервы у меня были натянуты до предела, я
развернулся и погрёб к ближайшему острову, как будто бы у касатки не
бывает другой добычи кроме человека. Я сел на риф в ста метрах от острова
крачек и не стал дожидаться, когда прилив подымет меня. Скользя и
барахтаясь по пояс в воде, я с трудом снял свою плоскодонку с камня, на
который она наскочила, а касатка, вероятно занятая своими делами и вовсе
не думавшая обо мне, крутилась неподалёку. Я добрался до острова крачек,
птицы с писком закружились вокруг, образовав пелену из прозрачных крыльев,
а я сидел на скале тусклым ветреным утром и чувствовал себя в отчаянье
потерянным ребёнком.
за одежду как щупальца осьминога и оставляет на руках и лице кровавые
царапины. Там я себя чувствовал как лунатик безо всякого движения, а голос
моего зова порывы влажного холодного ветра уносили на север. Я вернулся
домой в девять утра, с тяжеленной лодкой, наполовину залитой водой, всё
тело и мозг у меня налились болезненной пустотой. Теперь я был почти
уверен, что Мидж тоже встретился с той касаткой, и уже наполовину
переварился в брюхе кита.
всё больше сознавал, как много значило для меня это странное животное,
спутник моей жизни. Мне было тошно от этого, тошно оттого, что я так
привязался к нему и подружился с ним, хоть он и не человек, мне было тошно
от той пустоты, которая останется без него в Камусфеарне. Вот в таком
настроении, самоутверждая свою человечью независимость, около пяти часов
вечера я стал убирать оставшиеся свидетельства его прошлого бытия. Я убрал
из-под кухонного стола его миску для питья, вернулся за недоеденной чашкой
риса с яйцами, отнёс её в чулан, который шотландцы называют задней кухней,
и уже собирался было вывалить её содержимое в помойное ведро, как вдруг
мне показалось, что я слышу голос Миджа позади себя на кухне. Однако, я
очень устал и не совсем уж доверял своим ощущениям. Мне показалось, что я
услышал хриплое: "Ха?", которым он обычно вопрошал, появляясь в пустой
комнате. Но впечатление было настолько сильным, что я поспешно поставил
миску и заторопился обратно на кухню. Там никого не было. Я подошёл к
двери и позвал его по имени, но всё было по-прежнему. Уже возвращаясь
обратно в чулан, я остановился как вкопанный. На полу кухни, куда я
собирался ступить, был большой мокрый след. Я смотрел на него и думал: "Я
очень устал и переутомился".
мокрым и пах выдрой. Я всё ещё стоял на карачках, когда из дверей позади
себя снова услышал этот звук, на этот раз совершенно безошибочно: "Ха?".
Затем Мидж навалился на меня весь мокрый и шальной от радости, визжа и
прыгая вокруг меня как возбуждённый щенок, взбирался мне на плечи, катался
на спине, прыгал и плясал.
у него разорвана, и понял что многие часы, может быть сутки или больше, он
был пленён как Авессалом, отчаянно пытаясь вырваться, ожидая помощи,
которая так и не подоспела.
читателям могут показаться противными. Я мог бы написать об этом и
последующих событиях сухо и нечестно, отрицая наличие каких-либо чувств к
этому существу, что могло бы обезоружить критиков, мог бы упредить
обвинения в сентиментальности и мягкотелости, которые могу теперь навлечь
на себя. Писатель, однако, несёт на себе обязанность быть честным, без
этого его слова не имеют цены, и кроме того мои чувства к животным,
несмотря на любое притворство, всё равно проявляются достаточно четко и
откровенно. Я уже тогда знал, что Мидж значит для меня больше, чем
большинство знакомых мне людей, что я буду скучать без его присутствия
гораздо больше, чем без них, и мне не было стыдно от этого. При
предпоследнем анализе я, пожалуй, знал, что Мидж предан мне беззаветнее,
чем представители моего рода, и тем самым вызывает ответные чувства, в
которых мы не торопимся признаться.
отправлялся к водопаду, так как он нередко проводил там один долгие часы,
охотясь на одну большую форель, которая жила в большом омуте под
водопадом, где он ловил молодых угрей или же играл с каким-либо плавающим
предметом, который смыло вниз. Иногда он выходил из дому, неся с собой
шарик пинг-понга, сосредоточенный и увлечённый им. Час спустя он всё ещё
был у водопада, погружая шарик в воду и отпуская его там, отскакивал сам и
подбрасывал его, по своему играя в водное поло с такой конечной целью, о
которой сторонний наблюдатель мог только догадываться. Помню, однажды я
пошёл искать его там и поначалу не нашёл, затем моё внимание привлекло к
себе нечто красное на тёмной воде у кромки пены, и я увидел что Мидж
плавает на спине и, вероятно, крепко спит, а на груди крепко сжимает алую
гроздь рябины. Он частенько подбирал такие яркие предметы во время своих
прогулок и не расставался с ними до тех пор, пока не отвлечётся каким-либо
не менее привлекательным предметом. Я никогда не проводил опытов по
определению его цветоощущения, но то ли случайно, то ли в результате
отбора он предпочитал игрушки кричащих цветов.
кувыркался с шариком пинг-понга в глубоком омуте, оступился на покатом
камне и очутился рядом с ним как был, вместе с камерой. Я только было
направился домой переодеваться, как услышал чьи-то голоса. Между домом и
водопадом проходит стена сухой кладки, и когда я подошёл к ней в
сопровождении Миджа, то увидел, что ко мне приближается какой-то человек.
Я с трудом узнал литературную редакторшу журнала "Нью-Стейтсмэн", с
трудом, потому что она была одета не совсем обычно, а раньше я видел её
только в городской обстановке. Мы обменялись приветствиями через стену и
разговорились. Мидж взобрался на стену рядом со мной и стал наблюдать.
упоминал, порок, который я был не в состоянии исправить, отчасти,
вероятно, потому, что не понимал ни его причины, ни мотивации. Короче
говоря, он любил прокусывать людям мочки ушей, - конечно же не со злости
или в отместку, и, очевидно, не как преднамеренный акт враждебности или
злой воли, - просто ему это нравилось. Он коллекционировал их, так
сказать, не как Давид собирал крайнюю плоть филистимлян из вражды, а
просто как дружелюбное увлечение. Он просто прокусывал их как искусный
специалист по этому делу и, очевидно, был этим чрезвычайно доволен. К тому
времени он уже давно не встречался с незнакомыми людьми, и у него не было
возможности пополнить свою коллекцию, а я как-то совсем забыл об этой его
прискорбной наклонности. Моя гостья опёрлась локтём на стену во время
разговора, а голова её оказалась буквально в нескольких сантиметрах от
Миджа. Мидж безо всяких предисловий вдруг вытянулся и прокусил ей мочку
уха с хирургической точностью.
прокусывает уши, и прекрасно знал, как люди реагируют в такой ситуации. То
они слабо вскрикивают, то начинают что-то бормотать, то вдруг зловеще
умолкают. Мне казалось, что я изучил уже все типы, но ошибся. Ни малейшим
перерывом речи, ни даже намёком типа вздоха она не выдала того, что
заметила случившееся. И только в глазах у неё, пока она продолжала
говорить, появилось выражение невероятной ярости, полностью
противоречившее тому, что она говорила.
если можно так выразиться, была Мораг. В самом начале моего знакомства со
своим крестником Мидж прокусил мне оба уха, так что у меня теперь был
иммунитет.
Мораг и Кэтлин Рейн. Хотя степень его демонстративной любви к каждому из
нас не очень-то отличалась, она была всё-таки разной, с каждым из нас у
него сформировались совершенно особые отношения. С Кэтлин, простое
присутствие которой приводило его в экстаз, он был груб и буен, неистово
навязчив, и при каждом удобном случае пользовался её услугами. Она, в свою
очередь, обрела какую-то странную общность с ним и безропотно выносила его
самые экстравагантные выходки. С Мораг он был более мягок, не так
агрессивен в своей любви, а со мной более почтителен и гораздо более
покладист при выполнении команд. Именно вокруг нас троих замыкалась орбита
его интересов, когда он не погружался в свой немыслимый мир волн и воды,
тусклых зелёных глубин, колыхаемых прибоем морских водорослей. Мы были его
Троицей, и он относился к нам так же, как жители средиземноморья относятся
к своей: со смешанным чувством доверия и злоупотребленья, страсти и
раздраженья. И в свою очередь каждый из нас по-своему был зависим, как и
боги, от его поклонения, я, пожалуй, больше всех, по тому что он
принадлежал к единственному виду из всех живых существ, который когда-либо
носил моё имя.
Глава 10
Осенью я вернулся с Миджем в Лондон, и при своём обычном добродушии он
быстро приспособился к отсутствию своего любимого ручья и побережья. Во
время автомобильной поездки из Камусфеарны в Инвернесс, глубоко и крепко
уснув, он, казалось, отбросил свою дикую природу и проснулся,
преобразившись в домашнее животное. В привокзальной гостинице он лежал у
моего кресла, пока я пил чай, и когда официантка принесла ему блюдечко
молока, он стал деликатно лакать его, совсем как кошка из гостиной, не
разбрызгав ни капли. В спальный вагон первого класса он вошёл как бывалый
Роллинс Джеймс
Русанов Владислав
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Куликов Роман