одетый в походную форму, сделал знак бросившимся было за ней
часовым, и они ушли.
Урсула.
любезно улыбаясь, -- что вы мать сеньора Аурелиано Буэндиа.
жителей гор -- качако (*12).
равно, лишь бы мне его увидеть.
запрещены, но офицер под свою ответственность разрешил Урсуле
пятнадцатиминутное свидание. Урсула показала ему то, что
принесла в узелке, смену чистого белья, ботинки, в которых сын
гулял на своей свадьбе, и сласти, которые она хранила для него
с того дня, когда почувствовала, что он вернется. Она нашла
полковника Аурелиано Буэндиа в комнате, где стояли колодки, он
лежал, раскинув руки, потому что под мышками у него вздулись
нарывы. Ему разрешили побриться. Густые усы с закрученными
кончиками подчеркивали угловатость скул. Урсуле показалось, что
он бледнее, чем был раньше, немного выше и еще более одинок. Он
знал все, что произошло дома: знал о самоубийстве Пьетро
Креспи, о беззакониях Аркадио и его расстреле, о чудачествах
Хосе Аркадио Буэндиа под каштаном. Знал, что Амаранта посвятила
свое вдовье девичество воспитанию Аурелиано Хосе, что тот
проявляет незаурядный ум и научился читать и писать тогда же,
когда начал разговаривать. С той самой минуты, как Урсула вошла
в комнату, она почувствовала себя неловко -- ее смущал
повзрослевший вид сына, исходившая от него властность, сила,
которую излучало все его большое тело. Она удивилась, что он
так хорошо обо всем осведомлен. "Вы же знаете: ваш сын --
ясновидец, -- пошутил он. И добавил уже серьезно: -- Утром,
когда меня вели, я как будто пережил все это".
своими мыслями, удивляясь, как постарел город всего за один
год. Листья на миндальных деревьях были ободраны. Дома, которые
то и дело перекрашивали из голубого цвета в розовый, потом
снова в голубой, приобрели в конце концов неопределенный
оттенок.
вопросы и даже поразмыслив, какие ответы могут на них получить,
вылилось в обычный повседневный разговор. Когда часовой
объявил, что пятнадцать минут истекли, Аурелиано достал из-под
циновки походной кровати скатанные в трубку, пропитанные потом
листки бумаги. Это были его стихи. Те, что он посвящал Ремедиос
и забрал с собой, уходя из дома, и другие -- написанные позже,
во время коротких передышек между боями. "Обещайте мне, что
никто не прочтет их, -- сказал он. -- Сегодня же вечером
растопите ими плиту". Урсула пообещала и встала, чтобы
поцеловать сына на прощание.
нет поблизости. И ответил так же тихо: "На что он мне? Впрочем,
давайте, а то они еще увидят, когда вы будете уходить". Урсула
вынула револьвер из-за корсажа, и полковник Аурелиано Буэндиа
положил его под циновку на койке. "А теперь не прощайтесь со
мной, -- сказал он подчеркнуто спокойным тоном. -- Не умоляйте
никого, не унижайтесь ни перед кем. Заставьте себя думать, что
меня расстреляли уже давным-давно". Урсула закусила губу,
сдерживая слезы.
отвернулась и вышла из комнаты.
в свои мысли, до тех пор, пока дверь не закрылась. Тогда он
снова лег и раскинул руки. С того времени, когда он вступил в
юношеский возраст и осознал, что наделен даром ясновидения, он
всегда верил -- смерть сообщит ему о своем приближении каким-то
определенным, безошибочным, неоспоримым знаком, и вот до
расстрела остается лишь несколько часов, а такого знака все
нет. Однажды в его лагерь в Тукуринке пришла очень красивая
девушка и попросила часовых разрешить ей увидеться с
полковником Аурелиано Буэндиа. Ее пропустили -- ведь всем было
известно, что некоторые матери-фанатички посылают своих дочерей
в постель к прославленным полководцам, чтобы, как они сами
объясняли, улучшить породу. В тот вечер полковник Аурелиано
Буэндиа заканчивал стихотворение о человеке, который сбился с
пути под дождем, когда вдруг в комнату вошла девушка. Желая
спрятать исписанный листок в ящик стола, где он хранил под
замком свои стихи, полковник повернулся к гостье спиной. И тут
почувствовал это. Не оглядываясь, он схватил лежавший в ящике
пистолет и сказал:
опустила свой и стояла в полной растерянности. Так ему удалось
избежать четырех покушений из одиннадцати. Но был и другой
случай: неизвестный, которого потом не удалось задержать,
пробрался ночью в лагерь повстанцев в Манауре и заколол
кинжалом его близкого друга -- полковника Магнифико Висбаля.
Тот болел лихорадкой, и полковник Аурелиано Буэндиа временно
уступил ему свою койку. Сам он спал тут же рядом в гамаке и
ничего не слышал. Все его попытки разобраться в своих
предчувствиях оказались тщетными. Предчувствия возникали
внезапно, как озарение свыше, как абсолютная, мгновенная и
непостижимая убежденность. Порой они казались совсем
непримечательными, и полковник Аурелиано Буэндиа спохватился,
что это были предчувствия, лишь после того, как они
исполнялись. А иной раз они были очень определенными, но не
исполнялись. Нередко он путал их с самыми обычными приступами
суеверия. Однако, когда ему прочли смертный приговор и
спросили, каково будет его последнее желание, он сразу же
понял, что это предчувствие подсказывает ему ответ.
Макондо, -- заявил он.
Это просто военная хитрость, чтобы выиграть время.
таково мое последнее желание.
Урсула навестила его в тюрьме, он после долгих размышлений
пришел к выводу, что на этот раз смерть, вполне возможно, не
известит его о своем приближении, поскольку она зависит не от
случая, а от воли его палачей. Мучимый своими нарывами, он не
спал всю ночь. Незадолго до рассвета в коридоре раздались шаги.
"Идут", -- сказал он себе и почему-то вдруг вспомнил о Хосе
Аркадио Буэндиа, который в эту самую минуту в угрюмой
предрассветной полутьме тоже думал о нем, скорчившись на своей
скамеечке под каштаном. В душе у полковника Аурелиано Буэндиа
не было ни тоски, ни страха, он испытывал лишь глухую ярость
при мысли, что из-за преждевременной смерти ему не суждено
узнать, чем завершится все то, что он не успел завершить...
Дверь отворилась, вошел солдат с чашкой кофе. На следующий
день, в тот же час, когда полковник Аурелиано Буэндиа
по-прежнему сходил с ума от боли под мышками, повторилось то же
самое. В четверг он раздал часовым сласти, принесенные Урсулой,
надел чистое белье, которое оказалось ему узким, и лаковые
ботинки. Наступила пятница, а его еще не расстреляли.
исполнить приговор. Возмущение, охватившее весь город, навело
их на мысль, что расстрел полковника Аурелиано Буэндиа может
иметь тяжелые политические последствия не только в Макондо, но
и во всей округе, поэтому они запросили совета в главном городе
провинции. В ночь на субботу, когда ответ еще не был получен,
капитан Роке Мясник отправился с другими офицерами в заведение
Катарино. Из всех женщин только одна, вконец запуганная его
угрозами, согласилась повести его в свою комнату. "Они не хотят
спать с человеком, у которого смерть за плечами, -- объяснила
она. -- Никто не знает, как это случится, но кругом говорят,
что офицер, который расстреляет полковника Аурелиано Буэндиа, и
все его солдаты рано или поздно будут обязательно убиты один за
другим, даже если они спрячутся на краю света". Капитан Роке
Мясник обсудил такую возможность с остальными офицерами, а те
со своими начальниками. В воскресенье, хотя никто никому об
этом прямо не сказал и военные ничем не нарушили царившее в
Макондо напряженное спокойствие, всему городу уже было
известно, что офицеры не хотят брать на себя ответственность и
собираются под любыми предлогами уклониться от участия в казни.
В понедельник почта доставила письменный приказ: приговор
Каменистый Артем
Якубенко Николай
Гюго Виктор
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий