Чтение 28–й страницы книги ~Кингсблад, потомок королей~

будет поддеть черномазого насильника за ногу, как раз войдет в мякоть
икры".

Он лежал ничком, и огромный сапог - он ясно чувствовал запах навоза от
подошвы - бил его по виску, но он лежал уже не на прелой опавшей листве,
он лежал на цементном полу, в крови и в грязи, и сапог все бил, бил, и
нестерпимая боль отдавалась в глубине черепа.

Его подняли, хотя он отбивался; его поднимали веревкой, сдавившей
горло, медленно, постепенно; и потом он стоял на болотистой опушке леса и
смотрел, как он висит на суку и дергается, и лицо у него было его
собственное, румяное, в веснушках, лицо белого человека, а нагое тело -
черное как уголь, черный уголь, лоснящийся от пота в неверном свете
факелов, и черные руки и ноги дергались нелепо, смешно, как у автомата, а
он и другие белые люди стояли кругом и смеялись: "Смотри, как его корежит,
паршивого ниггера! Скачет, словно лягушка, черная лягушка, смотри, как он
скачет, черный ниггер! А еще говорят, что они тоже люди, такие же люди,
как мы! Ха-ха-ха!"

Он лежал, еще не придя в себя от ужаса.

"Это могло бы случиться со мной. Даже в Миннесоте бывали линчевания.
Меня ненавидели бы еще сильнее, чем тех, кто родился и жил негром. Это мою
шею могла захлестнуть веревка.

Я не могу открыться и пойти на все это. Но если так нужно моему народу,
я должен.

Но я не могу из-за Бидди. Я не хочу, чтобы ее жизнь была отравлена
памятью об убитом отце, как у Фебы Вулкейп. А может быть, она сама захочет
драться? Может быть, даже маленькие девочки теперь такие - думают о
бомбардировщиках, не знают жалости?"

"Смотри, как он скачет, черная лягушка, а еще говорят, что они тоже
люди!"

Он вдруг поймал себя на том, что ему хочется убежать к Вулкейпам, к
Мэри Вулкейп, а больше всего - к Райану.

22

Доктор Кеннет подмигнул сыну в знак того, что у них есть свои мужские
секреты, и, отведя его в сторону, шепнул:

- Ну, как твои исследования, подвигаются? Законны наши притязания на
английский престол?

Вопрос относился к такой далекой полугодовой древности, что с тем же
успехом можно было спросить: "Решился ты, наконец, голосовать за
Резерфорда Б.Хейса?"

Все еще под гнетущим впечатлением своего сна Нийл пошел к отцу на
традиционный воскресный ужин - горячий суп, холодная курица, жареный
картофель, мороженое из соседней аптеки. Бидди уснула на диване наверху, а
Вестл с матерью Нийла и его сестрой Джоан беседовала о Прислугах и Детях -
как беседовали, вероятно, все добропорядочные женщины в пещерах каменного
века, в средневековых замках, под сенью пагод древней Китайской империи. В
доме царила атмосфера уюта, уверенности и покоя, как обычно, когда
прислуга бывает выходная.

На вопрос отца Нийл ответил только:

- Все роюсь в придворных архивах, ваше величество, - и поспешил
переменить тему.

Он присматривался к матери и угадывал наследие негритянских предков в
ее черных глазах: но тут же напоминал себе, что еще недавно находил черты
чиппева у Вестл.

В своей одержимости Африкой он не должен был забывать, что в его крови
живет и отвага индейцев. Вечером, не находя покоя, он говорил себе: хорошо
бы сейчас плыть в индейском челне по бурному озеру. Приятно было думать,
что к его обиходу относятся не только гроссбухи и плуги, но также челны и
томагавки.

Мирный воскресный уют не успокоил его; не нашел он забвения и в
показном веселье следующего вечера.

То было очередное из бесконечных приветственно-хвалебных пиршеств в
честь Роднея Олдвика, скрашивавших последний отпуск бравого майора. Ему
теперь предстояло вернуться в часть, чтобы снять свои майорские нашивки, а
затем уже окончательно приехать в родной город в качестве овеянного славой
ветерана и вновь приступить к адвокатской деятельности, оповестив об этом
всех через газеты.

Весь этот уже всерьез прощальный вечер Род ораторствовал на свою
коронную тему:

- Мы, ветераны, должны держаться вместе и дружно давать отпор всем
элементам, породившим фашизм, над которым мы одержали победу; я имею в
виду низшие расы, чье вероломство ослабило мощь британской, американской,
французской и голландской империй и тем дало возможность ублюдку Гитлеру
наброситься на Уинстона Черчилля.

На Нийла точно оцепенение нашло, когда он понял, что его герой -
человек не только злой, но и глупый. Тяжело бывает разочаровываться в
друге, а Нийлу это было особенно тяжело.

Нельзя сказать, что после того страшного сна его стала мучить
бессонница. Не так легко было вызвать бессонницу у Нийла Кингсблада.
Размышлениям он обычно предавался в час утреннего бритья - его располагали
к задумчивости неисчислимые прелести электрической бритвы, изящной вещицы
из никеля и пластмассы под слоновую кость, которая нежно, точно рука
любимой, скользила по его крепкому подбородку и без участия таких
феодальных пережитков, как мыло и кисточка, соскабливала блестящие
волоски, свидетельствуя о том, что в современной цивилизации все-таки
кое-что есть.

Глядя в круглое зеркало, укрепленное на кронштейне рядом со стенной
аптечкой, он думал о том, что его вьющиеся волосы ничуть не отличаются от
курчавой шевелюры доктора Брустера. Он думал об Ивене Брустере, о его
серьезности, его безыскусственной доброте. А поскольку Брустер был
баптистом, как и он сам, Нийл задумался о мудрости и высоком достоинстве
баптистских проповедников и их богословской программы.

Он спрашивал себя: в чем его настоящая вера? Верит ли он в определимого
бога? В личное бессмертие? Какие есть у него в жизни цели, кроме того,
чтобы любить Вестл и обеспечить Бидди счастливое существование? И за что
господь покарал Вестл, сделав ее женою негра? А может быть, это и не кара
вовсе, а знамение свыше?

Он вдруг перестал водить бритвой, сообразив, что за последние десять -
пятнадцать лет, если не считать бесед с Тони Эллертоном, он так же мало
думал о религиозных вопросах, как о яблоне Вашингтона.

У него был свой официальный пастырь, его преподобие доктор Шелли Бансер
из баптистской церкви Сильван-парка, приятный и здравомыслящий человек.
Отчего раз в жизни не удостовериться, что этому ученому богослову в самом
деле известно о боге и бессмертии многое такое, что недоступно простому
рабочему или банковскому клерку, и что доктор Бансер приглашен в их
церковь именно по этой причине, а не за то, что он отличный партнер для
гольфа, незаменимый распорядитель на свадьбах и детских праздниках и
надежный оратор, всегда готовый выступить с речью при проведении кампании
по займу?

И во вторник вечером Нийл посетил доктора Бансера и вверг его в немалое
смущение, спросив напрямик: что он знает о боге и истине?..

В летний вечер приятно было пройтись под кленами, вдоль только что
политых газонов Сильван-парка. Баптистская церковь высилась слоеной
громадой из красного и серого камня, а рядом притулился пасторский домик,
старенький, деревянный, выкрашенный белой краской, которому миссис Бансер
(она была родом с Востока, из Огайо) пыталась придать элегантный вид с
помощью синих с золотом портьер на окнах.

Кабинет пастора - он, бедняга, иногда в шутку называл его своей "святая
святых" - отличался респектабельностью, хотя и не без смелых штрихов в
убранстве. На сумрачном письменном столе красного дерева стояли розы в
шведском чеканном кувшине, а на стене, между портретами Адонирама Джадсона
и Гарри Эмерсона Фосдика, висела гравюра с надписью "Ребята и котята".

Доктор Бансер, мужчина с брюшком, но сангвинического темперамента,
воспитанник Браунского университета и богословского факультета в Йеле, был
лет на двадцать старше Нийла. У него были жидкие волосы и епископальный
бас, он был одет в серый костюм с красным галстуком, и он угостил Нийла
хорошей - то есть не совсем плохой - сигарой.

- Сын мой, - произнес он, - когда человек предпочитает бумажную соску
сочному, мужественному вкусу табачного листа, я склонен видеть в этом
признак вырождения, свойственного нашему веку, а потому садитесь и
закуривайте, а я отложу свой томик Саки. Должен сознаться, я ищу иногда
забвения от житейских тягот в этой сокровищнице свободного ума.

И доктор ловко смахнул в ящик стола книгу, которую читал: "Убийство на
Парк-авеню".

К ужасу доброго пастора, оказалось, что Нийл явился к нему не с
приглашением выступить в Бустер-клубе или в Ассоциации Молодых Чиновников.
Он пришел с вопросом, и ответить на этот вопрос доктору не помогла бы его
хорошо подобранная справочная библиотека. Он, верно, взбесился бы и стал
лаять, если бы знал, что на самом деле привело к нему его скромного
прихожанина.

- Доктор Бансер, я получил письмо от одного солдата, моего бывшего
подчиненного, он пишет, что узнал некоторые факты, заставляющие его