ничего не может предложить этой женщине. Его тянуло к ней со страшной силой,
и, что было удивительнее всего, он ощущал не только физическое влечение, но
и некую духовную близость.
родители?..
Инкассатору незачем было знать о том, как она сознательно сделала все, чтобы
родители считали ее умершей. Они были еще не настолько старыми, чтобы этот
удар оказался для них смертельным, и она решила, что лучше умереть для них
сразу, чем день за днем причинять им горе, такое же неотвязное, как ее
болезнь. Возможно, это была жестокая глупость, но в ту пору Тане было
семнадцать лет, и спросить совета ей было не у кого.
домашнем халате и тапочках, сидящей в этом продавленном кресле напротив
тускло мерцающего черно-белого экрана с крепеньким, как молодой боровичок,
младенцем на коленях. У младенца из ее видения был характерный квадратный
подбородок и темные волосики. Она едва удержалась от того, чтобы тряхнуть
головой. К подобным мыслям и фантазиям она не привыкла: они ее просто
никогда не посещали. Она терпеть не могла халаты, тапочки и черно-белые
телевизоры, а что касается младенца, то говорить об этом было вообще смешно.
Однако ощущение уютного, расслабляющего тепла и покоя, навеянное этим
видением, проникло в душу и ни в какую не желало из нее выходить.
продавленное кресло. Это выглядело глупо, но она почему-то была уверена, что
в присутствии хозяина можно выглядеть как угодно: он поймет и не осудит.
Чтобы он тебя осудил, надо сделать настоящую, большую подлость, и тогда его
суд будет скор и суров. Она поняла, что находится в полушаге от того, чтобы
сделать эту подлость. Презервативы, купленные вместе с уже опустевшей
бутылкой водки, ждали своего часа в сумочке. Это была первая ее покупка
подобного рода. До сих пор она прекрасно обходилась без них. Она сама не
понимала, зачем приобрела пеструю картонную коробочку с изображением томной
грудастой блондинки на крышке. Неужели руки действовали по собственной
инициативе, независимо от мозга, который тешил себя иллюзией
неприступности?
заволноваться, и снова полезла в сумочку за сигаретой. Инкассатор вдруг
шагнул вперед. Двигался он на удивление плавно и бесшумно, словно ожившая
капля ртути из какого-нибудь фантастического боевика. При его габаритах
подобная плавность и стремительность вызывали невольное уважение, граничащее
с испугом. Наблюдая за ним в те моменты, когда он, вот как сейчас,
переставал корчить из себя инфантильного чудака и становился самим собой,
было легко поверить, что этот человек в одиночку перестрелял многочисленную
охрану и добрался до Графа, который за долгие годы привык считать себя
неуязвимым и недосягаемым. Бедный Граф! Он и умер-то, наверное, так и не
успев по-настоящему испугаться...
клапан сумки. Таня попыталась высвободиться, но ладонь удерживала ее кисть с
мягкой, но совершенно непреодолимой силой. Другая рука Инкассатора легко,
едва ощутимо коснулась ее волос, прошлась сверху вниз по округлости щеки и,
зарывшись в душистую темную волну прически, мягко обхватила затылок.
Откинувшись на этот подголовник, Таня посмотрела в придвинувшееся совсем
близко лицо Юрия. Она умела читать в мужских лицах так же легко, как в
открытой книге с крупным шрифтом, и без труда разглядела в глазах
Инкассатора огонек желания. Но помимо этого мерцания, всегда тлевшего в
глазах всех без исключения мужчин, с которыми Тане приходилось иметь дело,
там было еще что-то. Это "что-то" обещало вещи, в которые Таня раз и
навсегда перестала верить в возрасте семнадцати лет.
впервые в жизни почувствовала, что теряет голову. Крепкие пальцы Инкассатора
обхватили ее затылок, заранее пресекая все попытки к сопротивлению, хотя
сопротивляться Таня не собиралась. Его сухие губы приблизились к ее рту, на
мгновение она ощутила на коже тепло его дыхания, закрыла глаза и на какое-то
время словно перестала существовать.
вернулась, и Таня вдруг осознала, что ее плащ валяется на спинке кресла, а
сама она быстро и умело расстегивает рубашку Инкассатора. Когда и куда исчез
грубый свитер, в котором Юрий до этого расхаживал по квартире, было
совершенно непонятно. Судьба свитера Таню не интересовала. Она вдруг поняла,
что именно намерена сделать в ближайшие несколько секунд, и оцепенела от
ужаса. Собрав жалкие остатки своей воли, как проигравший сражение полководец
собирает вокруг себя разбитую, но непобежденную гвардию, она уперлась
ладонями в твердую, как стальная плита, грудь Инкассатора и изо всех сил
оттолкнула его. Казавшееся прочным и несокрушимым кольцо его рук податливо
разомкнулось, и Таня поспешно отскочила на шаг, с трудом переводя дыхание и
поправляя растрепавшуюся прическу. Способность соображать все еще вернулась
к ней не до конца, и она действовала скорее инстинктивно, чем руководствуясь
трезвым расчетом. Из ее груди вырвался сухой, отрывистый, похожий на кашель
смех, губы исказила пренебрежительная гримаса.
где, интересно, ты научился так целоваться? В армии, что ли?
не имея, куда их теперь девать. Лицо его вдруг приняло мрачное выражение,
напоминавшее обиженную гримасу ребенка, у которого ни за что ни про что
отняли леденец. Тане пришлось напомнить себе, что это не ребенок, а взрослый
мужчина, чтобы сохранить самообладание. Ее по-прежнему неодолимо тянуло к
нему, и она делала все, чтобы ожесточиться самой или хотя бы ожесточить его.
У этой связи не было будущего, и Таня твердо решила раздавить ее, как давят
в пепельнице тлеющий окурок сигареты.
повел себя не лучшим образом.
плащ и безуспешно пытаясь попасть в рукава. Руки тряслись, и это было плохо.
слишком резко, словно его прикосновения были ей противны, и он вздрогнул,
как от пощечины. Впервые в жизни чувствуя себя законченной сукой, несмотря
на твердое убеждение в правильности своих поступков, Таня наконец
разделалась с упрямым плащом и, торопливо застегнув пуговицы, рывком
затянула пояс.
за хлеб-соль. Мне пора.
натиск, да? Извини, дружок, но всех твоих денег не хватит, чтобы оплатить
час моего времени. Мне действительно жаль, но жизнь - довольно жестокая
штука. Пора бы тебе привыкнуть к этой мысли. И держись от меня подальше,
понял?
равнодушный.
сделать, и если этот поступок не принес Инкассатору облегчения, то, по
крайней мере, сохранил ему жизнь. О любви в данном случае говорить было бы
действительно смешно, так что нанесенная этому большому неуклюжему зверю
рана обещала в самом скором времени затянуться. Шрам, конечно, останется, но
к шрамам ему не привыкать. А со своими проблемами Таня как-нибудь справится
сама, без посторонней помощи.
исправно. Так что не стоит затрудняться. Будь здоров, Инкассатор.
старый французский замок мягко щелкнул язычком, он даже не обернулся. Левая
рука стискивала подлокотник кресла, между пальцами правой дымилась сигарета.
Через некоторое время раздался громкий треск, и Юрий с тупым недоумением
уставился на зажатый в кулаке оторванный подлокотник кресла. Вздохнув, он
затолкал недокуренную сигарету в ощетинившийся окурками разинутый рот синей
фарфоровой рыбы и отправился на поиски клея и шурупов, довольный тем, что у
него появилось занятие для рук.
Глава 11
гулко ударило в потолок с такой силой, что пыльные подвески на старенькой
люстре заходили ходуном, издавая мелодичный перезвон. Юрий рывком сел в
постели, уверенный, что в бетонный свод блиндажа угодил снаряд. Его рука
слепо зашарила вокруг, нащупывая автомат, тело напряглось, готовое метнуться
в угол, чтобы найти укрытие от рушащихся сверху бетонных глыб, а резкие
слова команды были готовы сорваться с губ. Мгновение спустя он сообразил,
что находится не в горной части Чечни, а у себя дома, и стал прислушиваться
к тому, что происходило наверху.
протянул руку и взял со стола свои часы. Светящиеся стрелки показывали
начало третьего. Заниматься перестановкой в такое время мог только
безнадежно пьяный человек. Наверху опять что-то упало, ударив в перекрытие,
как в бубен. Звук был как от падения трехстворчатого шкафа, и это служило
лишним подтверждением того, что соседи сверху пьяны в стельку.
Василенко Иван
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Белов Вольф
Куликов Роман