Чтение 28–й страницы книги ~Облака~

- Люди добрые... кто бы вы ни были (он ничего не видел) - отвезите меня
подальше от войны... Я все равно там умру - и, если вы хотите моей смерти -
оставьте уж лучше здесь...

Когда он очнулся, то увидел склоненное над ним усталое лицо молодой
жительницы гор - у нее были густые черные грязные волосы, покрасневшие белки
глаз... еще что-то - Дима уж не мог разглядеть...

- Где мы... - спросил он, хоть и знал уже ответ по характерной встряске и
моторному урчанью.

- В машине.

- Куда едем?

- От войны...

- От войны! Господи, хорошо то как! - он сказал это слишком громко, и
потерял сознание...

* * *

Весна! Вот, наконец, и пришла ты!

Ты разлилась по полям, по лесам, в ручейках побежала, в птицах запела. В
один из чудно-ярких, звонкопевных ранне-майских дней, ев деревенской улочке
остановилась грузовая машина. Вылезшее из нее горское семейство, осыпало
воздух радостными словами:

- Ну, вот и приехали!.. Здесь они живут... Да уж - десять лет, как
обжились.

Тут из кузова выпрыгнул Дима. У него было бледное лицо, но глаза сияли,
он крикнул:

- Ну что, друзья, пришла пора прощаться?

- Да, да. Прости, но дальше не повезем.

- Отсюда до Москвы несколько недель пути, но то прекрасно! Я побегу, я
пролечу эти километры, я буду вдыхать запахи просыпающихся полей; слушать,
как раскатывается над полями первый гром! О, я буду жить с этой милой,
родной землею! Я буду стремиться...

Дима сбивался он избытка чувств; он, вдруг, стал целовать каждого из этих
спасших его людей. Он обнимал, он со слезами шептал слова благодарности...

Уж из многих деревенских домов вышли старушки, чтобы посмотреть, чтобы
посудачить потом о столь небывалом действе.

А Дима, плача, отбежал на несколько шагов, повернулся; глубоко и часто
дыша, заговорил громко, свободно:

- Как же весна грудь мне располняет! Я из смерти вырвался в жизнь!
Представьте - месяцы провел в душной темнице, но вот пробил дверь! Вышел на
цветущий луг!.. О, небо...

Он задыхался, грудь разрывалась от частого дыхания, а глаза, окутанные
аурой мечтанья, притягивали, они любовью пламенной горели на этой,
переполненной птичьем пением деревенской улочке:

- Вы прекрасные, такие прекрасные люди! И все люди прекрасные! Как
прекрасна жизнь! Я сейчас побегу из всех сил; добегу до Сада, до Фонтана, но
на прощанье - вот вам мое стихотворенье:

- Смерти нет! Дух пылает нетленный,

Говорит дух небес окрыленный,

Из зимы возрождается жизнь...

Он не договорил - засмеялся - что было сил, побежал по дороге. Позади
осталась деревня, вокруг - поля; и он, на бегу раскрывая объятия, кричал:

- Я люблю тебя, поле!

Потом его объял лес, водрузил в сферу птичьих голосов, и Дима, лаская
взглядом ветви, кричал:

- Я люблю вас, деревья! Люблю вас, листья молоды! Люблю вас, птицы
певчие! Эй вы, эй, птицы милые! Эй, слетайтесь ко сне! Пейте еще громче,
пейте еще веселей! Я живу! Я живу!

Но вот позади лес; и вновь поле , и вновь он, восторженный его просторным
величием, кричит слова любви...

Вот, на бегу, поднимает голову вверх; над ним - облачная гора. Дима
подпрыгнул, и показалось ему, что уж летит - нет не ногами он переставляет
так быстро - это он летит.

Вот он споткнулся, повалился на дорожную пылищу, с искренним смехом, со
счастьем поцеловал эту осушенную страстным ранне-майским Солнцем, разлился в
ней, целуя величаво проплывающее, беспрерывно меняющее свои контуры облако.

- Раньше я восхищался всем этим, но, все же - не так! Теперь я так люблю
все это: поля, леса, облака, пыль эту мягкую, теплую, что готов ЖИЗНЬ за них
отдать! Да, да ЖИЗНЬ отдать! Что бы мне сделать, чтобы сотворить? Стихи
сейчас разорвут меня. Да - вот сейчас взорвусь до самого неба фейверком из
цветов-стихов. Вот, например:

- Бело облако сквозь годы,

В небе ласковом плыло,

И лились под ясны своды,

Пенье птиц, что так светло.

Созерцая, создавая,

Бело облако плыло,

В глубине своей пылая,

Чувство нежное несло.

Налетел тут вольный ветер,

Облако на два порвал,

В сердце хладом жгучим метил,

В страны разные послал,

То, что было раньше целым,

Разнесло далече так,

То, что было раньше белым,

Стало черным - грозный мрак!

Ведь в скитаньях, в разлуке,

Так в тоске душа горит!

И, пройдя чрез эти мука,

К единению летит!

Скоро, скоро вновь сойдутся,

Разлученные судьбой,

Молнией к земле метнуться,

В небе поплывут горой!

Дима перевернулся на живот, смеясь вывел эти строки в пыли, а потом
вскочил и даже не заметил, что, случайно задев ногой, стер эти строки.

И вновь, с не умолкающей, да еще, пожалуй, с большей страстью, мчался он
по дороге: леса, поля, реки - все в радостном, любящем его движении
откатывалось назад - заполнялось единым поэтическим образом.

От многочасового бега он устал, но только улыбнулся своей усталости,
только вспомнил лик Девы, как усталость выметнулась из него. Пот катился по
лицу, в боку кололо - ему было все равно! Желудок требовал еды, урчал - он и
позабыл про желудок. Что ему было теперь до всего этого телесного,
плотского, земного? Он облаком себя чувствовал, от летел к Ней.

Поэтические строки вырывались из него беспрерывно - он уже не мог
задержаться на какой-нибудь из них, они проносились в его сознании так же
стремительно, как деревья, как младые травинки:

- Сияющей зарей, безбрежный мир!

Творенья дивного пыланье!

Как льется пенье соловьиных лир,

И страсти майской громыханье!..

Стихотворение только зарождалось - там чудились новые образы, строфы. Но
более ярко вспыхивало новое чувство, поглощая предыдущее - каждое
стихотворение было ступенькой, и он бежал по этим ступеням, едва их касаясь:

- Лес, узор твоих ветвей,

Весь в движенье, во взрастанье,

Не слыхал среди людей,

Столь мудрого сказнья....

И тут, пораженный, остановился. Поднял голову к дереву, стоявшего у грани
поля: у дерева этого двигался каждый листик, издавалось пенье многогласное,
и Дима, с блещущими глазами, зашептал:

- Дивное, певучее, дерево стоит,

Хором многласым воздух тут пьянит,

Каждый младый листик мудро говорит,

Ах, как это пенье в душу мне летит!

Голос то особый, не понять его,

Мудрость стара леса слышится всего,

Не понят отдельных слов,

Но...

Тут он, оборвался на полуслове, взглянул на поле и, восторженный его
видом, зашептал новые строки, побежал дальше - туда, где за многими лесами и
полями стоял древний стольный град Москва.

И уже ночью, проведя весь день в беге, он со смехом повалился, на
какое-то, неведомо уже какое по счету поле. Просто ноги подкосились - вот он
и рухнул, и не мог уже подняться, только лежал на спине, смотрел влюбленными
глазами в звездное небо, да и шептал страстным голосом: