на машине. С плохо скрытым торжеством предвкушал он счастливое мгновенье,
когда наконец-то займутся подсчетом его наличности.
рискованно.
радио, что мы скоро будем. Пусть ставят воду на огонь. Я с радостью напьюсь
кофейку, пока вы будете считать.
в многочисленных тайниках его одежды.
которые по дурости его задержали, официально такого закона не было, но
неписаный соблюдался неукоснительно.
не видел, пока он не влез в машину.
Кванта.
Задницы. Он побренчал мелочью в кармане.
подсчитал глазами и объявил:
бы он предложил им деньги, это означало бы попытку подкупа при исполнении
служебных обязанностей. Но сейчас все получалось наоборот.
ее немедля.
на рожон.
у меня есть знакомая потаскуха.
запротестовал Квант.
южном направлении.
выкинем его.
превосходство, кроме того, они, как правило, не били людей, особенно если к
тому не было веских причин.
почти обо всем, что сумел увидеть или услышать, но видел и слышал он
почему-то на удивление мало. Кристиансон же был лентяем чистой пробы и с
умыслом не замечал того, что могло хоть как-то усложнить ему жизнь и создать
излишние трудности на службе.
листьев, голые и печальные. Квант притормозил у въезда и сказал:
как можно незаметнее. Если увидишь кого-нибудь, кто может накапать, свистни.
перешибал запах мочи и немытого тела, исходящий от арестанта.
сиденье, а свиную ножку по-прежнему сжимал в правой руке,
не заметил никакого беспорядка. Но почему-то он не испытывал обычного
флегматического спокойствия и с нетерпением ждал, когда вернется Квант,
чтобы обрести прежнюю уверенность под надежным кровом родной машины. А потом
так уж и быть: пусть Квант в который раз рассказывает про фригидность своей
жены и до конца дежурства срывает на нем злость. К этому он привык.
Собственная жена Кристиансона вполне устраивала, главным образом тем, что
играла вместе с ним, а потому он редко о ней говорил.
может, Задница испугался, что продешевил, и требует добавки.
круглым фонтаном или чем-то в этом роде посередине. На противоположной
стороне площади он увидел черный "фольксваген", до того демонстративно
поставленный в нарушение всех правил, что даже самый нерадивый полицейский и
тот не удержался бы от вмешательства.
почувствовал, что ожидание затягивается, и решил обойти бассейн вокруг.
Таким образом можно будет поближе взглянуть на "фольксваген", владелец
которого явно вообразил, будто ему дозволено ставить машину, как
какой-нибудь важной особе, прямо в сердце шведской столицы. Кстати, один
взгляд на неправильно поставленную машину никого ни к чему не обязывает.
Кристиансон описал полный круг, ему почудилось, будто он уловил мгновенную
вспышку солнечного луча на стекле в одном из верхних этажей здания по ту
сторону площади.
то же мгновенье по его правому колену словно ударило молотком. Он покачнулся
и упал навзничь через каменную ограду фонтана, дно которого было в эту пору
года покрыто еловыми лапами, полусгнившей листвой и прочим мусором.
послышалось, как эхо, еще несколько подобных щелчков, но к нему они явно
отношения не имели.
между блеском дула, последовавшим за ним звуком выстрела и, наконец, пулей,
которая прошила ему кость под правой коленкой.
XXIV
раздался второй выстрел. И за ним еще четыре по меньшей мере.
другими словами, на пятнадцать градусов восточнее, или, если хотите, на один
час раньше Гринвича, а поскольку он содержал свои часы в образцовом порядке
и они не уходили за год ни на одну секунду, хронометраж в данном случае
можно было счесть абсолютно точным.
Остальные четыре, а то и пять были произведены в ближайшие две секунды,
точнее, между четвертой и седьмой секундами с начала отсчета. А за начало он
принял двенадцать часов десять минут.
расстояния, Гунвальд Ларсон и Кольберг последующие две минуты действовали не
сговариваясь, как один человек.
Ларсона.
не тем путем, которым прибыл сюда, вокруг главного корпуса, а мимо старой
котельной и дальше, по узкой извилистой дороге к Далагатан, между родильным
отделением больницы и стоматологическим институтом.
площади перед институтом, притормозил на повороте, отчего машину занесло, и
остановил ее чуть под углом между широким крыльцом института и фонтаном.
бассейна на ветках и листьях лежит навзничь полицейский в полной форме. Так
же мгновенно оба поняли, что полицейский жив и что поблизости есть и другие
люди. Причем трое из них лежат на земле, то ли раненые, то ли убитые, то ли
просто изготовясь к стрельбе, а остальные стоят неподвижно и скорей всего на
тех местах, где их застали первые выстрелы. Со стороны Васапарка подъехал и
остановился патрульный пикап. За рулем его сидел белокурый полицейский. Он
еще на ходу начал открывать левую дверцу.
дверцу, второй -- через правую.
как его китайская меховая шапка соскочила с головы и упала на ступени и как
по корням волос, от правого виска до какой-то точки над ухом словно провели
огненной кочергой. Он не успел даже выпрямиться, голову его качнуло в
сторону, он услышал еще один выстрел, и резкий, пронзительный свист пули, и
сухой щелчок и, достигнув двумя огромными прыжками восьмой ступеньки,
прижался к каменной стене в левом углу подъезда, разделенного на три части
пилонами. Пуля оцарапала кожу головы. Ранка обильно кровоточила, шевровая
куртка погибла. Безвозвратно.
и ловко перекинулся через спинку на заднее сиденье. Одновременно две пули
пробили крышу машины и вонзились в обивку переднего сиденья. Со своего места
Кольберг мог видеть Гунвальда Ларсона, как бы распятого на левой стене и
явно раненного. Он понял, что должен выскочить из машины и одолеть крыльцо,
и поэтому, почти машинально распахнув ногой правую переднюю дверцу, сам
одновременно выпрыгнул через левую заднюю. Один за другим прозвучали три
выстрела, все по правой стороне, но к этому времени Кольберг уже успел
ухватиться за железный столбик перил, перемахнуть через восемь ступенек,