Чтение 28–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

году что-то молчит об уходе на пенсию.

- У меня сложилось такое впечатление, что они ладят, - острожно сказал
я и вопросительно посмотрел на Червонного.

Он засмеялся:

- Ильин, говорят, испортил нынче осенью футбольный парад маяковцам.
Чуть ли не всю команду уговорил пойти в школу механизаторов. Так что
крылатовцы остались в этом году без приза. Не знаю, как это пережил
Емельян Захарович. Уж сколько лет в числе лидеров, а тут... Но * прежде
всего, как говорится, дело. - Секретарь райкома задумался. - В общем,
неплохо начал Ильин. Главное, смотрит вперед. Люди - основной резерв в
хозяйстве. А футбольные награды - наживное.

Прощаясь с Червонным, я сказал:

- Отнял, наверное, у вас время. Что поделаешь, такая работа.

- У нас перед законом все равны. Так? Почему же вы считаете, что мое
время должно оберегаться больше, чем время других? А то вот местные
товарищи из народного суда постеснялись, видите ли, вызвать меня на
разбирательство дела в качестве свидетеля. О хулиганстве возле кинотеатра.
Хотя все происходило на моих глазах. Так что прошу с моим постом не
считаться... Если надо - всегда найду для вас время.

...В Крылатое я возвратился затемно. Пес, всегда, и в снег, и в дождь,
спящий калачиком у входа в контору совхоза, поднялся, повилял хвостом, как
своему, и с тоской поглядел на дверь. В здание его не пускали. Савелий
Фомич боялся, что собака напустит блох.

Первая злость на сторожа у меня перекипела. Но всетаки выговор ему
следовало сделать основательный.

Старик открыл изнутри и снова запер за мной.

- Савелий Фомич, - сказал я сурово, - есть разговор.

Он с достоинством и выдержкой графского камердинера последовал в мою
комнату.

- Садитесь, - предложил я.

Не умею я ругать людей. И если приходится это делать, мне почему-то
более неловко, чем тем, кого я распекаю.

- Вот что, так дело не пойдет, - сказал я. - Вы меня здорово подвели...

Старик сделал недоуменное лицо.

- Как же я могу вас, Игорь Андреич? Все, как полагается... И авторитет
ваш поднимаю, и все справно исполняю... - Он искренне обиделся.

- Зачем вы вручили повестку Зайцеву? Начнем с того, что вы не имеете
права без моего разрешения трогать бланки повесток...

- Я ж для дела! И ежели по правде, так вы сами просили вызвать Павла
Евдокимовича. Или запамятовали?

- Я просил сообщить мне, когда он будет здесь. А как с ним встретиться,
решал бы сам. И давайте так: впредь никакой инициативы не проявляйте.

Савелии Фомич что-то пробормотал. Он все еще не взял в толк, что
подложил мне свинью.

Потом вдруг сказал:

- Ладно, Игорь Андреич, не обессудьте, если что не так. Я же хотел, как
лучше. Для дела...

В конце нашего разговора сторож дал слово, что больше самоуправством
заниматься не будет. Мне показалось, не -хотелось ему, чтобы я поручил
носить повестки кому-нибудь другому.

И когда мы расставались, он сказал:

- Какой-то корреспондент приехал. Из Москвы. Вас спрашивал.

- А где он?

- Спать уж завалился. - Савелии Фомич показал на стенку. - Рядом в
комнате. Просил разбудить, если рано приедете. Ничего, поговорите завтра.
А вы отдыхайте...

Это уже была забота обо мне. Или замаливание грехов?

Ушел от меня старик подавленный.

Я был не прочь поболтать с новым соседом. Но встречу с земляком отложил
на завтра. Здорово устал после поездки в Североозерск,

Моя радость от предстоящей беседы с московским корреспондентом была
преждевременной.

Как это называется рубрика - "Письмо позвало в дорогу"?.. Он приехал по
какому-то сигналу с завидной оперативностью, которая так приятна, когда
это касается других, и совсем не радует, если задевает вас лично.

Фамилия корреспондента - Златовратский. Она довольно часто мелькает на
страницах центральных газет.

Он пишет на моральные темы. Злободневно и остро. И опять же хорошо -
когда о совсем незнакомых тебе людях.

Он встал позже моего и появился в кабинете главного зоотехника.

- Товарищ Чикуров, - сказал Златовратский, предъявив свое
удостоверение, - я, собственно, по вашу душу.

Сказано это было шутливо, но тон мне сразу не понравился. Несколько
покровительственный.

- Пожалуйста, я готов вас выслушать.

Корреспондент обозрел мое крылатовское пристанище.

- Довольно символический призыв, - указал он на плакат, который я сумел
сберечь, несмотря на посягательства секретарши Мурзина.

Буренка, приказывающая содержать свое рабочее м"сто в чистоте, стала
привычным и неотделимым атрибутом моей жизни в совхозе.

- Игорь Андреевич, мне бы хотелось поговорить с вами как можно
откровеннее... - Он потоптался возле сгула, на котором обычно сидят
допрашиваемые, и мне показалось, что ему больше импонирует беседа в
креслах, за журнальным столиком.

- Весь внимание, - ответил я, приглашая сесть всетаки на стул.

Златовратский расположился прочно, с подчеркнуто независимым видом.

- Трудное у вас сейчас дело? - спросил он, прокладывая первые мостки
для разговора.

- Не могу сказать ничего определенного, оно еще не закончено.

- И как скоро будет закончено? Вы понимаете, для меня это не праздный
вопрос...

- Не понимаю. А насчет сроков окончания предварительного следствия тоже
пока сообщить не могу.

Он ко мне присматривался. И я пытался понять, что ему от меня надо.
Интересно, по каким моментам моего поведения пролегает маршрут его
задания?..

- По поводу праздности, - начал он. - В нашу редакцию поступило письмо.
От лица, в известной степени заинтересованного в том, как вы ведете
расследование.

- От кого же, если не секрет? - перебил я его.

- Это не важно. И если хотите, пока - секрет.

- Я считаю, честный человек дает и принимает бой открыто.

- Это честный, уважаемый человек, - поспешно сказал журналист. - И
между прочим, прекрасно разбирающийся во всех тонкостях вашей работы и
знающий досконально букву закона...

Я уже догадывался, кто написал письмо. Но в чем меня обвиняли?

- Хорошо. Редакция разделяет опасения имярек по поводу методов моей
работы?

- Видите ли, нам частенько приходится быть в роли третейских судей.
Конечно, с нравственной точки зрения.

Бывают и такие письма, в которых имеются огульные обвинения. И
просто-напросто ложь. Вот поэтому я и здесь, чтобы вникнуть в суть
вопроса...

- Вы могли меня не застать, - усмехнулся я.

- Нет, не мог. Меня отлично информировало ваше руководство, и я знал,
что вы здесь, в Крылатом.

Интересно, кто же его информировал? Эдуард Алексеевич, Иван Васильевич?
И как они вообще отнеслись к такому "вниманию" со стороны прессы?

- Чем могу быть полезен?

- Чтобы вынести мнение и ответить автору, мне нужно знать само дело...

- То есть?

- Очень просто. Ознакомьте меня с материалами дела Залесской.

- До окончания следствия я этого не могу сделать, - сказал я твердо.

- Почему? - удивился он.

- Потому что это будет противозаконно.

- Я тоже уважаю закон. Но ведь он создан, чтобы уберегать прежде всего
человека от несправедливости, чтобы помогать оступившемуся, лечить его
социальные болезни.

Таким образом, все, что хорошо человеку, хорошо и закону...

- Ле луа се ле луа, как говорят в Париже, - попытался я отделаться от
его просьбы шуткой.

- Понимаю, понимаю: закон есть закон. Но опять же, человек - превыше
всего. Действенность законоположений проверяется их гуманизмом, их
моральной отдачей.

- Совершенно с вами согласен, - улыбнулся я.

Златовратский тоже расплылся в ослепительной улыбке:

- Очень рад, что мы близки к взаимопониманию. Видите ли, Игорь
Андреевич, пресса - это прежде всего общественное мнение. В какой-то
степени у нас с вами одна задача: выявлять виновных и защищать невиновных.
Я немного упрощаю, но суть остается. Вы меня поняли, надеюсь?

- Понял. А теперь поймите меня. Как мне кажется, вы хотите вынести на
суд общественности еще не законченное дело?

- Ну, если это будет крайне необходимо. Да и то, в самых общих чертах.
Я же понимаю, что работа ваша тонкая.

Многое вы не имеете права разглашать.

- Как же общественность вынесет свое мнение, если она не знает
конечного результата расследования?

- Я же вам говорю: общие черты, направление, в конце концов, моральная
подоплека случившегося. Потом, не обязательно материал всплывает на
страницах печати. Мы посмотрим, может быть, автор письма не прав.