сохраняя дыхание. Морозов всегда поначалу учил людей, с которыми ему
приходилось работать в экспедициях, сохранять дыхание и не делать резких
движений. Он шел первым, низко опустив голову, размахивая руками в такт
шагам.
пятиться назад. Морозов остановился. Сарнов ударился головой о его спину и
засмеялся.
визжал.
вниз и теперь уже ощущали под ногами несильные толчки. Они успели
спуститься с айсберга, и в эту минуту тысячетонная синяя глыба айсберга
стала медленно опрокидываться, кроша вокруг себя лед. Стоял гул, поднялась
белая пелена снега, и в ней заиграла радуга. Было три часа ночи.
брошенная катапультой. Она ударила Сарнова, и тот молча рухнул на лед,
даже не вскрикнув.
думал: только ли здесь начал ломаться лед или в лагере происходит то же
самое? И еще он думал о том, что, не пойди с ним пес Шустряк, они бы
сейчас были уже в холодной зеленой воде. Вернее, их бы н е б ы л о. Их
тела, исковерканные и изуродованные льдом, сейчас висели бы в воде,
погребенные навсегда и для всех.
уходил вверх, он бросал машину вниз и шел на бреющем пол"те, он делал все,
что мог, но ничего не помогало. Машину тянуло вниз, на воду. Она сделалась
тяжелой и неподатливой. И чем дальше, тем тяжелее и неподатливее
становилась машина.
и помогал Павлу удерживать штурвал. Надо было все время тянуть штурвал на
себя, чтобы хоть на время отдалить тот миг, когда самолет, сделавшись
тяжелым той загранной, технически недопустимой тяжестью, шлепнется в воду.
смотреть вперед и по сторонам. Когда только началось обледенение и он
понял, что спастись от него невозможно, потому что путь на "СП-8" шел
через низкую облачность и туман, Павел стал высматривать льдину для
посадки. Но под самолетом медленно проходила тяжелая вода океана, ставшая
из-за низкой облачности и тумана черной и зловещей.
мускульной силы, Богачев не мог смотреть вперед. Пот заливал глаза. Чтобы
удерживать штурвал у груди, надо было как можно крепче упираться плечами в
спинку кресла.
небом.
липкая грязь.
наши координаты на восьмерку и стань рядом: поищи льдинку.
признавал слова "примерно". Он очень сердился, когда слышал это слово, и
всегда требовал точного ответа - до секунды.
обычные дни, когда рейс проходил спокойно, а не так, как сейчас. Учить
надо в спокойной обстановке. И потом я не имею права никого учить, потому
'что я сам ученик".
прогноз.
жилы на шее от напряжения. Пьянков тоже посмотрел на Богачева. В глазах у
него была злость и совсем не было страха. Он тянул на себя штурвал что
было силы. Павел подумал, что если им придется так держать штурвал еще в
течение десяти-пятнадцати минут, то силы вконец оставят их.
один парень - сильный и красивый. Он первый поднялся на вершину и сказал:
Оно, казалось, просматривалось далеко-далеко, вплоть до скал, черневших
внизу. Но парень исчез в этом открытом снежном поле через мгновенье. Его
нашли через час.
хлестала кровь. Резкий спуск вниз, с неба на землю опасен так же, как и
резкий взлет с земли в небо.
штурвал, а потом так же постепенно принимать его на себя. Только
постепенно, а не резко.
низко над океаном. Но он не стал опускаться еще ниже, хотя Богачев и
Пьянков слегка отпустили штурвал.
хорошо...
тянуло вниз неуклонно - невидимой и страшной силой. Так у Павла бывало во
сне. Во сне всегда самое страшное - всемогущее, и ничего с ним нельзя
поделать. Победить это всемогущее и страшное можно только одним - надо
проснуться. Павел зажмурился, потом резко открыл глаза, снова зажмурился и
снова открыл глаза, но увидел он то же, что и мгновение назад. Он увидел
серую хлябь неба и зеленоватый стеганый чехол на потолке кабины.
лихорадкой. В кабину заглянул Женя Седин из морозовской экспедиции.
Богачева, помогали им. Самолет трясло по-прежнему, но он перестал идти
вниз. Теперь он шел по прямой, но его все время трясло.
радиограммку, а?
пузырек до дна.
походили на рев сотни бормашин в кабинете зубного врача. И потом все время
что-то противно дребезжало. Пьянков и Богачев снова посмотрели друг на
друга, и в глазах у них были злость и недоумение...
никогда не заменит настоящего, так самый заботливый отец не заменит
матери, пусть даже беспутной. А моя Наташа была прелесть и чистота, -
думал Струмилин. - И все это я говорю сейчас, потому что полюбил парня,
который сидит справа от меня. У Жеки нет матери. А в любви мать зорче
своего ребенка. Жека может не увидеть его и не понять. Я понял его, но я -
отец. А всякий совет отца дочери - диктат. Я так считаю, и меня трудно
переубедить в этом".
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Мичурин Артем
Майер Стефани