Чтение 28–й страницы книги ~Инструктор спецназа ГРУ~

стороны, это было неплохо: Илларион уважал в Сорокине стопроцентного
профессионала - умного, цепкого, никогда не бросающего дело на полпути. С
другой стороны, это было паршиво, и по тем же причинам. Этот, если уж сядет
на хвост, легко не отцепится.

- И что думает наш полковник по поводу этого дела? - поинтересовался
Илларион, тоже попивая коньяк, оказавшийся, кстати, весьма неплохим.

- Полковнику это дело не шибко нравится, - проинформировал Мещеряков. -
По-моему, он в легком обалдении. Тебя он знает и не может понять, как
похищение четырех имеющих практически нулевую стоимость книг и дневной
выручки старика букиниста - не говоря уже об убийстве - соотносится с тем,
что ты из себя представляешь. Он, конечно, далек от того, чтобы с места в
карьер брать в оборот своих ментов, но никак не может понять, почему вместо
группы захвата к тебе на дом поехал какой-то начальник отделения с четырьмя
сержантами. Теперь на бытовые драки омоновцы выезжают, а эти приперлись, как
к теще на блины. Я ему в общих чертах обрисовал ситуацию. Поверил он мне или
нет, не знаю, но к этому капитану...

- Рябцеву, - подсказал Илларион.

- Да, кажется, так. Так вот, полковник к нему обещал повнимательнее
присмотреться. Но, сам понимаешь, не пойман - не вор. Сколько ты ни тверди,
что Рябцев этот - шкура, все равно будет твое слово против его. Одна
надежда, что найдут настоящего убийцу.

- Слабая надежда.

- Отчего же. Утром после убийства свидетели видели около лавки Гершковича
припаркованную машину. Да что свидетели! Как я понял, даже эти обалдуи из
районной прокуратуры, которые осматривали место происшествия, ее видели.

Внимания, естественно, на нее не обратили: мало ли машин на улицах
ночует. Но вот интересная штука: вдруг выяснилось, что вечером ее там никто
не видел.

Вечером не было, в пять утра была, а в восемь уже исчезла, и никто не
заметил, куда. Это, конечно, ерунда, но ты же Сорокина знаешь, он в тылу
ничего не оставляет. Вот его ребята и выяснили, что никому из жильцов
близлежащих домов эта машина не принадлежит и в гости ни к кому на таком
"броневике" не приезжали... Опросили, конечно, не всех, но это не так важно.
Сам знаешь, соседи всегда в курсе, у кого что в холодильнике и тем более,
кто на чем ездит.

- Оперативно работают, - похвалил милицию Илларион. - Постой, ты сказал
"броневик"?

- Ну, знаешь, так в народе первую модель "москвича" называют-такой
носатый, с фарами по бокам.

- Зеленый, - сказал Илларион упавшим голосом.

- Зеленый, - подтвердил Мещеряков. - Ты что-то знаешь?

- Может, да, а может, нет. Проверить надо. Так ты мне дашь машину?

- Я-то надеялся, что ты про это забудешь...

- Жалко, полковник?

- Конечно, жалко. Знаю я тебя.

- Ну, езжу я, пожалуй, все-таки получше, чем ты.

- Не спорю. Но где? Для тебя же что дорога, что поле, что стена - все
едино.

- Не хнычь. В следующий раз замочу ювелира и куплю тебе "кадиллак".

- Идиот.

- Бронированный. Я имею в виду "кадиллак". Дашь машину?

- Свою не дам, тем более, что за мной благодаря тебе теперь тоже следят.

Бери машину жены, она все равно на курорт укатила молодым бездельникам
мозги крутить. Из гаража я ее уже выгнал, подойдешь и возьмешь. Вот ключи. И
учти: помнешь машину, ремонт за твой счет.

- Это если я жив буду.

- Ты-то? Думаю, будешь. А нет, так жена тебя из-под земли достанет, а я
ей помогу. Выкопаем мы тебя и спросим...

- Тихо, полковник, - сказал вдруг Илларион. - Спасибо тебе за машину, а
теперь вставай и иди.

- Ты чего? Обиделся, что ли?

- Я на тебя, друг Андрюша, сроду не обижался. Просто "хвост" твой тебя
наконец нашел. Не надо, чтоб они нас вместе видели.

Мещеряков выглянул в окно и увидел красный "ситроен", возле которого
стоял все тот же спортивного вида здоровяк и вовсю вертел головой, ища
кого-то.

- Видишь, люди волнуются, - сказал Илларион. - Давай, иди. Удачи тебе.

- Мне-то что. Тебе она нужнее.

- Ну, мы с ней друзья до гроба, - сказал Илларион.

Глава 6

В то самое время, когда посланные полковником Сорокиным оперативники
заканчивали опрос жильцов прилегающих к букинистической лавке Гершковича
домов, а Илларион Забродов внимательно изучал просунутое в щель служебное
удостоверение капитана Рябцева, Василий Дубовец, печально известный
населению пяти окрестных деревень под кличкой Васька Дуб, со стоном открыл
глаза.

Это был мучительный процесс, и Ваське так и не удалось довести его до
конца - левый глаз почему-то ни в какую не желал открываться. С трудом
поднеся к нему дрожащую руку, Дубовец нащупал большую опухоль, отозвавшуюся
на прикосновение тупой ноющей болью. "Это мне кто-то с правой засветил, - со
знанием дела решил он. - Вот суки".

Вечер тонул в тумане, из которого, хорошенько порывшись в памяти, Васька
смог выудить только видение чьего-то некрашеного штакетника, от которого он
с пьяным упорством пытался отодрать планку. Помнится, по ту сторону
штакетника хрипло надрывался невидимый в темноте кобель, а со всех концов
деревни ему вторили коллеги и соплеменники. Чей это был штакетник и кого он
собирался приласкать планкой, Васька, как ни пытался, вспомнить не мог.

Похмелье было чудовищным - впрочем, не хуже, чем вчера, позавчера или
неделю назад. Васька хотел было снова заснуть, но вдруг ощутил настоятельную
необходимость выйти во двор по малой нужде. Некоторое время он размышлял,
что лучше: попытаться сейчас встать или сделать дело прямо так, не вставая.

Получалось, что вставать все-таки надо - Васька не хотел подмачивать свою
мужскую репутацию.

Медленно приподняв голову, он ощутил, что наша планета, чтоб ей пусто
было, все-таки вертится, причем почему-то сразу во все стороны. Он тряхнул
головой.

Стало очень больно, но вращение замедлилось, и он кое-как, придерживаясь
за спинку кровати, сумел встать.

Кровать вроде бы была его. Несколько мучительных минут ушло на то, чтобы
разыскать сапоги, которые обнаружились почему-то у него на ногах - грязные
до самого верха, с налипшей на подошвы уже засохшей глиной и, кажется - ну
да, блин, точно! - навозом. Некоторое время он тупо смотрел на них, тяжело
ворочая в голове мысли о том, что Верка, стерва, совсем от рук отбилась, не
могла разуть уставшего после работы мужа, так в говняных сапогах и оставила,
шалава. Потом природа во весь голос заявила о себе, и Васька, на ходу
лихорадочно ковыряясь в ширинке, заспешил на улицу, по дороге с грохотом
опрокинув стоявшие на лавке в сенях пустые ведра. Хрипло выматерившись, он
выбрался на крыльцо, повернулся спиной к улице и долго стоял, привалившись
плечом к столбику крыльца, обильно поливая начавший уже желтеть от
ежеутреннего употребления куст сирени.

Вернувшись в дом, Васька Дуб, шатаясь, остановился посреди комнаты,
прислушиваясь к разнообразным ощущениям, переполнявшим организм. Ощущения
были еще те. Голова, само собой, трещала по всем швам, в глазах плыло и
двоилось.

Вдобавок ко всему он чувствовал, что у него разбито колено, а кисть
правой руки опухла, став похожей на надутую резиновую перчатку. И это все,
не считая подбитого глаза.

Но главные мучения доставляла, конечно, голова. Нужно было срочно что-то
предпринимать, вот только что именно, Васька не знал.

- Верка! - хрипло пискнул он не своим голосом и, прокашлявшись, повторил:

- Верка!

Никто не отозвался, только разбуженный хозяйским голосом кот Моряк
прилетел, задравши хвост, и хрипло завопил, требуя кормежки.

- Мышей лови, падла, - посоветовал коту Васька, но тот заткнулся только
после того, как схлопотал сапогом по ребрам. Жены, конечно, дома не было. Об
этом можно было догадаться сразу, не надрывая горло, - шалава опять сбежала
ночевать к теще. То есть это она говорит, что к теще, а поди проверь.

- Делать мне больше нехрена, - сообщил Васька Моряку, который зализывал
ушибленный бок, осторожно кося на хозяина желтым недоверчивым глазом. - Ты
не знаешь, у нас водяры не осталось?

Моряк дернул хвостом и куда-то удалился с гордым и независимым видом,
скорее всего, опять в соседний курятник - душить цыплят.

Васька пошарил по углам, ища заначку, но только весь обвешался пыльной
паутиной. На столе обнаружилась банка из-под огурцов, до половины
наполненная мутным рассолом, и он пил из нее, пока в рот не полез укроп
пополам со смородиновым листом и прочий хрен. Ему немного полегчало, и
Васька вспомнил, что еще не заглядывал под печку. Вообще-то, водке под
печкой быть не полагалось, но чего не учудишь с пьяных глаз?

Он заметил Митяя, только когда споткнулся о его ногу. Сначала он тупо
уставился на эту ногу в рабочем кирзовом башмаке, гадая, откуда здесь могла
взяться какая-то нога, когда обе его, Васькины, ноги при нем, и лишь потом
заметил прикрепленного к этой ноге Митяя. Друг Митяй лежал уткнувшись мордой
в просыпавшуюся из печки золу, и не подавал признаков жизни.

- Во, блин, - сказал Васька. - Неуж-то я по пьяни Митяя замочил?

Честно говоря, он давно подозревал, что когда-нибудь этим кончится. И сам
подозревал, и Верка предупреждала. Она и накаркала, шалава, решил Дуб и уже
начал прикидывать, что ему взять с собой в бега и в какую сторону податься,
когда Митяй вдруг нечленораздельно замычал и подтянул под себя ту самую