Чтение 28–й страницы книги ~Прощай, оружие!~

- Да. Все в лучшем виде. Благодарю вас.

- Покажите-ка.

Я распахнул свой плащ, чтобы видны были две ленточки.

- А самые медали вы тоже получили?

- Нет. Только документы.

- Медали придут потом. На это нужно больше времени.

- Куда вы меня теперь направите?

- Машины все в разъезде. Шесть на севере, в Капоретто. Вы знаете
Капоретто?

- Да, - сказал я. Мне припомнился маленький белый городок с колокольней в
долине. Городок был чистенький, и на площади был красивый фонтан.

- Вот они там. Сейчас много больных. Бои кончились.

- А где остальные?

- Две в горах, а четыре все еще на Баинзицце. Оба других санитарных
отряда в Карсо, с третьей армией.

- Куда вы меня направите?

- Вы можете взять те четыре машины, которые на Баинзицце, если хотите.
Смените Джино, он уже давно там. Это все ведь случилось уже после вас,
кажется?

- Да.

- Скверное было дело. Мы потеряли три машины.

- Я слышал.

- Да, вам писал Ринальди. [146]

- Где Ринальди?

- Он здесь, в госпитале. Летом и осенью ему жарко пришлось.

- Могу себе представить.

- Да, скверно было, - сказал майор. - Вы не представляете, до чего
скверно. Я часто думал, как вам повезло, что вы были ранены вначале.

- Я и сам так считаю.

- В том году будет еще хуже, - сказал майор. - Возможно, они уже сейчас
перейдут в наступление. Так говорят, но я не думаю. Слишком поздно. Видели
реку?

- Да. Вода поднялась.

- Не думаю, чтоб наступление началось сейчас, когда в горах уже идут
дожди. Скоро выпадет снег. А что ваши соотечественники? Увидим мы еще
американцев, кроме вас?

- Готовится армия в десять миллионов.

- Хорошо бы хоть часть попала к нам. Но французы всех перехватят. Сюда не
доедет ни один человек. Ну, ладно. Вы сегодня переночуйте здесь, а завтра
утром отправляйтесь на маленькой машине и смените Джино. Я дам вам
кого-нибудь, кто знает дорогу. Джино вам все расскажет. Там еще постреливают
немного, но, в общем, все уже кончилось. Вам любопытно будет побывать на
Баинзицце.

- Очень рад буду побывать там. Очень рад, что я опять с вами.

Он улыбнулся. - Вы очень любезны. Я устал от этой войны. Если б я уехал,
не думаю, чтобы мне захотелось вернуться.

- Настолько все скверно?

- Да. Настолько и даже хуже. Идите умойтесь и разыщите своего друга
Ринальди.

Я взял свой багаж и понес его по лестнице наверх. Ринальди в комнате не
было, но вещи его были на месте, и я сел на кровать, снял обмотки и стащил с
правой ноги башмак. Потом я прилег на кровати. Я устал, и правая нога
болела. Мне показалось глупо лежать на постели в одном башмаке, поэтому я
сел, расшнуровал второй башмак, сбросил его на пол и снова прилег на одеяло.
В комнате было душно от закрытого окна, но я слишком устал, чтобы встать и
[147] раскрыть его. Я увидел, что все мои вещи сложены в одном углу комнаты.
Уже начинало темнеть. Я лежал на кровати, и думал о Кэтрин, и ждал Ринальди.
Я решил думать о Кэтрин только вечерами, перед сном. Но я устал, и мне
нечего было делать, поэтому я лежал и думал о ней. Я думал о ней, когда
Ринальди вошел в комнату. Он был все такой же. Разве только слегка похудел.

- Ну, бэби, - сказал он.

Я приподнялся на постели. Он подошел, сел рядом и обнял меня.

- Славный мой, хороший бэби. - Он хлопнул меня по спине, и я схватил его
за плечи.

- Славный мой бэби, - сказал он. - Покажите-ка мне колено.

- Придется штаны снимать.

- Снимите штаны, бэби. Здесь все свои. Я хочу посмотреть, как вас там
обработали.

Я встал, спустил брюки и снял с колена повязку. Ринальди сел на пол и
стал слегка сгибать и разгибать мне ногу. Он провел рукой по шраму, соединил
большие пальцы над коленной чашечкой и остальными легонько потряс колено.

- И дальше у вас не сгибается?

- Нет.

- Это просто преступление, что вас выписали. Они должны были добиться
полного функционирования сустава.

- Было гораздо хуже. Нога была как палка.

Ринальди попробовал еще. Я следил за его руками. У него были ловкие руки
хирурга. Я поглядел на его голову, на его волосы, блестящие и гладко
расчесанные на пробор. Он согнул ногу слишком сильно.

- Уф! - сказал я.

- Вам надо было еще полечиться механотерапией, - сказал Ринальди.

- Раньше было хуже.

- Знаю, бэби. В таких вещах я смыслю больше вас. - Он поднялся и сел на
кровать. - Сама операция сделана неплохо. - С моим коленом было покончено. -
Теперь рассказывайте.

- Нечего рассказывать, - сказал я. - Жил тихо и мирно. [148]

- Можно подумать, что вы семейный человек, - сказал он. - Что с вами?

- Ничего, - сказал я. - А вот что с вами?

- Эта война меня доконает, - сказал Ринальди. - Я совсем скис. - Он
обхватил свое колено руками.

- Oro! - сказал я.

- В чем дело? Что, у меня не может быть человеческих чувств?

- Нет. Вы, видно, провели веселое лето. Расскажите.

- Все лето и всю осень я оперировал. Я работаю без отдыха. Я один работаю
за всех. Самые трудные случаи оставляют мне. Честное слово, бэби, я
становлюсь отличным хирургом.

- Это звучит уже лучше.

- Я никогда не думаю. Нет, честное слово, я не думаю, я просто оперирую.

- И правильно.

- Но сейчас, бэби, дело другое. Сейчас оперировать не приходится, и на
душе у меня омерзительно. Это ужасная война, бэби. Можете мне поверить. Ну,
а теперь развеселите меня немножко. Вы привезли пластинки?

- Да.

Они лежали в моем рюкзаке, в коробке, завернутые в бумагу. Я слишком
устал, чтобы доставать их.

- А у вас разве хорошо на душе, бэби?

- Омерзительно.

- Эта война ужасна, - сказал Ринальди. - Ну, ладно. Вот мы с вами
напьемся, так станет веселее. Развеем тоску по ветру. И все будет хорошо.

- У меня была желтуха, - сказал я. - Мне нельзя напиваться.

- Ах, бэби, в каком виде вы ко мне вернулись: рассудительный, с больной
печенью. Нет, в самом деле, скверная штука война. И зачем только мы в нее
ввязались?

- Давайте все-таки выпьем. Напиваться я не хочу, но выпить можно.

Ринальди подошел к умывальнику у другой стены и достал два стакана и
бутылку коньяка.

- Это австрийский коньяк, - сказал он. - Семь звездочек. Все, что удалось
захватить на Сан-Габриеле. [149]

- Вы там были?

- Нет. Я нигде не был. Я все время был здесь я оперировал. Смотрите,
бэби, STO ваш старый стакан для полоскания зубов. Я его все время берег,
чтобы он мне напоминал о вас.

- Или о том, что нужно чистить зубы.

- Нет. У меня свой есть. Я его берег, чтобы он мне напоминал, как вы по
утрам старались отчиститься от "Вилла-Росса", и ругались, и глотали аспирин,
и проклинали девок. Каждый раз, когда я смотрю на этот стакан, я вспоминаю,
как вы старались вычистить свою совесть зубной щеткой. - Он подошел к
постели. - Ну, поцелуйте меня и скажите, что вы уже перестали быть
рассудительным.

- Не подумаю я вас целовать. Вы обезьяна.

- Ну, ну. Я знаю, вы хороший англосаксонский пай-мальчик. Я знаю. Вас
совесть заела, я знаю. Я подожду, когда мой англосаксонский мальчик опять
станет зубной щеткой счищать с себя публичный дом.

- Налейте коньяку в стакан.

Мы чокнулись и выпили. Ринальди посмеивался надо мной.

- Вот подпою вас, выну вашу печень, вставлю вам хорошую итальянскую
печенку и сделаю вас опять человеком.

Я протянул стакан, чтобы он налил мне еще коньяку. Уже совсем стемнело.
Со стаканом в руке я пошел к окну и раскрыл его. Дождя уже не было. Стало
холоднее, и в ветвях сгустился туман.

- Не выливайте коньяк в окно, - сказал Ринальди. - Если вы не можете
выпить, дайте мне.

- Подите вы, знаете куда, - сказал я. Я рад был снова увидеть Ринальди.
Целых два года он занимался тем, что дразнил меня, и я всегда любил его. Мы
очень хорошо понимали друг друга.

- Вы женились? - спросил он, сидя на постели. Я стоял у окна, прислонясь
к стене.

- Нет еще.

- Вы влюблены?

- Да.