назвал как "Возможность и целесообразность регулируемого противодавления на
прочный корпус в условиях аварийного запредельного погружения." Как вам?"
"Не согласна. Почему только аварийного?" "Потому, - опять подает голос
референт, - что предложение институтом того же устройства для нового
проектирования торпедирует сразу две совершенно готовые к защите
диссертации, где та же проблема решена традиционным способом, а потому
заявка на новое решение даст повод отклонить..." "Какое дело заказчику до
чьих-то научных амбиций? -- обращаюсь я только к расстроенному профессору.
-- Наше устройство экономит тысячи тонн самого дорогого металла и улучшает
основную тактико-техническую характеристику проектируемых лодок --
увеличивает расчетную глубину погружения."
по только безымяным для вас пока "амбициозным ученым", которые, кстати, уже
потратили на свои диссертации годы жизни, даже не только по
высокопоставленным работникам минобороны, уже одобрившим эти работы,
рекомендованные ими к внедрению, но и по самому Сан-Дмичу, как научному
руководителю обоих диссертантов и вашего, кстати, теперь института. Вам и
это безразлично?" "Если это так, - спрашиваю я у Антокольского, страшно
волнуясь и отвратительно шмыгая носом, - то зачем вообще я здесь?" "Мы
предлагаем компромиссное решение, - подает, наконец, голос профессор, с
удивлением поглядывая на мои синие искры. -- Вы находитесь на самом старте
вашего исследования. Все может случиться в процессе разработки и испытаний
устройства. Заявив, что у нас вдруг появилось новое решение, альтернативное
двум другим, только что с таким трудом доказанным в минобороны, мы
отбрасываем отделение и институт на обочину, так как лодочные бюро имеют
свои собственные разработки, и на защитах и без того предстоит нешуточный
бой. Тема же частного решения для существующих лодок, тем более пока никому
не известной аспирантки Смирновой..." "Бергер, - поправляю я. -- Моя фамилия
теперь Бергер. Простите, что я вас перебила, Александр Дмитриевич, но эта
логика мне не совсем понятна. То есть тактически, с точки зрения
безопасности ваших диссертантов и их научного руководителя, отделения и
института в целом..." "...все достаточно шкурно и не делает вам чести,
Сан-Дмич, - раздается вдруг новый голос. Я и не заметила, что в том же своем
углу сидит тот же решительный отставник - начальник Первого отдела. --
Смирнова... или как ее теперь там, - откровенно морщится он, - совершенно
права! Закажут корпуса по всем заводам по методике наших аспирантов, выйдут
с помощью их вторичных идей, в лучшем случае, на уровень погружения
американских лодок и все. А тут ведь -- революция! Мы годами за какие-то
лишние метры глубины боремся, а тут - дополнительные десятки, если не сотни
метров! Воля ваша, но я на Совете выступлю со своим особым мнением." "Что же
вы предлагаете, Петр Иванович? -- морщится Антокольский. -- Топтаться на
месте, пока не закончим тему Татьяны Алексеевны и дать цэкабэшникам
применить их вариант вместо наших? А если устройство инженера Бергер вообще
не окажется работоспособным?.."
втихаря, чтобы не дразнить гусей. Довольный профессор, со своим таким
рассудительным референтом, лично провожает меня на уже подготовленное
рабочее место. Тут мне и отличный кульман, и стол и даже, о мечта любого
конструктора тех лет, вертящийся стул, представляете? И -- ба, знакомые все
лица вокруг. Тут мне и Гена с Валерой с острова Рейнеке, и людоедка Эллочка
с лестничной клетки, и сам герой моего романа со своей некогда битой на
нашей кухне физиономией -- прямо за соседним столом. Вот уж только меня тут
не хватало!.. Еще бы сюда Софью Казимировну вместо вон того седого толстяка
за столом начальника отдела и, будьте любезны, начинайте заново игры с моим
подвижным носом...
окружении, обедала одна. Мои дорогие однокурсники вели себя подчеркнуто
вежливо и отстраненно. Эллочка даже перешла со мной на "вы" и по отчеству. А
Валера с Геной и не взглянули в сторону неповторимой "Венеры Дровянской".
Остальные же проявили похвальную ленинградскую сдержанность и тактичность --
ни малейшего внимания к "новой красотке".
чертой столичной оседлости, сроду так дешево и вкусно не кормили. После
обеда я снова погрузилась в долгожданную работу с моим устройством, упорно
блокированным в ЦКБ (не по профилю -- и все!..), и даже не заметила, что
стрелка часов на стене отдела переползла за четверть седьмого, и уборщицы
начали с грохотом двигать столы и стулья.
потолки метров пять от пола, тоже слепые панорамные окна метра три на три с
тяжелыми бежевыми шторами. Но как-то приятно слепые -- не от неподвижного
угрюмого тумана, а от живого снега, тихо летящего в одном направлении,
отчего кажется, что весь зал куда-то несется в этом белом пространстве за
окнами. Элегантная публика вокруг, одетая и постриженная по последней моде,
тихие голоса, творческая атмосфера. Ни зарядок тебе, ни крикливых перекуров,
ни настойчивых знакомств. Культурная столица страны, черт побери...
ступени после вездесущих ленинградских дворников были почти без снега, но
тротуар за ними блестел от наледи взявшегося к ночи мороза. Я стала
осторожно спускаться в своих изящных белых японских сапожках (сюда бы мои
суконные!) и, конечно, грохнулась, как только ступила на лед.
дубленки: "Я провожу тебя, Тайка?"
меняла в отделе свои туфельки с теплохода "Тикси" на невесомые и тепленькие
сапожки, оказавшиеся такими коварными, а потом еще в гардеробе и у зеркала
шапку меховую городила на свою уже ленинградскую модерную прическу.
больше его Тайки... Есть мужняя жена с иностранной на русский слух фамилией,
совсем не обитательница комнаты на Дровяной. И папа мой уже не "коротает
свои дни в сумасшедшем доме". В этом акте наши роли, наконец, поменялись. И
не мне их возвращать на ту лестничную клетку!
мой локоть. "Да что ты говоришь! А я было решила: шел в комнату -- попал в
другую." "Нам надо объясниться. После того, как... У нас просто нет другого
выхода, кроме как..." "Во! И я так думаю. Другого выхода я просто не вижу. У
меня сапожки жутко скользкие, и я все гадала, кто бы меня довел до метро...
А тут как раз мой бывший возлюбленный подвернулся! Заботливый, надежный,
устойчивый. Что лучше, правда? Объясняйтесь, Ильич и ведите меня
осторожненько к Чернышевской." "Не шути так, Танечка... Ты даже не
представляешь, как мне сейчас мерзко на душе..." "О, а мне! Не погода, а
мерзость какая-то. И скользко-то как! Представляешь, какой у меня теперь
синяк на жопке? Ай! Держи меня, Ильич, миленький..." "Ну зачем ты так, Таня!
Ты же совсем не вульгарная, что ты всех без конца провоцируешь?.." "А ты
брось-ка меня. Я вон в того военного вцеплюсь. Он меня в таком фирменном
наряде нипочем до самого метро не оставит. А вот ты останешься тут один - в
сыром печальном полумраке, весь в слезах и соплях."
Говори, только не заговаривайся, а то уронишь. А такие талантливые
аспирантки на улице не валяются! Сан-Дмич тебя тут же понизит в рядовые."
"Хорошо. Я начну с главного. Ты даже не представляешь, что для меня значит
эта наша новая встреча. Я недели, дни, часы считал, когда узнал, что ты
поступила и скоро появишься у нас. Ты же знаешь, как я тебя люблю и..."
"Тоже мне главная новость! Ты меня всегда любил. Только неофициально. А
теперь меня официально любит другой." "Мне очень плохо, Тайка... Пойми, я не
могу без тебя. Я..." "Да нет, это я без тебя не могу, ай!.. Без моего
любимого Ильича я в таких сапожках моментально снова с размаха на жопу сяду,
а это уже совсем другое дело -- тем же синяком об тот же тротуар, ай! Ильич,
миленький, держи крепче свою красулю..." "Таня! Перестань ты кривляться,
наконец. Это совсем не смешно, уверяю тебя... Ты просто не представляешь,
как я..." "А ты хоть представляешь, как я с таким синяком людям на глаза
покажусь? Что они могут обо мне подумать? Ай, держи же!" "Тебе лишь бы
издеваться... Конечно, ты теперь у босса в фаворе, восходящая звезда науки,
муж-хирург, одета с иголочки, брошь за тысячи, отдельная квартира. Можно
теперь бросить своего Феликса, который все это время, каждый час..." "Что
ты, Ильич! Да я тебя теперь ни за что сама не брошу. У меня жопа железная
что ли -- об тротуар ее без конца трахать? Только бы ты меня не бросил,
любимый..." "Знаешь что!... Если ты настроена ерничать и хамить, то я вообще
не произнесу больше ни слова..."
Гуляй, Вася. До завтра." Он дернул себя то за одно ухо, то за другое с такой
силой, что слетела меховая мокрая шапка. Я поймала ее и нахлобучила своему
Феликсу на самые уши. Он воспринял это, как ласку, рассиялся уже забытой
своей удивительной улыбкой и привычно потянулся было ко мне поцеловать, но я
спокойно повернула его за плечи и так поддала коленом под зад, что с него
снова слетела шапка. Не представляя пока как реагировать на такие
неформальные отношения новой аспирантки с всесильным референтом при
посторонней публике, он поспешно подобрал с мокрого грязного пола свою
шапку, надел ее боком и остался рассеянно смотреть, как я опускаюсь с
эскалатором, даже не оглянувшись на свою такую страстную любовь.
снегу, совсем не скользко. Ветер шевелил тяжелыми от налипшего снега лапами
елей, фонари были окружены роем снежинок, а дома нашего поселка уютно мигали
своими теплыми окнами, три из которых были теперь мои. Доктор открыл мне
дверь, и я тотчас утонула в его объятьях, как была -- мокрая и холодная. Уже
кипело и жарилось что-то на газовой плите, на столе стояла бутылка
шампанского фрукты с конфетами -- отметить наш с ним первый рабочий день в
Ленинграде.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Перумов Ник
Суворов Виктор
Корнев Павел
Трубников Александр