улыбки: - Примите к сведению, хохотушки кончились! Послаблений по моей,
пищевой, линии не будет!
особо, был опыт плавания до Барсака. Тогда осознать всю серьезность
возможных последствий нам мешал запасенный на берегу оптимизм. Теперь
иллюзий не осталось.
местах промазали разогретым битумом. Обед впервые встретили без энтузиазма.
Горечь морской воды забить было невозможно. Кашу ели с трудом, пропихивая
теплую массу ложками в пищевод.
чая, чем пить это пойло. Начал химичить: с избытком бросил сахар. Горечь
приобрела приторный сладко-соленый привкус. Распечатал пачку с лимонной
кислотой, всыпал от души. Попробовал - даже скулы свело. Я сморщился,
словно заглотил целый лимон, но даже кислота не забила вкус моря. С
сегодняшнего дня еда становилась не удовольствием, а наказанием!
немалое количество вермишели, круп, сухарей. Плесень наращивала аппетиты,
съедая в день больше, чем мы втроем. Но это обстоятельство пугало
несравнимо меньше. Я предпочел бы махнуть все наши продовольственные запасы
на пару ведер обыкновенной речной воды.
бы берег. Я мечтал о нем, как о самой жизни. Там бы выбрались. Хоть
волоком, хоть пешком. Я надеялся на везение. Вынесло же нас на Барсак.
Почему в этот раз события должны сложиться мрачнее? "Нет, все будет
отлично", - успокаивался я. Мне невозможно было представить нас погибшими,
вернее, мог допустить такую мысль, но это больше напоминало бы игру в риск.
Поверить в это нормальному человеку невозможно. Этого не может быть, потому
что быть этого не должно. Мы безоговорочно верим в свое бессмертие вплоть
до того момента, когда нос к носу сталкиваемся со своей собственной
смертью. Будет берег, обязан быть!
волн. Она подтасовала наш курс. Свела незначительные случайности в единую
цепь закономерностей и точно приткнула плот к берегу. И произошло это очень
скоро, в начале следующих суток. Но лучше бы этого не случилось. Лучше бы
пройти нам мимо в тот раз, и тогда, быть может, все сложилось бы иначе...
вытолкнул на поверхность воды новый, не нанесенный на карты остров. Ни
первый, ни второй рулевой не могли знать о нем, тем более увидеть что-либо
в кромешной темноте. Шли по компасу. Ни тот ни другой не отвернули ни на
градус, ведя плот под идеально прямым углом к линии берега. Глубины
убывали. Закрепленный в режиме "автопилота" руль скреб дно. Плот вползал на
мель, тянущуюся на многие десятки километров. Оставляя глубокую борозду, он
все глубже забирался в уготованную ему ловушку, влекомый волнами, крепким
нордом, дующим в паруса, и нашей глупостью. По сантиметру, уже безнадежно
увязнув в песке, плот, как умирающий зверь в нору, вполз на мокрый пляж.
Волны и течения подгребли под камеры песчаную подушку, посадив плот на нее,
как памятник на постамент. Произошла история та же, что в начале плавания.
Но тогда все закончилось комедией, на этот раз сюжет разворачивался в
трагедийном ключе.
щиколотки.
камер, - и на некролог рассчитывать не приходится. Нашим родственникам
выдадут справочку, где вместо красиво-загадочного "летальный исход" будет
написано сомнительное "пропал без вести".
разыскивает милиция".
ненамного. Тем не менее я счел своим долгом ему возразить. Я сказал что-то
про ветер, везение, надежду и вознаграждающееся упорство.
многоопытного пациента, сознающего, что его свалил очередной неизлечимый
недуг, - лучше позаботьтесь об организации гражданской панихиды.
Сергей.
моя затея была не перспективнее труда Сизифа. Каждая десятисантиметровая
волнешка заполняла песком выкопанную мною яму быстрее, чем я успевал
прокопать такую же с другой стороны. Единственно, чего я добился - это
сравнять плот с уровнем дна. Для того чтобы углубиться в дно, необходимо
было вначале возвести осушительную дамбу. Я отбросил бесполезное весло и
взглянул на Сергея. Он понимающе кивнул головой, словно говоря: "Вот-вот,
это я и имел в виду".
еле-еле справлялись. Теперь, когда убыли две человеческие силы, такая
процедура стала и вовсе нереальной. Бросить бы плот, набить рюкзаки
остатками воды и продовольствия и пешочком двинуться на поиски людей.
Может, и выскочили бы. Но все признаки указывали на то, что лежащая перед
нами земля - остров. А что делать людям на новорожденном острове? В общем,
попали в переплет, как Робинзон Крузо. Только у того был островок - мечтать
можно: пальмы, звери, почва - удобрений не надо. А у нас голый песок
вперемешку с высохшим ракушечником. И главное ни на реки, ни на родники, ни
на лужи рассчитывать не приходится.
гибельная. Без киля он становился неуправляемым - игрушка в руках ветра.
Куда дунет, туда плывет. Но иного выхода нет. С острова надо выбираться.
Паромы здесь не ходят. А при уменьшенной осадке, если ветер ненароком
поменяет направление, быть может, выскочим с мели. Все-таки шанс!
плот стал чуть подрагивать на прибое. Дернули раз, другой, но он, несмотря
на наши усилия, сдвинулся едва ли на дюжину сантиметров. Перебрали вещи,
выкинули все, что было возможно и частично то, что выкидывать не следовало.
Мы избавлялись от излишков веса, как теряющий высоту аэростат. За пять
часов изнурительной работы отодвинулись от берега метров на двести, не
более. А мель, как установила пешая разведка, тянулась в море километров на
пять, может, и дальше, у нас просто не хватило сил и упорства это
проверить.
потянули его к глубине. До конца дня осилили чуть больше километра. От
постоянно пребывания в воде и отсутствия горячей, а можно сказать, и всякой
другой пищи, мы тряслись в ознобе, хотя температура воздуха держалась возле
двадцати пяти градусов. Уже в темноте разожгли костер. Бензина для примусов
тоже осталось немного. Сухой узловатый саксаул горел жарко и быстро, словно
прессованный порох. На вкопанном в песок весле висела кастрюля. В ней
булькала и парила морская вода, варилось немного - горсти полторы - крупы
перловки. Мы тоскливо сидели возле костра, перебирали в головах унылые
мысли. Сегодняшний день вымотал нас физически и морально. Положение было
неопределенно. Где мы - неизвестно, что будет завтра - невозможно даже
предполагать.
размером со спичечный коробок и пять кусков сахара. Разлил, выливая через
край кастрюли, кашу по мискам. От перловки резко пахло йодом. Я долго
ковырялся в каше ложкой, заставляя себя глотать это горько-соленое месиво.
Лучше бы не есть совсем, но завтра с утра предстояло впрягаться в бурлацкую
лямку. Много бы я наработал на пустой желудок.
Драить посуду было ее обязанностью. Салифанов откинулся на песок, лежал,
уставившись неподвижными глазами в высыпавшие на небе звезды. Костер
потрескивал, совсем как дома в тайге, разбрасывал по сторонам искры. Порывы
ветра подхватывали их, поднимали высоко, тащили над островом. Иногда из
огня выбрасывало небольшие красные угольки. Влекомые все тем же ветром, они
катились по песку, долго-долго горели вдали.
обхватив руками колени, глядя в затухающий костер. Подошла Татьяна,
звякнула посудой, но ничего не сказала, уселась чуть в стороне. Долго
молчали...
изголовье. Ветер шевелил брошенный костер, раздувал уголья. Неожиданно
дохнул сильным порывом, разворошил головешки, выстрелил далеко в глубь
острова огненную дорожку.
гоняют, посмеиваются над нашим упрямством.
обращали. К утру погода не изменилась. Норд дул ровно и устойчиво, явно не
намереваясь менять направление. Плот покачивался в прибое. Позавтракали
всухомятку: сжевали несколько сухарей, даже не запили водой. Было еще
нежарко, решили потерпеть сколько возможно. Морской водой злоупотреблять
небезопасно. Не хватало еще нам привести домой хронические хвори.
последствиях сегодняшнего дня. Мне вспомнился анекдот про самоубийцу,
который объяснял свои неудачные попытки повеситься тем, что задыхается.
Чем-то похоже.
Самойлова Елена
Андреев Николай
Круз Андрей
Ильин Андрей
Каргалов Вадим
Соломатина Татьяна