вид. Но она была продана до того, как погиб Тед Левеллен. Так что Говард
не мог видеть Гулю раньше, чем она приехала их колледжа. А это было сразу
после смерти Теда. До этого времени он не имел ни малейшей возможности
просвить себя рядом с ней и жил, должно быть, где-то в округе на
побережье.
туристов. Счетчики на стоянках сиротливо и бесполезно торчали, как
одинокме деревца. Пустынны были пляжи. Мокрые толпы молодежи лихорадочно
искали таксистов, но таксисты тожде стали разборчивы и редки. Мокрые яхты
ворочались на волнах у пирсов, как круглые черные блестящие тюлени.
бухте все немногочисленные соседи знают друг друга как облупленных. Прокат
лодок, толпы тупистов, гаражи и ремонтные мастерские, небольшие
магазинчики - все это очень объединяет.
единственной мачтой. Это древнее мореного красного дерева судно
принадлежало такой же древней сумашедшей леди их Далута. Она приезжала
однажды или дважды в год, на неделю или дней на десять, привозя с собой
служанку, повара, трех пуделей и четверых друзей. Придя в нашу бухту, она
принималась крейсировать вверх-вниз по Уотервею, причем черепашьими
темпами. Она очень не любила шума и беготни, и всяческой суеты, и
предпочитала иметь их как можно меньше. Все счета Толстый Джек присылал в
банк Далута. Они платили с такой обязательностью, что иногда он гадал, а
не предупреждает их кто-нибудь заранее, что в такой-то день он пришлет им
чек строй леди.
коробку, в которой прибыл новый компрессор.
Райн Хук мог когда-то совершать такие сделки!
форме, пока на нем жил Говард. Так что он решил, что может вполне доверять
ему и дальше подобную работу. А это, ты же знаешь, ценится везде. Это как
с домом: очень удобно, чтобы кто-нибудь жил в нем, пока ты его не продашь.
Чтобы не застаивался воздух, не заводились клопы, птицы не загадили крышу.
Так что после того, как он закончил с тем кечем, его перекинули на одну
разбитую посудину, которую хотели продать за яхту. Она принадлежала
какому-то сукиному сыну из Техаса, квартимейстеру, что ли. Двигалась она с
трудом. Что-то около девяноста футов длинной, вроде бы так. Ну, в общем,
совершенно разбитая посудина. Как же она называлась? Как-то чудно. Вот.
"Трещотка", вот как. На мой взгляд, продать ее было почти невозможно. Но в
общем-то, если привести в порядок, то вполне. Говард согласился, когда я
ему сказал, что надо поставить дизели, сменить обшивку внутри и снаружи,
половину такеллажа. Построена она была в тысяча девятьсот пятьдесят
четвертом, а выглядела так, как будто владелец пытался порубить ее на
дрова, так что теперь она было готова перевернуться на любой ряби. Этой
посудине можно было дать от семидесяти до восьмидесяти лет, и то в виде
комплимента. Владелец получил ее впридачу к новой жене, совершенному
козленку, и это было единственное приданное, которое она унесла от
предыдушего мужа, заявив, что не собирается возвращаться к этому мерзавцу
даже за зубной щеткой. Фамилия нового мужа была, кажется, Фархоузер. Такой
круглый лысый человечек с совершенно крысиным голоском. Работы, конечно,
была прорва, так что Говард взялся за нее, ну и имел конечно, кое-что с
этого. Райн Хук нанял его тогда с одобрения Фархоузе.
богач, который был бы к богатству еще и идиотом настолько, чтобы купить
эту яхту. На мой взгдяд, это можно сделать только спьяну. Однажды там на
палубе появилась девчонка, одна из тех тонкоруких и тонконогих кисок, у
кторых обычно длинные светлые волосы, а размалеваны они так, как будто они
уже умерли, а их загримировали под живую. И одеты они всегда не то в
драную джунсу, не то в мешковину. Но как япотом выяснил у Говарда, она,
оказывается, была дочерью этого самого Фархоузера. Он ее отправил в школу,
а она сбежала, и хотела жить на посудине, но только чтобы старик не знал.
Говард не знал, что и делать. Но она, должно быть, все-таки его уломала,
потому что во всяком случае неделей позже я видел их вместе на пляже, хотя
в первый момент не был уверен, что это та же самая девушка, так как
купальный костюм, - это совсем не то же самое, что драные джинсы и
мешковатый свитер, под которым ни рук, ни ног не разглядеть. Так-то она
была прехорошенькая. Откуда они тогда свалились, было ясно любому дураку,
так что она его, как видишь уломала. Как же ее, черт подери, звали?
Сьюзен, вот как. Но в скором времени их Далута снова явилась моя
сумашедшая леди, и я опять должен был полторы недели мотаться с ней вверх
и вниз по этому несчастному Уотервею. Поэтому я довольно долго не видел
Говарда совсем, а потом однажды углядел его на "Лани" - он помогал Гуле
Левеллен. Я остановился и спросил его, купил ли кто это несчастное корыто,
и он сказал, что еще нет и что он все еще на нем живет, и что продажей
даже и не пахнет, по крайней мере ему так кажется. Я так думаю, что он жил
на этой "Трещотке" до самой свадьбы. А потом в один прекрасный день
развалина исчезла. Да ты же еще сам спрашивал тогда у Райна Хука, что с
ней сталось. Слушай, Мак-Ги, а не сойти ли нам вниз и не выпить ли по
парочке пива? День сегодня, конечно, холодноват для пива, но долгие
разговоры всегда вызывают у меня жажду.
памяти, я понял, что и в самом деле разговаривал с Райном Хуком. Это было
год назад или чуть больше. Я даже вспомнил, как он выглядит: человек с
крупной головой, большой лысиной, с вечной перхотью в волосах и огромными
очками в черной роговой оправе.
да не теперь, а в такую погоду, которая стояла последние две недели. Трев,
эта штука смахивает на ушанку оленеводов. Я сам не понимаю, зачем
обливаться потом, но зато тебя в ней никто не узнает. А очки довершают
дело. Я теперь вообще не тот, что в молодости. А торговля - игра для
молодых, Трев, не следует забывать этого.
лысина. У меня скоро такая же будет. Мы никогда не были близкими друзьями,
Райн, но ты мне симпатичен. Ты представляешь собою редкое ископаемое:
честный делец в бизнесе, где честность практически исключена. Слушай, я
хочу узнать у тебя пару вещей. Во-первых, почему такой жуткий цвет? Пряио
как шерсть у ирландского сеттера.
исполнителем?
А яхты ты все еще продаешь?
то, что ты - Райн Хук, человек, занимающийся продажей всевозможных
плавучих средств. Я никогда особенно не задумывался о твоем лице. Но
сейчас я вижу твою физиономию в обрамлении красно-коричневых дыбом стоящих
волос, и выглядишь ты таким несчастным и старым, что я не знаю, плакать
или смеяться. Ты выглядишь настоящим дауном, Райн. Ты выглядишь так, как
будто ты не знаток своего дела. Ты выглядишь унылым и угнетенным. Я бы не
стал покупать и обрывка бечевки у торговца с такой опрокинутой
физиономией.
что-нибудь убийственное, но только медленно выдохнул. Он растерянно моргал
за стеклами очков, и я видел, что глаза у него влажные и несчастные. В
конце концов он вскочил с места, подбежал к двери и пинком распахнул ее.
Чувствовал я себя паршиво. Некоторые люди так зацикливаются на своих
неудачах. Но почему бы им просто не пресечь их? Но это уже вне моей
компетенции. Я ждал. И ждал. И ждал.
Он не смотрел на меня. Он сидел, сгорбившись, на своем стуле, особенно
несчастный на фоне великолепной панели вишневого дерева, украшавшей стойку
бара.
на наш столик. К нему подсунулся какой-то парень, судя по всему, его
клерк.