сразу, но все же решился нарушить Лысый:
развеселился.
прошипел Емеля и тут же, словно в восторге забывшись, выпалил: - Это военная
тайна!
прекрасное утро свободы. Впрочем, Мельников (как и следовало ожидать) в
конце концов пожалел и утешил несчастную жертву своей неуемной веселости. Он
встал, приблизился, опустил свою теплую ладонь на гладкое плечо друга и без
всякого шутовства, очень спокойно сказал:
троп, в общем, не обращай внимания. Я сам так делаю. И вообще,- после
некоторого раздумья,- ты лучше мне объясни, кто это такой?
серьезность, чувство долга и прочие не сочетающиеся с остроумием добродетели
не позволили ему совершить грех ради красного словца.- Слушай,- пробормотал
Мишка с интонациями санитара октябрятской звездочки (то есть темнея от
отвращения),- он это... он спит.
произошло в нем, что-то забытое, нечаянное ощутил Емеля от сей столь
непосредственно проявленной грачиковской вечной прямоты и бесхитростности,
его холодные ехидные зрачки потеряли недобрый блеск, и Мельник, совсем
по-братски приобняв Мишку, добродушно обнажил мелкие свои, невыставочные
зубы и присовокупил товарищу в тон:
босоногое детство согрело сердца, улыбки на лицах поплыли в унисон,
наступила та чудесная и такая, увы, краткая минута, когда Грач и Емеля. так
ни словом и не обмолвившись о новой своей жизни, о событиях и переменах,
простым воскрешением прошлого вернули близость. О, волшебный момент, когда
прожитый год показался лишь кратким перебоем дыхания, паузой, а былые
чувства неизменными. И это праздничное мимолетное мгновение, редкая,
пожалуй, едва ли в будущем возможная оказия и нам (пока Лысый, поначалу
нехотя, но все подробнее и подробнее излагает историю своего драматического
бегства) чуточку отвлечься, вернуться в Южноснбирск, отступив на год-другой
назад.
Справа уже овеянное легендой футбольное поле, слева (сквер? садик?) круглая
городская рощица (сирень, ранет, двадцать метров в диаметре, ныне сильно
прореженная и монументом украшенная), и за ней, между ветвями, справа, слева
и сверху видится бывшее здание тылового госпиталя, затем обкома партии, а
затем уже надолго, наверное, навсегда, четырехэтажной Южносибирской номер
один школы. Первое сентября, окна блистают, галстуки сияют, учитель
физкультуры срывающимся от серьезности голосом кричит:
лоб брал, впрочем, не то, не о том... Итак:
законам кириллицы за 10 "В" следует 10 "Г", во втором ряду стоят два юных
молодца. Их лица демонстрируют нам разницу характеров, мы видим наивного
педанта (еще не Лысого, но и не лохматого, с образцовыми висками фасона
"молодежный"), а рядом хитроватый прищур и чуть подрагивающие от готовности
к саркастическому комментарию губы (правильно, это Мельник, но
соответствующий, имея в виду весовую категорию, куда меньше нынешнего
образованному от его фамилии кулацкому прозвищу).
сюжетом в мрачноватый тупик, ради продолжения пути сделаем одно важное, но
довольно обидное признание. Если до сего момента мы старательно (насколько
позволяли нам обстоятельства) скрывали кое-какие мелочи из тех, что
составляют психологическую подоплеку, а еще красивей - мотивацию, то сейчас
мы наконец должны говорить откровенно. Что ж, Мишка Грачик. совершивший у
нас на глазах пару героических и решительных поступков, в мыслях и
побуждениях своих не был человеком вполне самостоятельным. То есть совершал
он все наяву и в здравом уме, но не вполне по своей воле. Впрочем, по случаю
изученная темная медицинская книга еще не дает автору право водить за нос
доверчивого читателя. Чего там, будем проще, обыденней. Мишка Грачик, вот
где неожиданно мы возвращаемся к корням, к истокам (к папе, например), от
природы был несколько обделен фантазией и воображением. Лишенный своей, он,
однако, с благодарностью принимал чужую.
километров на шестьдесят ниже по течению Томи, здесь среди скал и сибирского
растительного многоцветия полюбуемся еще одной пионерской линейкой.
Послушаем еще один, срывающийся от серьезности голос:
Южносибирского горного института. И снова, правда, не справа среди
шалопаев-семиклассников, а в примерной середине видим два знакомых, таких
юных и свежих лица. Пионеры в матросках выстроены на фоне старинного
колесного парохода, гордый бок которого еще украшает дореформенная надпись
"Колпашево". Да, вот в этом пароходе (без трубы и колес), в бывшей каюте
первого класса с окнами, обращенными к крапивным берегам реки Писанки, и
познакомились сыновья декана электромеханического факультета и доцента
кафедры подземного транспорта Миша и Саша. С той поры и появился у Мишки в
жизни ориентир.
он, подошел в первый же вечер к совершенно незнакомому, может быть,
серьезностью, а может быть, доверчивостью глянувшемуся ему смуглому
мальчугану и тихо сказал:
значит, когда эти два козла (имелись в виду конопатые сыновья-близнецы
преподавательницы начертательной геометрии Полины Афанасьевны Бизик)
задрыхнут, вылезем через окно и фыр-рр...
с подобными увлекательными майн-ридовскими предложениями к нему за всю его
краткую жизнь еще не обращался ни один человек. Да, до известного уже нам
момента никто его не считал способным на настоящий мужской "фыр-рр".
доселе забавах и развлечениях. Лето закончилось, но на оптимистической ноте,
ибо выяснилось,- Мельник-Емеля живет в двух шагах от Мишки Грачика, на той
же самой улице Николая Островского, впрочем, все же на площади, в кою улица
втекала, словно ручей в маленький пруд, на площади Пушкина (в некотором
все-таки отдалении от Мишкиного дома-великана, поэтому и учится в сорок
первой школе).
бумаги. В самом деле, едва ли после всего есть нужда в пространных
воспоминаниях, пояснениях, комментариях. Осенью Мельник пошел на плаванье, и
через две недели в секцию записался Мишка. После восьмого Емеля сменил свою
общеобразовательную школу на физматкласс первой, то же самое совершил и
Мишка, правда, не совсем порвав с педколлективом, а перейдя из обыкновенного
8 "Б" в 9 "Г" с углубленным изучением физики, математики и (таково уж
замысловатое, дарованное роно название) электротехники. Совершенно излишне.
наверное, скучное перечисление - сидели они за одной партой, играли на
уроках физкультуры в футбол и так далее и тому подобное.
(нетипичный) случай пусть и краткого, но первенства Мишки кое в чем.
Все-таки это у него, у Мишки, был старший брат, хозяин трехмоторного ящика -
магнитофона "Тембр", и поэтому именно у него (у Мишки) в квартире номер
девяносто девять на третьем этаже именно он (Мишка), и никто другой,
пропустив коричневый кончик ломкой пленки "тип шесть" через лабиринт
(череду) роликов и валиков, потряс Емелю откровением:
(с последующей головной болью) вырвал Мельник у отца обещание,
овеществленное в ближайшее же семнадцатое число магнитофоном "Чайка".
Каких-нибудь полгода (ну, год) спустя Емеля уже был королем, опять первым,
непререкаемым авторитетом, главным специалистом по смысловой окраске,
придаваемой сллову rock разнообразными прилагательными, вроде acid, hard,
sympho, soft, baroque, а также underground и jazz. Что, как это и ни странно
с точки зрения теоретической педагогики, не мешало ему побеждать регулярно
не только на физических и математических, но даже как-то раз и на химической
олимпиаде.
возвращаемся к очевидному (если дать себе труд кое-что сопоставить),
очередному следованию примеру, то есть приезду Мишки в Академгородок.
туристической спиртовке шипела колба, и в ней набирал сил кофе, на стуле,
медленно клонясь набок, дремал, холя набирающую горечь изжогу, обессиленный
Штучка, а за окном, сдаваясь настойчивому дневному светилу, серое с утра
небо понемногу голубело.
штаны, он стоял, как полчаса назад стояла разбуженная непрошеными визитерами
девица, у окна и смотрел на ту сторону улицы.