Чтение 28–й страницы книги ~Кто дерзнет сказать, что солнце лживо?~

имел в виду?

Э й х м а н. Бормана и Мюллера.

"К в и к". Что он говорил о Бормане?

Э й х м а н. Отец требовал, чтобы тот сдался властям. Борман жив. Он
живет в Южной Америке.

"К в и к". Вы разговаривали с Борманом лично?

Э и х м а н. Нет, я не беседовал с ним.

"К в и к". Где доказательства, что Борман жив?

Э й х м а н. Отец точно знал, что Борман жив. Отец был связан с группой
бывших нацистов, располагавших в Южной Америке отличной агентурной сетью.
Все они знают о Бормане, но молчат.

"К в и к". А что знаете о Бормане вы?

Э й х м а н. Борман подвергся пластической операции лица, что, кстати,
предлагал и моему отцу. Он меняет свое местопребывание, переезжая из
Аргентины в Бразилию, из Бразилии в Чили. Последнее время он жил в Чили".

Потом Сесар показал мне заявление, сделанное под присягой бывшим
капралом СС Эриком Карлом Видвальдом. Видвальд утверждает, что Борман
теперь живет в Бразилии, на границе с Парагваем, в миле от западного
берега реки Парана и в 15 милях к северу от границы, в поселении "Колония
Вальднер 555".

У въезда в поселение нет указательных знаков, лишь небольшая хижина,
где живут сорок охранников, готовых совершить любое убийство для защиты
человека, который ими правит. Поселение это - естественная крепость. На
востоке река в десять миль, на юге - парагвайские джунгли, где живут
племена, состоящие на службе у Бормана. Дороги с запада из Асунсьона, в
Парагвае, проходят вдоль бразильских границ через четырнадцать поселений
бывших эсэсовцев. Дальнейший путь - по реке Парана - хорошо охраняется.
Большинство лоцманов - люди с берегов Эльбы.

Последний раз Видвальд виделся с Борманом в Монтевидео в марте 1965
года, а затем встретился с его адъютантом Швендтом (Свендом), который
живет в Перу, в Голландии летом 1967 года.

Борман, по словам Видвальда, жил в Аргентине до 1955 года.

"Вальднер 555" построен в виде квадрата из восьми зданий, выходящих
фасадом на внутренний двор. Дорога из маленького местного аэродрома
проходит мимо тростниковой хижины охранников и петлей огибает сзади все
здания поселка. Дом Бормана - единственное крепко сколоченное бунгало -
находится в крайнем левом углу. Рядом ангар, где всегда наготове два
маленьких самолета.

Единственная поездка Бормана в Европу, известная Видвальду, была
связана с финансами. Борман посетил испанский город Сантандер в июне 1958
года, чтобы убедиться, что два пакета документов были переданы нужному
человеку. Бормана в этой поездке сопровождал, в частности, Видвальд. В
этих пакетах хранились бумаги трех банков Центральной Америки.

Борман много разъезжает. В Аргентине он был под фамилией Переса де
Малино; в Чили он скрывался под именем Мануэля Каста Недо и Хуана Рильо; в
Бразилии он был Альберто Риверс и Освальдо Сегаде. Последний псевдоним
Бормана - Кавальо.

Швендт в разговоре с Видвальдом оценил ежемесячный доход Бормана в 50
тысяч фунтов стерлингов. А капитал его основывается на двух источниках: 35
миллионов фунтов стерлингов из фонда нацистской партии плюс личное
имущество Гитлера, а также 30 миллионов фунтов стерлингов из фондов СС.

Видвальд утверждает, что Борман после пластической операции стал
неузнаваем, и говорят, что сейчас он находится на грани смерти - рак горла.

Видвальд утверждает, что фотография Стресснера с надписью "Моему другу"
висит на почетном месте в спальне Бормана, рядом с портретами Гитлера и
Геббельса.

В колонии "Вальднер 555" местные праздники отмечаются в день рождения
Гитлера и Бормана, в день захвата фашистами власти. А цифра названия
колонии происходит от личного эсэсовского номера Бормана. Здесь часто
вспоминают Эрнста Вильгельма Боле, руководителя заграничных организаций
нацистской партии. В числе директив, переданных Боле своим
ландесгруппенлейтерам, руководителям региональных групп за границей, была
следующая: "Мы, национал-социалисты, считаем немцев, живущих за границей,
не случайными немцами, а немцами по божественному закону. Подобно тому,
как наши товарищи из рейха призваны участвовать в деле, руководимом
Гитлером, точно так же и наши товарищи, находящиеся за границей, должны
участвовать в этом деле".

...Латиноамериканская реакция может в критические моменты прибегнуть к
помощи бывших гитлеровцев, организованных в отлаженно функционирующее
подполье в борьбе против тех сил, которые выступают против мракобесия и
вандализма.

О мужественной работе Сесара Угарте много писали в перуанской прессе;
его портреты печатались на первых полосах газет и на обложках журналов. Но
не слава и не жажда популярности движут им, как всякий умный человек, он с
юмором относится и к тому, и к другому - все это преходяще. А вот борьба с
нацизмом, в каких бы формах он ни проявлялся, это дело жизни каждого
солдата, который пролил кровь на полях сражений с гитлеризмом. В своем
многотрудном поиске Сесар Угарте, перуанский патриот и антифашист, не
одинок: миллионы честных людей в Латинской Америке ненавидят нацизм в
любых его проявлениях и борются с ним...

Так же, как и в Сантьяго, в Лиме есть ресторан "Гаити". В отличие от
чилийского, здесь собираются не пикейные жилеты, а творческая
интеллигенция столицы. В отличие от Сантьяго, "Гаити" вынесен на улицу -
столики захватывают часть тротуара. В отличие от Сантьяго, днем "Гаити" не
работает - жара такая, что плавится асфальт. Постоянные гости сходятся
сюда часам к одиннадцати и сидят до трех-четырех утра - как в Мадриде.

Здесь я подружился с несколькими очень интересными людьми. Подошел ко
мне бородатый, высокий парень, пожал руку, представился:

- Иван Рабинович.

Я несколько опешил. Иван посмеялся:

- Ничего, поживете в Латинской Америке - не с таким еще столкнетесь.
Мой дед по линии отца был раввином в Одессе, а дед по линии матери -
ксендзом в 'Польше.

Помните, у Генриха Гейне: "Раввин и капуцин одинаково воняют"?
Непримиримость двух религий выродилась, простите, в меня. Я кинорежиссер,
исповедую идеалы социализма и атеизма и категорически приглашаю вас завтра
к себе в контору - я обязан показать вам мои картины.

Познакомился с наиболее известным на латиноамериканском континенте
режиссером Армандо Роблесом Годоем - двухметровым гигантом с волосами,
заплетенными в толстую, девичью косу. Многие москвичи знают его - он был
членом жюри Международного кинофестиваля. Сейчас он снимает первый
совместный советско-перуанский фильм.

Сын известного перуанского композитора Даниеля Роблеса, собирателя
инка-музыки и фольклориста, записавшего народный эпос "Летящий орел",
Армандо до двадцати лет жил в Соединенных Штатах вместе со своим отцом,
пока тот преподавал в университете. Жили Роблесы огромной семьей - десять
сыновей и две дочери.

Армандо рассказывает мне:

- Мы были очень бедны, но тем не менее отец всегда путешествовал с
"четырнадцатью душами"... К искусству кинематографа я приобщился довольно
занятным образом. Отец не знал английского языка, он брал меня с собой в
кинематограф в качестве переводчика. Он отказывался учить английский язык:
"Все равно я не смогу выступать перед американскими студентами так, как я
выступаю по-испански". Лучшие испанисты Нью-Йорка переводили его лекции на
английский. Он записывал их в испанской транскрипции и потом выступал в
университете. Ему устраивали овации, и никто не хотел верить, что он не
знает английского языка.

Вот тогда - мне было лишь десять лет - я и влюбился в кино. Это было
давно, в 1933 году. Пятое авеню для меня с тех пор стало "Храмом Святого
Кинематографа".

Уезжали мы из Лимы огромной семьей - брали шесть кают на четырнадцать
человек. А на родину вернулись лишь четверо Годоев. Остальные навсегда
остались на чужбине - кто в Штатах, кто в Европе.

Музыке я научился в шесть лет, - для сына музыканта это и не
удивительно. Отец, когда писал стихи, любил советоваться со мной - ему
была интересна реакция ребенка. С тех пор я пристрастился к литературе.
Ну, а литература, положенная на музыку, - это, в конечном счете, и есть
кинематограф, ибо я не мыслю себе актера или оператора, чуждого музыке и
поэзии.

Когда я приехал на родину, мне пришлось "проползти" все социальные
ступени: я был шофером, борцом джиу-джитсу, моряком, матадором. Потом я
влюбился и ушел в джунгли. И там, в провинции, которая называется именем
моего отца, я прожил восемь лет, работая как обычный крестьянин.

Потом я вернулся в город и занялся журналистикой в "Ла Пренса", в 1964
году сделал первый документальный фильм. В шестьдесят шестом году я
закончил картину "В сельве нет звезд" - она получила Золотую медаль в
Москве. Потом она широко пошла по миру - я получил премии в Осака,
Барселоне, в Каннах, Карловых Варах, в Чикаго. В семьдесят первом году я
закончил фильм "Мы тоже люди!". Это картина об индейцах, затерянных на
островах Карибского моря. Я летал туда на допотопном самолете, который
периодически совершал вынужденные посадки. Десять раз сядет благополучно,
а на одиннадцатый обязательно разгрохается. Многие не понимали:

почему меня так волнует индейская проблема? Все очень просто - моя
бабушка Роблес индианка.

Интересно, что женщины на островах не только не понимают других языков,
но и не пытаются их учить. Это запрещено. Женщины там хранительницы языка
и обычаев племени. Чтобы до конца понять индейцев, я подружился со многими
колдунами. Их много на Амазонке. Я попробовал на себе особый тип марихуаны
- "аяваска". Это, естественно, не для того, чтобы испытать острое
ощущение: наши колдуны используют это лекарство для борьбы с туберкулезом,