два страшных пса. Они не были особо велики, но их пасти показались ей
огромными, как печные жерла, в которых бушует пламя. Самым страшным было то,
что псы набросились на нее абсолютно бесшумно.
закрыла дверцу. Следила за происходящим лишь через щелочку между досками.
Псы замерли, а затем побежали к хозяину.
Илья, указывая коротким указательным пальцем на девушку.
признательности, то ли извиняясь, лизнули ей колени. Прикосновение шершавых
влажных языков было неприятным. Даже к прилипчивым кавказцам проститутка
испытывала меньшее отвращение, чем к этим ужасным собакам.
- злее.
тарелки, мельхиоровые хорошо начищенные ножи и вилки. А вот четвертая
тарелка - Рита сразу это поняла, для гостьи - была поменьше и приборы
подешевле - вилка и нож из нержавейки. Тарелку украшала ровненькая голубая
каемочка, очень скромная.
с просветленными лицами, словно перед молитвой, словно все собрались воздать
хвалу Господу за то, что он дал хлеб насущный.
но с баптистами за столом сижу впервые."
сразу же аромат заполнил веранду. Пахло вкусно и аппетитно, может, слегка
сладковато. И Илья, и Григорий жадно втягивали запах, их пальцы подрагивали.
Девушке это показалось странным.
наработались за день, вот и проголодались."
потом Илье, потом гостье и последней себе. Куски мяса из первой кастрюли
были крупно, за раз в рот не засунешь, порезаны.
тарелки после еды должны быть чистые.
красным перцем.
аккуратно. Рита тоже старалась.
но где ты найдешь у кролика такой большой кусок мякоти?
слышался хруст разгрызаемого хрящика. Илья обсосал кость и аккуратно положил
на отдельную тарелку.
молоденькие, разгрызают их в два счета, как семечки. А я сколько ни пытался,
никогда не удавалось разгрызть.
осталось на тарелке. После этого он сытно икнул и тут же прикрыл рот рукой.
Недовольство матери на него не распространялось.
оттого, что пища слишком сытная и жирная, тошнота подкатывала к горлу и она
чуть сдерживалась, чтобы ее не вырвало.
дверцу сейфа при посторонних, когда хотят вытащить немного денег, а сейф
доверху забит упаковками банкнот.
травах, душистый и ароматный. К чаю подали еще и мед, который стекал с
ложечки, постепенно истончаясь до толщины волоса, а затем Вырезубовы быстро
отправляли мед в рот и долго облизывали мельхиоровые ложечки длинными
розовыми языками.
?Она что, издевается?? - в их взглядах читался вопрос.
вагонкой комнату с низким косым потолком.
чистое, даже хрустело от прикосновения. Маленькое окно прикрывала решетка.
к холодной подушке и прикусила губу. Тошнота подкатывала к горлу, девушка
боялась пошевелиться, потому что любое неосторожное движение могло вызвать
рвоту. Но постепенно, минуту за минутой ей становилось лучше, хотя в желудке
еще происходили странные процессы.
Вон как здесь строго, мамаша - настоящий мент, похуже участкового. Ей бы
только воспитательницей в детском доме работать, там бы все по шнурку
ходили, в затылок друг другу дышали, рот боялись открыть и спали по стойке
"смирно", как шпалы под рельсами. Все бы по ее приказу сны одинаковые
видели. Сволочь! Таких парней в кулаке держит! Теперь понятно, почему они
неженатые, для нее любая девушка - проститутка, хоть ты ей двадцать справок
принеси, что девственница и даже не целовалась. Хотя ко мне это не
относится. Завтра соберу манатки и гуд бай! Рано утречком, даже чай пить не
стану, соберусь и тю-тю! Да, соберусь... Выйди еще отсюда попробуй, псы ноги
откусят. Пока до ворот добежишь, до самой задницы ноги обгрызут, как
наждачкой спилят!"
Ведь как-никак она устала, переволновалась.
и, шлепая босыми ногами, направилась к двери. Приоткрыла ее, прислушалась.
Дверь даже не скрипнула. Затем по длинному коридору торопливо, словно
воровка, вышла на веранду, где стоял большой старый холодильник ?ЗИЛ?
обтекаемой аэродинамической формы, чем-то отдаленно смахивающий на старую
?Волгу?.
зарычал. Рита отпрянула.
без участия девушки. И тут Рита окаменела, ей показалось, что ноги
приклеились к полу, примерзли, приросли, вцементировались, как ножки
парковых скамеек, залитые бетоном. От страха даже пальцы отказывались
шевелиться. Сердце остановилось.
ярко накрашенными длинными ногтями. На безымянном пальце поблескивал золотой
перстенек, дешевый, а потому трогательный.
мяса, в которых с трудом узнавались части женского тела.
минералкой, которая лежала рядом с отрезанными руками.
прикрывать дверку. Но голова у нее закружилась, и Кижеватова, теряя
сознание, стала оседать, а затем грохнулась рядом с холодильником, опрокинув
табурет, на котором стояла трехлитровая банка с малосольными огурцами,
ярко-зелеными, неестественно яркими. Банка с шумом и хрустом, но без звона
раскололась.
кухни. В правой руке у нее был топор с широким, остро отточенным лезвием.
Маленький огурчик покатился по полу, еще раз подпрыгнул, остановился в
сантиметре от заскорузлого плоского большого пальца, словно испугавшись