волнение, спросила сквозь испуг:
чется взглянуть. Нельзя, надо, нельзя, нет надо. Голова повернулась сама
собой, глаза упали в бездну. Таня взвизгнула и мотнулась на седле.
я покаюсь тебе... Меня томят грехи, дух мой в огне весь, на сердце
мрак... Мне надо покаяться, очистить себя... Некому больше, как тебе...
Слушай!
склон скалы, как карниз. Конь выбирал, куда ступить. Конь дрожал. Осно-
вание скалы скрыто от взора. В пропасти белым жгутом изогнулась речка,
она внизу сотрясает камни, грохочет, но сюда не долетает ее рев. Не надо
глядеть вниз... Зыков поднял глаза к небу. Конь, всхрапывая, осторожно
шел вперед. Зыков бросил поводья.
не говорил, тебе скажу: я своего отца убил, старца святого, Варфоло-
мея... Да, да... А твоего я не убивал, твоего убили мои.
она забыла про опасность, ее страшит иное.
страстью. - Грехи свои и людишек на мне, как камни. Боже, Господи! Неу-
жели у тебя не найдется милости ко мне? Неужели нет мне спасенья и поща-
ды?
тоже плачет, но не замечает слез.
верг, не тать, не убивец, я верный слуга Христов. И вот чую, все дело
мое рушилось. Рушилось, девонька, рушилось... Чую, идет против меня си-
ла, сильней меня. И у той силы другая правда... Ежели я прав, они меня
сломят своей силой, а ежели правы они - сердцу моему прямая погибель,
ведь от своей правды я не отступлюсь. Так стоит ли жить мне?.. Слышишь?
на скользкой, точно отполированной, в аршин, тропе. Левые коленки всад-
ников задевают выступы скалы, правые же, вместе с круторебрым боком ко-
ня, висят над пропастью. Конь трепещет. Он наваливается на скалу, боясь
низринуться. Его копыта стучат по скользкому краю обрыва. Ах...
в глаза и в сердце.
вмиг все трое, конь и всадники ухнут в бездну: смерть скорая, в крике, в
грохоте, в движеньи.
ся.
грохотом раскатывался гром, под ногами то солнце с небом, то земля, то
солнце, то земля - трах-трах-трах - вдруг искры, молчанье и тьма.
- Моченьки моей нет, рука не подымается... Любушка, любушка моя... Таню-
ха.
весь дрожал и поводил плечами. Этот ярко представленный и пережитый им
миг смерти разом испепелил в нем все отчаянье, всю душевную труху. Он -
снова прежний - сильный, крепкий, как чугун.
Извиваясь меж огромных камней и маленьких, уродливых сосенок, она стала
постепенно снижаться в лесистую долину.
полагаю, жизнь у меня настанет новая. А никакой власти я знать не хочу,
ни советской, ни колчаковской. Я сам себе власть. В Монголию уйду, либо
в Урянхай... И тебя с собой... Не отстанешь? Дело будет... Войско собе-
ру. За правдой следить буду. Ха, поди, испугалась? Поди, зашлось серд-
чишко-то?
плакала вместе.
задавил двух гусаков и перешиб собаке позвоночник, собака на передних
лапах, волоча зад, уползла под амбар и там визжала дурью.
ки, ухмылялась. Но вот она услыхала во дворе голос Зыкова, и ее бока
вдруг тоже зачесались.
лаготворим, как след быть... И какой это тебя буйный ветер занес опять?
Эй, Лукерья! Да не криви ты харю-то... Тьфу, бабья соль. Живо очищай
горницу, с девками в амбаре поживете, не зима теперича...
одинаковы, кажись... Ты погрудастей только. Иди, оболоки ее... там, в
лесочке она... Награжу опосля... Ну!..
решниках щелкали и высвистывали скворцы, их полированные перья сверкали
на заходящем солнце.
перед глазами спускался с облаков широкий желто-красный склон скалы, и,
как седая грива, метался по склону далекий онемевший водопад. Лукерья с
девками молча и деловито перетаскиваются в амбар. Кот хвост кверху, хо-
дит за ними взад-вперед. Под телегу по-офицерски пришагал петух, повер-
тел красной бородой, что-то проговорил по-петушиному и клюнул сосавшего
щенка в хвост.
Воды немного, но на двоих хватит, да Степаниде и мыться неохота, разде-
лась за компанию.
ливую Таню:
тонконогая. Ты погляди-ка, какой он Еруслан... Ох, городские, городс-
кие... И все-то вы знаете... Поди, не спроста он прилип-то к тебе... По-
ди, зельем каким ни то из аптеки присушила...
успокоительно. Она тоже разглядывала Степаниду. Степанида крепкая, ядре-
ная, как свежеиспеченный житный каравай, и пахнет от нее хлебом.
плеснув на каменку ковш воды. - Это вы, городские, с чужими мужиками пу-
таетесь... Совесть-то у вас, как у цыгана... Да ты, девка, не сердись...
нал?
лесталась веником и, покрякивая, говорила: - А ты напрасно ему кинулась
на шею... Для баб прямо злодей он, хуже его нет. Жену бросил, говорят. А
мало ли девок через него загибло... И тебя бросит, а нет - убьет...
в тугой узел темные свои косы.
Степанидино сердце, Бог даст, образумится. Экая стерва эта Степашка,
чорт: все-ж-таки так и пялит глаза на Зыкова, а тот свою монашку по го-
ловке, да по плечикам точеным гладит. А хороша монашка... Ну, и дьявол,
этот самый Зыков.
батюшке, пригубь. Самосядка хорошая, что твой шпирт. Эх, справлять